– Причина смерти? – вернулся к работе Морган. – Пф, – от вопроса последовал шумный выдох – Мардж в респиратор. – По предварительным данным… – протянула она, повертев конечности и тело в изодранной одежде. – Съедена крысами, – эксперт только пожала плечами и поежилась от голодных взглядов маленьких черных глазок из щелей в свою сторону. Конечно, крыс больше привлекало недоеденное тело в руках эксперта, чем сам живой источник потенциальной опасности, но от слов доктора Вальц всем стало немного не по себе. – Это мы видим, а умерла-то она от чего? – не смог сопоставить факты Закари и докапывался до сути. Последовали долгие и тяжелые взгляды Пирса и Мардж друг на друга, выглядевшие со стороны немым диалогом. Глядя глаза в глаза, они будто совещались о чем-то без слов, смотрели тяжело и пристально, казалось, даже не дыша. Вальц первой отвела взгляд, но слово взял доктор Салли. – В том-то и дело… – вздохнул Пирс. – Ее съели заживо, – сухой и безжизненный тон Салли напугал здесь только Янг, вздрогнувшую и задержавшую дыхание. – Детка, ты неместная, да? – любопытничал Фрэнк, чем опять одновременно и оправдывал ее. – Она из Нью-Йорка, – подытожил Беннет, и на этом его разговор окончился, все занялись своим делом, кроме ошарашенной Эллен, чуть ли не сползавшей по стенке от подобных зверств. – Съели заживо? – не унималась девушка, но Беннет взглядом попросил ее замолчать, что не сработало. – Так нет, стоп, – Янг пребывавшая в состоянии шока немного прикрикнула, на что комиссар скептически посмотрел на нее из-под очков. – То есть, женщина и стояла здесь и ждала, пока ее сожрут? – не понимала Эллен. – Почему она не ушла? – и это было самым верным на данный момент вопросом, от которого Морган вскинул бровь. Свежий взгляд был весьма кстати. Нордэмские копы были настолько привыкшими к творившимся на его улицах ужасах, что даже не брали во внимание элементарные логические выкладки, лежавшие на самом виду для человека, не смотревшего в саму гнилую суть этого города. – Выходит, что так, – Диаз пожал плечами и помахал ей крысой в пакете, и Янг всматривалась в лица коллег, которые впервые за сегодняшнее утро задумались. – Диаз? – никак не мог вникнуть Закари, осматривавший переулок, куда они свободно вошли. – Следов пороха нет, – уточнил баллистик и отрицательно покачал головой. – Значит, не стволом ее запугали, я бы предпочел пулю, чем так, – кивнул он на тело. – Ван Смут курила? – уточнил Морган. Салли выпрямился и уступил место комиссару, а Мардж подвинулась. Все вопросительно посмотрели на Уэста, ожидая ответа, а тот только судорожно перебирал в голове привычки знакомых ему местных девок. – Эм… – пытался припомнить он, но разве все их упомнишь. – Да, – Салли проверил карманы разодранной куртки. – Но вряд ли она настолько интенсивно прикуривала, что смогла подпалить себе волосы, – уточнял он. – Она могла отмахиваться от крыс зажигалкой, – предположил Беннет. – Тогда почему зажигалка у нее в кармане, а не в руке, умник? – Уэст посмотрел на него, как на наиболее одаренного среди умственно отсталых, а комиссар усмехнулся, вслушиваясь в дискуссию, в которой каждый отдел хотел показать себя с лучшей стороны перед капитаном. – Волосы могли быть опалены раньше, – нашел объяснение Салли. – Мы возьмем пробы на следы углеводородов, если здесь был намеренный поджег, то горючего должно быть много, а пустых канистр я что-то не наблюдаю, – Пирс пробежал взглядом по углам и стенам. – Увезли? – предположила Янг. – Нет следов протекторов, кроме патрульных машин, – опроверг и эту теории Салли. – Наши отпечатки четкие, они легли поверх осевшей из тумана пыли, есть следы двух колес, но на мотоцикле столько тары из-под горючего не увезти. – Тогда где оно? – удивился Беннет, а Салли посмотрел на него тем же взглядом, что и Уэст. – Отличный вопрос детектив, – Морган поднялся на ноги. – Беннет и… – Морган задумался, вспоминая ее имя. – Янг, – уточнила Эллен. – Я сообщу лейтенанту Батлеру, что вы работаете над этим делом совместно с особым отделом, – окинув взглядом измотанных Уэста и Закари, Морган решил, что помощь им не будет лишней. – Горячие головы нам здесь не помешают, – заметив опустошенные взгляды подчиненных, Морган сердито посмотрел на них. – Рапорты сегодня же мне на стол, – приказал он, и Уэст и Закари потупили глаза, как школьники, не выполнившие домашнюю работу в срок. – Выясните, как наш свидетель в деле о вооруженном нападении на одного из боссов мафии оказалась сожранной заживо на пороге бара ее хахаля. – Кстати, где он? – всполошился Закари. – У меня через час встреча с мэром, думаю, никто бы сейчас не хотел оказаться на моем месте, верно, детектив Уэст? – от его слов Коннор опустил голову и сверлил ботинки ног взглядом. – Мы найдем Дона Форестера и допросим, – успокаивал его сержант Закари. – Если еще будет, кого допрашивать, – Морган окинул грустным взглядом тело Ван Смут. – И Романо не добрался до него первым, – и теперь Джон почти кричал, а Салли, Закари и Уэст отводили глаза от комиссара. – Вот вы с Уэстом и выясните! – Морган перешел на командный тон. – Беннет и Янг – работают на месте преступления с экспертами, если понадобится – перестреляйте мне всех крыс в радиусе трех кварталов, но найдите мне ту, что убила Ван Смут! – после этих слов комиссар вылетел из подворотни. – С добрым утром, Нордэм, – злобный шепот пронесся по переулку, и копы вернулись к работе, предвкушая очень долгий день. Стабильно тяжелое Выстрел прозвучал, казалось, в самой его голове и тут же отозвался болью в затылке. Темнота. Наверное, он умер и попал в ад. Конечно, в ад, там у него личный котел класса «Luxury» с кипящей смолой и голыми чертями-мулатками. – Говорит комиссар Морган, – смутно доносилось через разрывавшую голову боль, а что-то тяжелое прижимало сверху и не давало вздохнуть. – Огнестрельное ранение, – голос Моргана оставался единственным проводником в реальный мир, в которой возвращаться не очень-то и хотелось. – Имя пострадавшего… – Адам так и не разобрал, что же сказал Морган, когда давящая тяжесть сверху пропала, и в легкие хлынул холодный воздух, отправляя его в темноту. На груди растекалось что-то мокрое и теплое, ткань рубашки быстро пропиталась и прилипала к телу, а фонарик парамедиков грозил проткнуть контактную линзу. Значит, он все еще жив, хоть ни черта и не соображает. Все словно во сне. В кошмаре. В плохом приходе от паленой дури. Скорая, приемник, мельтешащие кругом врачи, и вот Адам не находит себе места, вышагивая возле операционной все еще в окровавленной одежде. От удара затылком о тротуар на голове появилась огромная шишка, и, скорее всего, он заработал себе легкое сотрясение. Хотя, возможно, шум в ушах и легкое нарушение координации были последствием шока, когда он открыл глаза и увидел, как врачи склонились над братом с такой же окровавленной на груди рубашкой, а центре огромного красного пятна отчетливо виднелось огнестрельное ранение. Адаму показалось, что он постарел на годы за один миг, когда понял, что предназначенную ему пулю перехватил один мелкий проворный говнюк, спасший его жизнь ценой собственной. И как гром среди ясного неба от медика: «Жив!». Жив, мать их Софию! Дальше все как в быстрой перемотке: доктора, носилки, одна скорая на двоих, как и одна пуля. Пока врачи суетились и что-то кричали, Адам только успел схватить свисавшую руку брата и сжать ее в своей. Холодная, но еще не совсем. Еще не все потеряно, у них еще есть шанс. Его бесцеремонно отогнали от умирающего, чтобы не мешал тому умирать, и, о чудо, сердце на кардиографе билось сильно и отчетливо. В какой же рубашке мелкий говнюк родился? В титановой? Есть шанс добраться до больницы, есть шанс, что его брат выживет, еще есть шанс… Но как же давит эта неизвестность и запертые двери операционной, за которыми жизнь граничит со смертью, а перед ними самое страшное – неведение. В коридоре появились резко постаревший отец и мать со слезами на бледном, опухшем лице. София о чем-то спрашивала его, что-то говорила, зажимая лицо Адама в ладонях, проверяла, жив ли Лиам, и где доктор, а Адам молчал. Он даже не понял, сколько прошло с того момента, как закрылись двери операционной перед его носом, и сколько простоял перед ними в одиночестве, слушая бесконечный нарастающий гул в ушах. – Адам, ты меня слышишь? – мать пыталась докричаться до него, а он не мог ей ответить, только смотрел перед собой и ничего не видел, а язык прилип к пересохшему небу. – Оставь его, Софи, он в порядке, – сухо бросил отец, оттащил от него Софию и дал Адаму еще немного времени прийти в себя. К ним подошел доктор с медицинской картой Лиама в руке и начал что-то объяснять, из чего Адам не понял ни слова, кроме знакомого «стабильно тяжелое». И после этих слов Ларссона прошибло током. В затылке заломило. Мыльный пузырь, в котором он находился до этого момента, лопнул, и Адам вздрагивая, вернулся в себя. Он жив. Он в порядке. Стоит под дверями операционной и ждет. Стабильно – звучало успокаивающее. Тяжелое – нависало иглой над воздушным шариком и готовилось в любой момент выпустить из него воздух. Стабильно тяжелое. Он уже слышал эти слова. Тогда он долго ждал, что тяжелое все же возьмет верх над стабильностью, но, видимо, не судьба. Может и в этот раз повезет. Оставив его дожидаться окончания операции, доктор увел родителей для подписания бумаг. И теперь, когда реальность вновь стала реальностью, а не вялотекущим сном с отключенным звуком, Адам огляделся. Если вначале он думал, что совершенно один, то очень сильно ошибался. Они были здесь, рядом с ним, появились тут едва ли не раньше его самого. Разбрелись по углам и наблюдали. Пташки. Они слетелись на предсмертное пение их Принцессы. Едва над той нависла угроза, – пернатые уже были повсюду. Тихо переговаривались, шептались за спинами, но не подлетали ближе. Кристофер застыл у кофейного аппарата, Седрик дремал на стуле возле искусственной пальмы, наверное, впервые за долгое время, улучив время для сна. Еще двое у окна, у лифта, у киоска с газетами. Адам не знал и половины тех, чьи обеспокоенные и сочувствующие взгляды сейчас получал. Пташки были везде. Собрались стайкой, расселись по жердочкам и ждали, когда их Принцесса опять запоет, чтобы послать ей ответную трель. Здесь были все, к чьим жизням его младший брат приложил руку. Адам инвестировал в бизнес, Лиам инвестировал в людей. Протекция в обмен на личное расположение – открытый и честный обмен. Проиграл в этой сделке только один человек. Он хотел получить все, сразу и, желательно, без гарнира, за что и поплатился пулей в сердце. Из-за нее. Но её здесь не было. Адам огляделся по сторонам, задержал свой взгляд на Крисе, который тот тут же отвел, поправляйся очки, и пробежал по остальным. Все делали вид, что видят его в первый раз, а некоторые и, правда, видели Адама в первый раз. Седрика можно было и не пытаться добудиться. На их этаже остановился лифт. Адам уже приготовился к её появлению, стиснул зубы и сжал кулаки, но из распахнутых дверей вышел бледный как смерть Лориан и по стенке поплелся к подзывавшему его Кристоферу. И опять её нигде не было. Лиам умирал, а она так и не пришла. Сердце в очередной раз сжалось от мысли о ее предательстве, которого, по сути, и не было, но, черт возьми, Лиам при смерти. Не время припоминать друг другу старые и новые обиды. Хотя… Чего он ожидал? Адам сам виноват. Он прочертил черту между ними, нарушил данное слово, а уговор, как говорится, дороже денег. Лиам не должен был пострадать ни при каких условиях. Сидеть дома в радужных тапочках, зажимать официантов в ночных клубах, а не выходить вместе с ними на улицы. Стабильно тяжелое прилипло к коже намокшим кровяным пятном, и в груди необъяснимо потяжелело. Плевать. Лишь бы Лиам был жив. Лишь бы не пришло объяснить Нику, почему.… От этих мыслей Адама повело, и ноги сами понесли его к дверям операционной. Наверное, именно так чувствовал себя Лиам, когда вбежал к ней в двери палаты интенсивной терапии. Тогда.… Пять лет назад… От воспоминаний стало горько и очень обидно за брата, особенно, учитывая какой циничной скотиной в то время был сам Адам. Насмешки вместо поддержки, укоры вместо наставлений. Да, он был не прав. Он исправится, только бы Лиам был жив, а Ник по-прежнему улыбался. – Стабильно тяжелое, – полушепотом донеслось за его спиной из-за шкафа, и сердце Адама ушло в пятки. Он много чего хотел сказать: от обвинений до извинений. Он много, о чем думал, но остановившись рядом с источником голоса, только и выдавил: – Какого хрена ты творишь, Эванс? – не с укором. С ужасом. С болью. С осознанием собственной вины. – Все, чтобы Никки улыбался, – опять почти шепот добивает Адама свинцовым молотом, и он чувствует, что почти упал. Он слышал обвинения в этих словах, и они были, черт возьми, по адресу. – Это твоя вина, – брошено в пылу и страхе, потому что так будет проще для всех. Для него, для нее, для Лиама. Обвинить во всем ее, а они, вроде, и ни при делах. Серый кардинал не справился с поставленной задачей. Ферзя убрали с шахматной доски, оставив на ней Короля и его пешку. – Конечно, моя, – она и не пытается отрицать. Понимает и не спорит. Она всегда понимает. Понимает его желание все контролировать, понимает умение брата плести интриги достойные ее самой, понимает их шаткое положение между «важные общественные деятели» и «организованная преступная группировка». Нужны информаторы? Вон они – слетелись и щебечут, чирикают о своем, – о голубином. Нужны манипуляторы – их здесь нет, слились с обстановкой. С бледными стенами, с серым полом и мигающими лампами. – Если он умрет – это будет на твоей совести, Эванс, слышишь на твоей! – Адам топит лицо в ладонях и не ждет от нее пощады, пусть добывает, он готов. – Конечно, на моей, – опять невыраженное опровержение при полном согласии. – Это же я дала слово, что Лиам не выходит на улицы, – невидимый удар полушепотом прошелся по нему, и он вот-вот упадет. – Это же я решила держать все под контролем, – ее следующий удар не ждет. «Давай, Эванс, не скупись, бей в полную силу», – Адам уже был готов вынести все, что она скажет, осознавая свою, только свою, вину. Горькую, мерзкую, ядовитую. – Это же я, – девчонка схватила его за локоть и дернула на себя, оттаскивая руку от перекошенного пристыженного лица, заставила посмотреть на нее, на ее презрение, на ее ненависть, на правду. – Я, а не кто-то другой, подвергла его жизнь опасности! – шипела, злилась, но не ударила, значит еще не перешла грань от слова к действию. Держится, а он уже в свободном падении. Рвано дыша через нос, Адам посмотрел на нее с высоты своего роста, оглядывая, изучая, присматриваясь. Выискивая признаки лжи и обмана, подлога, а видел только непреложную истину, грязное серое пальто, лицо бледнее, чем обычно, и пустота в серых глазах. Бездонные темные омуты с его острыми подводными скалами и голодными чертями. Они терпеливо ждут уже годы. Ждут именно его, а он оказывается не готов. – Пошла прочь, – выдавливает он из себя, шипит, как аспид, отдергивает ее руку от своего локтя, отталкивает. – Исчезни, – зеленые глаза вспыхивают, и в радиоактивном море бушует шторм.