— Но как это возможно… — Прохор принялся судорожно массировать виски. Нащупал и вытащил из уха «таблетку» нейрофона. Некогда белоснежный кругляш стал черным, и даже завлекающий «смайлик» на нем стал похож на оскал мертвого черепа. Из «таблетки» свисали какие-то темные лохмотья, напоминавшие пыльную паутину. Сжав в потном кулаке сдохший нейрофон, Прохор уставился на оружие в руках незнакомца. Пробормотал: — Ты хочешь сказать… — Да. Ты собирался убить меня. По-настоящему. — И все остальные?.. — Все. Все убивали взаправду. Это «взаправду», полузабытое, почти детское, заставило Прохора покрыться испариной. — Но как же это… Реальные убийства заметили бы окружающие. — Конечно, заметили бы, — кивнул незнакомец. — Если бы у каждого из них не было в ухе точно такой же штуки. С этим трудно было спорить: если нейросети способны обманывать мировосприятие игроков, что мешает им запудрить мозги случайным прохожим? Прохор судорожно вытер ладонью лоб, замер. Парень протягивал ему оружие. — Это твое. — 3-зачем? — Ты же понял, что происходит? Значит, мне тебя незачем опасаться. Или ты все еще хочешь меня убить? Прохор молча забрал пистолеты. Поставил на предохранительный взвод, сунул в карманы. Вздрогнул, вспомнив: — Погоди… А где остальные игроки? Они же должны сюда… — Для них игра кончилась. Кто уцелел — просто разошлись по домам. — Так что же произошло? Что спалило мой нейрофон? — Я. — Ты? — Прохор с сомнением уставился на незнакомца. — А ты, вообще, кто? Своевременный вопрос, ничего не скажешь. Незнакомец ответил не сразу. Он отвернулся от Прохора, сделал несколько шагов в сторону заката. Остановился, постоял, заложив руки за спину. Можно было подумать, он сам не знает ответа на этот естественный вопрос. Но, наконец, сказал: — Меня зовут Бука. Замолчал снова. Прохор нарушил молчание первым: — Бука? Это такое прозвище? Каким детишек пугают? Назвавшийся Букой пожал плечами: — Я детей не пугаю. Зачем? — Ну ладно. Бука и Бука. Прохор еще раз попытался подняться — и не смог. Не держали ноги. Более того, отступившая было слабость накатывала снова. — Что ты со мной сделал? — чуть не плача, спросил Прохор. — Ничего. Я не виноват в том, что ты оказался рядом. И уж тем более в том, что ты сам сделал из себя куклу. — Куклу? Бука повернулся. Коснулся пальцем своего уха: — Ну а кто тебя заставил засунуть ЭТО себе в голову? — Ты про нейрофон? — Прохор пожал плечами. — Это же просто гаджет. Как сотовый телефон. — А-а… — протянул Бука. — Ну, это твое право, что делать со своей жизнью. Хоть пулю себе туда вставь. — Ты говоришь прямо как мой отец. Хотя на вид вроде младше меня. Но ты, видать, и вправду знаешь, что происходит. Значит, нейрофон спалил ты. У тебя какой-то аппарат есть специальный? — Этот «аппарат» — я сам. Прохор с сомнением поглядел на Буку. Уж не с психом ли он связался? Хорошо, хоть оружие у него забрал. С некоторой осторожностью Прохор заметил: — Странный ты какой-то, ей-богу. — Зато живой, — отрезал Бука. — Тут не поспоришь. Совершенно некстати Прохор вспомнил, сколько народу положил сам в уверенности, что играет в продвинутую версию «плэйстейшен» — и чуть снова не отключился от ужаса. С этого момента ему уже не избавиться от клейма убийцы. Не может служить утешением даже то, что он не один такой. Отныне кровью повязаны сотни, если не тысячи обманутых идиотов. — Что же это за дьявольская игра? — тихо спросил он. — Кто это придумал? Как подстроил такое? Бука пожал плечами: — Я не знаю. Просто с некоторых пор за мной ведется охота. Мне не привыкать. В мире, из которого я пришел в этот тихий город, меня пытались убить столько раз, что я сбился со счета. Хотя сейчас, думаю, это связано с этими штуками, — Бука снова коснулся уха. — Мне кажется, весь мир сошел с ума. И стремится убить всех тех, кто не хочет присоединяться ко всеобщему безумию. Как я, например. — Чертовщина какая-то… — Прохор помотал головой. — Зачем создателям игры подсовывать игрокам настоящее оружие вместо виртуального? В чем смысл? Может… Может, это новая волна террора? Какие-нибудь джихаддисты взломали программный код? — Повторяю тебе, я не знаю, — равнодушно сказал Бука. — Мне просто неинтересны такие игры. Да ты и не первый, кто подобрался ко мне так близко. Но кто бы ни создал эту странную игру, он упустил из виду одно обстоятельство — вся эта электронная хренотень рядом со мной выходит из строя. — И давно с тобой так? — С детства. — Тебя что, на военном заводе сделали, что ли? — Почти. В Чернобыльской Зоне отчуждения. Этого только не хватало. Будь у него возможность, Прохор сбежал бы прямо сейчас сломя голову, лишь бы не оставаться рядом с этим ненормальным. Но тело отказывалось повиноваться. Что же с ним сделал этот проклятый псих?! — Думаю, это все из-за твоего «гаджета», — как будто прочитав его мысли, сообщил Бука. — Не знаю, как это работает, но те, кто долго носят, не вынимая из уха, свой нейрофон, срастаются с ним и больше не могут безболезненно с ним расстаться. Как наркоман не может слезть с дозы. — Такого в рекламе не обещали, — пробормотал Прохор. — В первый раз об этом слышу. — И это действительно странно, — признал Бука. — Никто из обладателей нейрофона не знает о последствиях его использования. Но, как я уже говорил, это не мое дело. Ну, все, мне пора. Прощай. Бука развернулся и неторопливо пошел в закат. Прохор забеспокоился: — Эй, как там тебя… Бука! Стой! Ты что же, бросишь меня здесь? Бука развернулся и развел руками: — А чего ты от меня хочешь? Или забыл уже? Ты ведь только что собирался меня убить. Прохор опустил голову: — Твоя правда… Но я просто сдохну здесь один, без связи. — Не хочу тебя огорчать — ты и так умрешь. — Что?! Бука вернулся, присел перед беспомощным Прохором на корточки, разглядывая его, как равнодушный ученый — лабораторного кролика. — Видишь ли, какое дело, — Бука склонил голову на бок. — Эта штуковина, срастаясь с тобой, подменяет собой какие-то нервные окончания, синапсы, может, даже некоторые участки мозга. И вот эта штука сгорела нахрен. Я не виноват, что так происходит, — это не самое странное, что происходит рядом со мной. Но речь не обо мне, а о тебе. Гаджет сгорел, а заменить его уже нечем. Понимаешь? Скоро у тебя начнут отказывать органы и… Ты ведь сейчас не испытываешь боли? — Нет. Почти. — Вот видишь — атрофировались нервные окончания. Ты не ощущаешь, как твое тело распадается и гниет заживо… Прости, я наверное, слишком прямолинеен? — Да уж куда прямолинейнее… Неожиданно для самого себя Прохор рассмеялся. Даже лицо прикрыл непослушной ладонью. Бука вопросительно поглядел на него.