– Неинтересно! – отмахнулся Альберто. – Ммм, тебе значит неинтересно, – Хейз обиженно скуксился и откинулся на стуле, постукивая вилкой по краю стола. – Очень жаль, очень жаль, – змееныш резко поднялся, роняя стул, и вышел из-за стола, так и не выправив скатерть из-за ворота рубашки. Хейз утаскивал ее за собой, и столовые приборы попадали со стола. Металл, звеня, ударялся о пол, а фарфор и хрусталь разбивались вдребезги. Альберто лишь приподнял бокал с вином, выпуская накрахмаленную материю из-под ножки, и поставил его назад на голую отполированную поверхность стола, когда все приборы оказались сброшены, а скатерть так и тащилась за Хейзом шлейфом. – Ну, бывай, значит, – под звуки бьющейся посуды змееныш развернулся к выходу, грубо растолкав телохранителей Альберто. «Нет. Так быстро это не кончится», – отлично понимал это Альберто. Лучше отделаться от Хейза здесь и сейчас, и пусть тот дальше играет в догонялки с психом, бегающим по городу и вооруженным до зубов. И Альберто, решив сорвать пластырь одним рывком, все же сделал одолжение Хейзе, нежели себе: – Ладно, – опуская газету, Альберто согласился его выслушать. – В чем же моя проблема? – снисходительно спросил Дон Романо, а то же сам-то он не знает, а Хейзу явно виднее. Зменыш остановился возле соседнего столика и вытащил декоративный букет из маленькой вазочки, повертев его на манер циркового реквизита фокусника. – Бедняжка Ван Смут, – понюхав цветы, Хейз бросил их на пол и перекрестил. – Пусть земля или че там у крыс ей будет пухом, – не поворачиваясь к Альберто, сказал Еж. – Ты за этим здесь? – удивился Романо. – Из-за Киры Ван Смут? – Альберто только закатил глаза. – Ты, должно быть, шутишь, – неуместный вопрос к трюкачу все же прозвучал. – Морган и то был убедительнее, – посмеивался над ним Дон. – А ты еще не понял в чем твоя проблема, а, Ал? – очень фамильярно обратился к нему Хейз, тихо, низко, предостерегающе. – Она прямо у тебя за спиной, – и повернувшись к Романо, кивнул ему за спину, где стояла опешившая Мари, разводившая руками. – Да не эта, – махнул рукой змееныш. – Хотя и она так себе, – брезгливо повел он плечами. Оскорбление снохи Альберто не смог стерпеть, да и сама Мари оказалась от этого не в восторге. – А ну закрыл свой поганый ро… – выпалила женщина, выступившая в сторону змееныша, и в миг оказалась схваченной им и с приставленной к горлу вилкой. – Ты, и, правда, стрёмная, – обнажив зубы у самого уха женщины, оживился Хейз. – Ты напоминаешь мне кое-кого, – грубо дернул он ее на себя, и Мари обвисла тряпичной куклой, не смея пошевелиться. – Знаешь, как порой жестока жизнь? – задал он дежурный вопрос, с которым вилка приблизилась к шее женщины, а кожа под зубцами натянулась. Охрана быстро обступила Хейза с Мари в руках, но никто не осмеливался напасть, опасаясь за жизнь снохи Дона Романо, и Хейз продолжал выступление, завладев, наконец, вниманием публики: – Сейчас я расскажу тебе одну историю, – ниже наклонился он к уху Мари и провел вилкой вверх по шее, расцарапав до крови. Четыре ровные борозды на светлой коже быстро заполнились кровью и собирались в большую каплю, скользнувшую красной нитью вниз по шее под накрахмаленный ворот белой блузы женщины. – У меня была дочурка, – Хейз, утаскивая Мари за собой, медленно отступал к выходу, и путь ему никто не загораживал, надеясь, что он отпустит женщину, когда закончит рассказ. – Умница и красавица, – змееныш потерся носом о черные и шелковистые волосы Мари, и та гулко сглотнула под острыми зубцами вилки. – Я так ею гордился… – Хейз мечтательно закатил глаза и прикрыл их всего на мгновение. Со стороны казалось, что он на самом деле предается воспоминаниям. Без сомнения, важных для него, тем, которыми стоит поделиться, столь яркими, что должны быть услышаны, но лишь немногие знали, что все его рассказы – не более чем фантазии, рождавшиеся внутри больной головы. – Но однажды она захотела обмануть меня, и я приставил пистолет к ее голове, – продолжил он грустную историю из своего несуществующего прошлого, и на этом месте она стала сильнее походить на правду, но вероятность ее подлинности все еще была под вопросом. – Она кричала и плакала, мне было так жаль девочку, что я ее пощадил, – приговаривал он. Мари же, в отличие от несуществующей дочери, Хейз щадить не собирался и только утаскивал ее дальше от охранников Альберто. – И однажды ко мне заявился ее старший брат с ножом, – и никто не заметил, как на этом месте рассказа Альберто немного побледнел. Только сам Хейз радовался произведенным эффектом, подмигнув Романо. – И вот теперь… – скалился он во весь рот, не сводя глаз с побледневшего Романо. Кожа женщины все сильнее натягивалась под зубьями вилки, капли крови из борозд становились больше и чаще стекали вниз, впитываясь в ворот рубашки Мари и окрашивая ее в бардовый. Охрана затаилась, и никто в банкетном зале не смел шелохнуться. – Я всегда грущу, – Хейз с силой надавил на вилку. Та с хрустом и криком женщины вошла в живую плоть, разрывая тонкую кожу зубцами. Хейз резко выдернул металл из шеи Мари, толкая женщину через весь проделанный путь, и она рухнула на стол перед Альберто, снося бокал с вином. Кровь из ее шеи хлынула багряным фонтаном на страницы свежей газеты. Романо с Боунсом устремились к женщине, когда охранники бросились к Хейзу. Змееныш же, пошарив в карманах, вытащил из них гранату, бросил ее ближайшему охраннику, машинально поймавшему летевший объект, а второму, что был поодаль – выдернутую чику. – Позвони мне, когда она придет, – послышалось где-то возле двери, пока Альберто зажимал сосуды на шее Мари. – Надеюсь, визитка сохранилась! – хохотавший змееныш выскочил за дверь, громко хлопнув ею, а из гранаты в руке охранника выскочил искусственный цветок с флажком «Сейчас вылетит птичка». Птичка, и правда, вылетела, а точнее влетела. Прямо в окно, расшибая его в дребезги, и помещение заволокло сизым и ядовитым дымом. Альберто, задыхаясь, удерживал двумя пальцами горячий поток в шее снохи, пока Боунс набирал номер «911» и номер комиссара Моргана. Под звук разбитого стекла, Хейз запрыгнул в подъехавший фургон, мурлыча под нос, что у любви, как у пташки, крылья, и, пританцовывая, шагнул внутрь, театрально захлопывая заднюю дверь фургона. – Так что он сказал, – спросил Дэдди Дон, поджидавший змееныша в фургоне. – М? – поднял на него глаза Еж, все еще невнятно мурлыча под нос незатейливый мотив. – Что сказал Ал, это он убил Киру? – уточнил Дон, смирно сидевший и ждавший возвращения Хейза, будто цепной пес. – Уффф, – Хейз отряхнулся от крови Мари и вытер руки о куртку, только сильнее размазывая по ней кровь с ладоней. – Мы с Алом еще не достигли этой степени откровенности, – деланно закатил Еж глаза, чье выступление, как и всегда, прошло на славу! – Мы должны знать, кто ее убил! И главное – за что, и если это Ал… – глаза Дэдди Дона налились кровью, но Хейз только покачал головой, чтобы тот успокоился. – Тише, песик, тише, – приструнил его Хейз. – Все с твоей цыпой ясно уже, – пытался утихомирить он Бешеного Пса. – В каком смысле ясно? – ни черта не понимал взбешенный Форестер. – А то, что очень скоро Ал сам приползет к нам, и тогда мы сдадим его Моргану, – радовался невесть чему змееныш. – Откуда такая уверенность, что мы прижмем Ала? – не понимал Дэдди Дон, переводя взгляд с рук Хейза его ухмылку на обожженном лице. – У любви, как у пташки, крылья, песик, не веришь мне, поверь своему старому знакомому, – Хейз указал в сторону Уильяма, и тот только уверено кивнул в подтверждение. – Ее не так легко поймать, – пение бархатного баритона разбилось по трясущемуся фургону, и Дэдди Дон сжал зубы, но смирно сел рядом с очень довольным рыжебородым байкером. – Скоро Ал сам будет просить нас о пощаде, Дон, – уверил его Хейз. – Мой друг свое дело знает, можешь скормить Ала крысам, за то, как он поступил с Кирой, – заверил он Бешеного Пса. – Тогда смело рассчитывай на нас, Хейз, – и Форестер с удовольствием выразил ему поддержку. – Если киллер Ронье заставит Романо ответить за смерть Киры, то плевать мы хотели, что будет с Монстром и всей его шайкой, – Дэдди Дон сжал зубы, и желваки на желтоватом лице проступили сильнее. – И малышку Эванс тебе не жаль? – хитро уточнил Хейз. – Она же тебе как родная? – Еж состроил умилительную гримасу, и рыжебородый байкер загоготал. – Не роднее, чем Ларссонам, – брезгливо сплюнул Дон. – Она свой выбор сделала, – цедил он сквозь зубы. – О, нет, мой друг, поверь мне, еще нет, но скоро сделает, – Хейз подкинул в руке окровавленную вилку. – Откуда ты все про всех знаешь? – зарычал на него взбешенный пес. – Хочешь узнать, как жестока порой бывает жизнь, – воодушевился Хейз и стиснул вилку в ладони. – Еж, – устало протянул Дон. – Не надо, – вежливо попросил он его, и Хейз только облизнул губы, посматривая на Форестера, как на уже пойманную добычу. – Еще успеешь, – бросил Форестер между делом и закрыл глаза, откидываясь на дверцу фургона. – Прямо, как в былые времена, – Хейз упал рядом с ним на сиденье и ткнул Форестера локтем под ребра. – Угу, – согласился Дэдди Дон. – Кельта с дробашом не хватает, и можно идти выбивать бабки из должников Романо, – прыснул он, а Хейз сдавленно засмеялся в кулак. – Тогда, может быть, я тебя устрою? – сидевший напротив них человек в пластмассовой маске клоуна на лице стянул ее с себя и посмотрел на ошарашенного Форестера. – Ох, ты ж, черт, – выдохнул Дэдди Дон. – В точку, – молодой человек бросил маску Хейзу и улыбнулся ровными губами. – Ты прав, Еж, – не сводил он взгляда от перепуганного Форестера. – Это может быть весело, – от вида оцепеневшего пса Хейз захохотал так, что заложило уши, и даже Уильям немного улыбнулся. – Как поживаешь, Дон? – словно невзначай спросил молодой человек, голосом, отдававшим шорохом осенних листьев, носимых по закоулкам северным ветром. – Столько лет прошло, столько зим, – и от его слов в голову проникла ядовитая мышьяковая пыль, осевшая горьким, жгучим привкусом на языке. – Признаться честно, – мужчина посмотрел на Форестера обсидиановыми глазами, а затем перевел свой взгляд на ухохатывающегося Хейза. – Я не скучал, но чего не сделаешь, ради семьи, – и ровные мелкие зубы молодого человека блеснули в зверином оскале полуволка. Синица в руках Атлас ненавидел Чикаго. Наверное, это чувство бессознательной неприязни возникало на интуитивном уровне, где-то глубоко в подкорке, как и у всех жителей Нордэма. Если бы города были мальчишками, они бы точно начали меряться, у кого из них длиннее список маньяков, убийц, чьи боссы мафии кровожаднее, а чиновники беспринципнее и… Атлас не сомневался, Нордэм бы выиграл. Атлас Эванс сам немало сил положил, поднимая планку среди наемных убийц, годами оттачивал свое мастерство, в котором теперь ему почти не было равных. И когда он узнал о пожаре в доме Мэйсонов, поездка в Чикаго обрадовала его еще меньше, чем сам факт гибели опекунов Мэлоди. Несчастный ребенок. Осталась без матери, потом без отца, а теперь и без воспитывавших Мэл бабушки и дедушки. К его сожалению, во всех случаях волей-неволей Атлас приложил к этому руку. От этого чувства на душе стало мерзко. Одно дело резать коллег по цеху и продажных копов и совсем другое ребенок с поломанной судьбой и пятнадцатью миллионами долларов на счету. «Проклятье», – выругался он, меняя облик обитателя нордэмского гетто на внешне преуспевающего бизнесмена из многомиллионного мегаполиса. Решение забрать Мэл из города пришло само собой. Неизвестно, кто еще мог знать о дочери Ричарда, и что самое страшное, Мэл могли использовать как приманку, и, скорее всего, так и будет. Даже если сведения о внебрачном ребенке Томпсона не всплывут среди узкого круга их с Ричардом знакомых, что будет ждать несчастную сироту? Приемная семья? Приют? Одиночество, низкооплачиваемая работа и жизнь впроголодь? Если опекунам станет известно о деньгах Мэл, девочка не увидит и цента из этих денег, если вообще доживет до своего совершеннолетия, чтобы их получить. Нет, нужно было срочно что-то решать. Промедление в этом случае могло стоить Мэл жизни, а ему свободы. Пока что копы не вышли на него, и его приезда никто не ждет, значит, он может явиться под вымышленным именем и забрать ребенка. Нужно только притвориться, безупречно сыграть отведенную роль и Мэл у него в руках, а там он как-нибудь разберется. Взглянув на себя в зеркало заднего вида арендованного по поддельному паспорту авто, Атлас остался доволен. Полностью готовый к выходу на сцену, умелый притворщик вышел из машины и поднялся по лестнице полицейского департамента пригорода Чикаго, где расследовались сведения о пожаре в доме чаты Мэйсон в Buffalo Grove. Никого из охраны у входа, даже шлагбаума на въезде не было и пропускного пункта для проверки документов. Пригород – одним словом. Пожар наделал много шуму среди местных и окружных копов, и патрульные с изрядным лишним весом вокруг талии, с пончиками в руках и недовольными взглядами слонялись по участку, бурча что-то себе под нос. Офицерами была опрошена уже чуть ли не половина жителей близлежащих улиц, но никто не выдавал никаких важных сведений. Пожилые соседи вспоминали, какой же славной была чета Мэйсонов, сетовали на постигшую их участь, жалели бедняжку Мэл, а затем переходили к рассказам, кто в чьи баки засунул мусор, отравил собаку, а еще женщина из дома на углу – та еще шлюха. И от выслушивания нытья, жалоб и мелких склок между соседями офицеры начинали ворчать еще сильнее, а их взгляды становились более хмурыми. Казалось, и небо над пригородом Чикаго стало пасмурнее. Просидев в очереди в участке около получаса и освоившись, Атлас начал уставать от льющегося потока ненужных сплетен, и поняв, что никто важными сведениями не располагает, перешел к действию. Лэнгли, видимо, еще не проснулось или просто не добралось до Buffalo Grove, но федералов в участке не было видно, а видно их обычно сразу и заверсту: отбитые безэмоцианальные лица, дорогие костюмы и табельное в тон галстуку. От намозолившего глаз за годы работы облика типичного федерала в голове Атлас хмыкнул и, улучив нужный момент, когда постовой офицер отлучится в туалет, прошмыгнул к кабинету начальника участка, где в этот момент заседал весь личный состав детективов, получая взбучку. – Мне плевать, что говорит Лэнгли! – почти кричала темнокожая женщина в капитанском мундире. – Если труп человека неопознан! Пусть катятся к чертям собачьим… Атлас сделал глубокий вдох и постучал в стеклянную дверь, приоткрывая ее, и просунул голову и плечо в кабинет капитана.