Висевшая на доме табличка сообщала адрес «1032 Mill St», где их уже встречали. Шарлотта подвела девочку к крыльцу и осторожно передала ее руку женщине, ожидавшей возле крыльца. На этом эстафета с передачей ребенка членами семьи Эванс была закончена. Девочка дома, и ей необходимо отдохнуть. – Мэл поспит, и все пройдет, – тем же шелестящим шелковым голосом говорила миссис Эванс. – Она нас даже не вспомнит, – шепнула Шарлотта, передавая руку девочки. Мэл с трудом поднимала маленькие ножки, вышагивая по высоким каменным ступеням крыльца, но ее никто не подгонял и не торопил. Выдергивать ребенка из транса было опасно для ее неустойчивой психики, особенно, после того, что девочке довелось пережить. Женщина и девочка скрылись за дверью, унося с собой ауру мнимого спокойствия и обстановка на крыльце дома быстро сгустилась в предгрозовое облако, пропитанное озоном. – Ты ведь понимаешь, что пока я жив, он не подойдет к ребенку, – грозно спросил ее мужчина, опиравшийся бедром о перила и недовольно сложивший руки на груди. – В таком случае, долгих лет жизни тебе, Лерой, – бабочки вспорхнули, сбросили крылья и осыпались на землю, покрытую пеплом, когда голос женщины сменился на сухой и безжизненный. – Я не подпущу его к девочке, Шарлотта, ни сейчас, ни потом! – нажимал Мастер, проверяя взглядом улицы, где гулял северный ветер, явившийся сюда из Чикаго. – Если бы он этого не понимал, их бы здесь не было, – в голосе Эванс не было никаких эмоций: ни гнева, ни страха, ни осуждения. – Лерой, ребенку нужен дом, вы согласились дать ей кров, теплоту и заботу, – слова были добрыми, но произнесены все тем же безжизненным голосом. – Возможно, это единственное, что мой сын сделал в этой жизни правильно, – с неким сожалением произнесла Шарлотта так же, как и Мастерс, осматривая улицы. Мастерс не ответил, а только прыснул в сторону. Он никак не хотел оскорбить миссис Эванс, да и нет ее вины в недуге сына. Лерой был лично знаком и с Шарлоттой, и с Артуром, которые были замечательной парой, а затем семьей, но лишь до поры до времени. Алкоголь сгубил ее мужа, а попутно сломал психику младших детей. Мастерс предъявил бы счет Артуру Эвансу, но никак не Атласу, который был старше Мии и раньше начал понимать, что в их семье что-то не так. Миа легко отделалась, а основной удар принял на себя средний ребенок: недостаточно большой, чтобы что-то сказать или уйти, недостаточно маленький, чтобы все забыть. По иронии судьбы гипноз матери на Атласа не действовал. – Мэл немного старше моего старшего внука, – Лерой увел разговор в сторону от упоминания Атласа Эванса, будь он неладен. – Лаура будет водить их в одну школу, – посвятил он Шарлотту в планы на воспитание Мэл, благо, младшая дочь Мастерсов дожила до создания своей собственной семьи. – Еще раз спасибо, Лерой, и мне жаль, что с твоим сыном случилось такое, – искренне ответила Шарлотта без муара и притворства. Лерой бы не поверил, что Шарлотте жаль, и что она была не прочь породниться с ним. Не поверил бы, если бы не Ашер, связавший свою жизнь с Черри Форман. В их случае, насколько Лерой знал, возражений со стороны Шарлотты не было, а Артур был слишком занят поиском истины на дне бутылки. – Твоя дочь хорошая девушка, Лотти, – спустя годы Мастерс все же смог принять от матери несостоявшейся снохи соболезнования в смерти сына. – У меня нет дочери, Лерой, – грубо оборвала его Эванс, и Мастер уставился на нее и не понимал, шутка ли это или нет. – У меня больше нет дочери, – подытожила женщина, тонкие черты лица которой заострились от злости. – Всего доброго, мистер Мастерс, – мир вокруг преображается от одного только голоса Шарлотты. Звук превратился в цвет. В голове Лероя невидимая вспышка, и миллионы разноцветных бабочек взмыли в воздух, закружились в вихре, сметая вытребованную годами волю старого вояки. – До свидания, миссис Эванс, – сквозь силу выдавил он из себя, поежившись от ослепившего его голоса. – Хм, нет, Лерой, прощайте, – ее голос звучал где-то на задворках мыслей, на краю света и цвета, и перед глазами Мастерса разноцветные крылья бабочек переливаются на Солнце. – Была рада с вами познакомиться, – спускаясь по ступеням, бросила Шарлотта через плечо. Мастерс почти моментально сбросил флер, так крепко опутавший и облепивший мысли. Буквально через миг вернулся в реальность, где правили серые тона и ни о каких крыльях бабочек и шелке, не шло и речи. Промозглый ветер с Залива, только металл, покореженный и потускневший от времени, звуки проезжающих машин, голоса людей, а рядом никого. Только холодный северный ветер завывал, просачиваясь между прутьев перил, словно сожалея о тяжкой утрате. *** От усталости и нулевого уровня кофеина в крови, глаза начинали слипаться. Въезжая на мост Первопоселенцев, Маркес вцепилась в руль до побледневших костяшек и исщипала руку через куртку, лишь бы не заснуть. Несколько часов без перекуров и походов в туалет она вела машину «Ганса Гримма» до Нордэма, и когда только почувствовала на себе атмосферу родного города, сознание начал охватывать сон. Маркес не могла отрицать, что дорога из Иллинойса сказалась на ее самочувствии. Машина, за которой проходила слежка, ехала медленно и осторожно, как на экзамене для получения прав. Надо отдать «Гримму» должное, он управлял машиной на высочайшем уровне, что и неудивительно, ведь в машине был ребенок. Мэл Томпсон – девочка, которая стоит пятнадцать миллионов. Маркес сильно сомневалась, что мужчина забрал малышку из-за денег. В этом случае он бы поехал прямо в банк, а не вез ребенка в самое неподходящее место для его взросления – Северный Нордэм. Жопа мира. Даже владея двумя языками, Маркес не могла подобрать более подходящего названия. Может быть, ей стоило изучить латынь, но колледж был намного дороже полицейской академии, где хватило и сертификата вечерней школы. Поэтому «жопа мира» и ни центом больше. Запутавшись среди закоулков и одинаковых улиц, Анна едва не потеряла машину «Гримма» из виду. Чудом выхватив из потока краем глаза неприметный седан, Анна свернула в переулок между домами на Mill Street. Выглянув из-за угла, Маркес тут же спряталась за ним, рвано вдыхая воздух. Потреся головой для уверенности, что от усталости не словила зрительные галлюцинации, Маркес еще раз посмотрела на улицу. На ее глазах ожившая покойница, труп которой весь департамент полиции Нордэм-сити ищет, сбившись с ног, повела девочку к Лерою и Роуз Мастерс, ожидавших их на крыльце. Анна подобралась ближе, прячась за проезжавшими машинами, и видела, как Роуз заводит ребенка в дом, а Шарлотта Эванс и Лерой Мастерс мирно беседуют на крыльце. Только они двое и никого. Ганс Гримм по обыкновению растворился в воздухе. Очевидно, что это не спец Лэнгли, подбиравший концы. И логичный вопрос: что же это за хрен, забравший дочь Томпсона и не помысливший о пятнадцати лямов зеленых на ее счету? Ответ был один – бывший Томпсона, а значит… Маркес словно окатило ведром ледяной воды. Только один человек был под подозрением все это время, и он, как ни странно, мертв. В том, что в Buffalo Grove перед ней был не Ашер Эванс, убежденная католичка Анна Маркес могла поклясться на святом распятии. Кельту за тридцать. Если «Ганс Гримм» выглядел в возрасте Христа так, как выглядит сейчас, то, без тени сомнения, он продал душу дьяволу, и его портрет, как портрет Дориана Грея, стареет где-то в глухих катакомбах под городом. Маркес со всех ног побежала к машине, чтобы сообщить всем постам о местонахождении киллера Ронье, который ни разу не Ашер Эванс. «Вооружен и очень опасен!» – едва ли не кричала она, а губы непроизвольно начали зачитывать «Отче наш». Сомнений не было, Анна наткнулась на Норзера. На киллера Ронье, который исчезает по мановению волшебной палочки или, проще говоря, взмаху ножа. Видимо, только копы в этом городе были настолько тупы, чтобы до сих пор не узнать его личность. «Да святится имя Твое», – на автомате мелила Маркес, почему-то выбрав английскую раскладку в голове для молитвы. Лерой Мастерс принял в свой дом девочку Томпсона, а Роуз увела ее за руку, как воспитанника на кружок по рисованию. Они знали имя киллера. Недавно покойная Шарлотта Эванс знала его имя, и только копы пребывали в неведении, сосредоточив внимание на так ярко горящем Икаре, спалившем свои крылья, спасая ребенка. Маркес распахнула дверь машины и плюхнулась на сиденье, выискивая телефон и сшибая чашку с безкофеиновой бурдой. «Да приидет Царствие Твое; Да будет воля Твоя», – проговорила она уже вслух, вытаскивая католический крест поверх значка, и все еще не могла успокоиться, чтобы взять в руки телефон. «И на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день», – Маркес дважды уронила телефон, и слова молитвы перемежались с «fuck» и «maricon» при каждом падении трубки в лужу на коврике под ногами. – И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим, и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого, – от тихого голоса с заднего сиденья Анна замерла в полусогнутом состоянии и глазами выискивала зеркало заднего вида на лобовом стекле, чтобы посмотреть в него и столкнуться с хмурым нордэмским небом, смотревшим в ответ. – Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки, – закончил мужчина, поймав взгляд Маркес своим и придвинулся к водительскому сиденью, положив подбородок на спинку. – Аминь. Здравствуйте, детектив Маркес, – склонив голову, вежливо поздоровался человек. Дальше для Маркес все, как в замедленной съемке. Для нее – да, для него – определенно ничего подобного. Быстрый рывок за табельным, и ствол падает в лужу бурды рядом с телефоном, а к ее горлу приставлен нож. – Я не люблю убивать женщин, детектив Маркес, – холодно заметил киллер, но приблизил лезвие ножа к ее горлу. – Но если того требуют обстоятельства… – он не стал продолжать, а только сильнее надавил лезвием на кожу шеи Анны. – Maricon de mierda, – неосознанно вырывается у Маркес. – Уф, – мужчина брезгливо скривился, что Анна отчетливо видела в зеркале заднего вида. – Я не гей, если вы об этом. Второе толкование – ближе к истине, – надменно выдал он. – Vete a la polla, – гневно высказала Анна, ничуть не испугавшись приставленного к горлу ножа. Она уже очистилась перед Всевышним, и он примет ее в свои объятия, и потакать издевкам психа Анна не станет. – И опять же, детектив Маркес, – мужчина перегнулся через спинку сиденья и выдохнул ей на ухо. – Я не гей, – самодовольно усмехнувшись, добавил он. – Вы знаете, кто я? – расставляя все точки над «i» спросил ее мужчина.