С каждым словом матери Лиам сильнее сжимал ложку, и каша начинала вытекать у него между пальцев. Неизвестно откуда взялись на это силы, и Лиам сам тому удивлялся, но как известно дурная сила немерена, а дури и злобы у Лиама хоть отбавляй. – Сначала Лотти оставила нас, потом его подруга Рэйчел, он столько всего пережил, – причитала София, вытирая руку Лиама от вытекающей каши и словно нарочно не замечала его гнева. – Собаку. С помойки. Адам, – подытожил Лиам, очень долго и пристально глядя на мать. – Спасибо, что зашли, миссис Ларссон, – Ли сам не понял, как его голос поменял тональность. От милашки-обаяшки не осталось и тени. На миг он сам возненавидел себя, поняв насколько сильно сейчас похож на брата, а если быть до конца честным и на отца, да и момент, чтобы нагрубить матери был выбран не лучший, но, но накипело. Его вечно муштруют и ставят Адама в пример, но примеру можно все, а вы, извините, подвиньтесь. Он был готов двинуться настолько, что откреститься от родства с Софией. Жестоко – наверное. Оправдано – вполне. От Грегори он уже давно ничего и не ждал. Адаму же можно приводить домой пса с помойки, но что касается Лиама, то сразу же проблема! Да, его жена их круга, да, она другого социального статуса, но Лиам на роль приемника империи не претендовал, а Эванс, на минуточку, не пес с помойки! – Сынок… – София попыталась сгладить нараставший конфликт, но этого не понадобилось. Лиам сам отвернулся от нее и переключил свое внимание на Ника. – И где мой паровозик? – позвал он ребенка, полностью игнорируя присутствие матери. – Вови! – с визгом запищал ребенок, тыча ложкой отцу в лицо. София еще что-то лепетала над ухом, уговаривала, рассказывала. С острой темы быстро перешла на рассказ о состоянии Лиама, об операции, лечении и последствиях. «Вспомнила в кое-то веки», – только и фыркнул Лиам. «Плевать», – замкнулся он на сыне, и, собрав ложкой оставшуюся кашу с тарелки, передал ложку ребенку, чтобы он отправил последний состав с сырьем на переработку. Когда экзекуция кормлением закончилась, Ли обнял сына и поцеловал в щеку под щебет матери, что все хорошо, что хорошо заканчивается. София подразумевала исключительно кашу, а Лиам совершенно иначе истолковал ее слова. «Вот здесь вы правы, мэм», – отчего-то язык не поворачивался назвать ее матерью, особенно сегодня, особенно сейчас. «Мэм» и спасибо, что произвели на свет, хотя и в этом радости для нее было больше, чем для самого Лиама. Он ее об этом не просил, а мог бы и просить бы не стал, если бы не узнал какое счастье е быть отцом, пусть и не самым лучшим. У всех свои недостатки, и недостаток Лиама стал очередной причиной для его семьи предъявлять к нему повышенные и необоснованные требования. В силу некоторых обстоятельств Лиам не в первый раз задал себе вопрос, как бы он повел себя, окажись его сын геем. Николас – его единственный сын. Вряд ли Лиаму еще раз так повезет в этой жизни. Говоря, что ему было бы плевать на выбор своего ребенка, Ли не лукавил. Лишь бы Ник был счастлив, и лишь бы не выбрал республиканца. Этого, в принципе, вполне достаточно. Хотелось бы внуков, но при сегодняшнем уровне развитии медицины – и это уже не проблема. Счастье сына стояло у Лиама на первом месте. И совершенно неважно, кто и из какой помойки. Беленькая – уже неплохо. Хотя и это под вопросом. Эй Джей – просто чудо, как и его мать. Отметая, как ненужную шелуху, все предрассудки, что его родители взращивали в нем годами, Лиам все больше осознавал, что он действительно дебил с очень замедленной реакцией. У него есть семья. Настоящая семья, где его любят, ценят и ждут. Все остальные – просто однофамильцы со схожим генотипом. Неважно, что они скажут. Главное, чтобы Ник улыбался. «Я все исправлю», – четко наметив план действий, Лиам больше не собирался с ним откладывать и ждал возвращения Криса. – Я тебя люблю, папочка, – обнял его сын, окончательно измазавшись в каше с рубашки Лиама. – И я люблю тебя, Никки, – очень не по-мужски Лиам шмыгнул носом и, слава седативным, не разревелся, как девочка подросток, когда маленькие ручки обняли его шею. – Сейчас заплачу, – так высокомерно мог говорить только один человек. Лиам оторвался от сына и повернулся к источнику голоса, хоть поворачиваться и не хотелось. Хотелось выгнать всех нахер и дальше разговаривать с Ником про «беенкую» собачку. Точнее, чтобы Ник разговаривал, а Лиам его слушал и слышал, как настоящий родитель, а не слушал, пуская все его слова мимо ушей, как поступали с Лиамом София и Грегори. – Привет, подстреленный, – Адам с порога бросился обнимать их обоих, и Лиам с сожалением отметил, что рад этому совершенно идеальному козлу. – Ли, как же ты нас всех напугал, – брат обнимал его и Ника, забив на измазанную в каше сорочку. – Никогда так больше не делай, ладно? – обеспокоено спросил Адам, сжимая так, что Ник пискнул, и Ли готов был его поддержать. – Как так? Не спасать твою бесценную задницу? – Лиам пытался ехидничать и язвить, но от накативших эмоций вышло… Хреново у него вышло. Комок и не от каши сжимал горло, едва он вспомнил, почему оказался здесь, и не рискни он тогда, сейчас его бы уже никто не обнимал. Некому было бы, а Ник бы больше не улыбался. – Да пусть так, – и оригинал, бледной копией которой был Лиам, расплылся в обаятельной улыбке, заставляя время и жизнь вокруг него замереть. Ли всегда удивлялся, как брату это удавалось, вот только с той пулей этот фокус не прошел. – Отвали, – Ли нехотя оттолкнул брата, но, не кривя душой, был рад его словам, его появлению, ему вообще. Завидовал ли он брату? Да, однозначно. Любил? Без сомнения. Как ни крути, но Адам всегда хотел для него самого лучшего. Заботился не только о нем, но и о Нике, как о собственном сыне, которым, увы, Адама судьба не наградила. Все мелочные обиды и намеки старых склок ушли на второй план при осознании, что все было сделано не зря, твой вклад был оценен, а ты – ценен для кого-то не просто из-за фамилии. – Ой, даже так, – прыснул Адам, но не верил брату ни секунды, и озорной, радостный взгляд подтверждал это. Теперь и Адам был здесь, а отец даже не приехал. Лиам чуть не умер, а Грегори было наплевать. Он позволил оставить чужого человека ряд с ним. Благо, Крис хороший, наверное, теперь все же друг. Лиаму от этого было даже не обидно. Ему было никак. Все близкие люди рядом. Кто захотел, тот пришел. Все, кроме… – Адам, где Миа? – Лиам не стал телиться и ударил брата вопросом прямо промеж зеленых глаз. Ник оживился, услышав имя матери, а София сжалась в комок. Только Ли, гордо расправив плечи и вскинув подбородок, требовал ответа прямо сейчас. – Ли, – Адам вздохнул, и взгляд его помрачнел. Над зеленым морем стянулись хмурые тучи, и не будь тут Ника, быть грозе. – У нее много работы и… – он не успел подобрать нужных слов, как Ли кивнул, не споря и не устраивая истерик, чем очень удивил брата и мать. – А, – отрывисто бросил Ли. – Много работы, – понимающе закивал он. – Прям не оторваться, иначе босс устроит взбучку, – впился в брата взглядом, а Адам быстро напрягся. – Лиам, милый, не надо, – София указала на Ника и намекала, что не стоит поднимать эту тему при ребенке. Она была права ровно настолько, насколько Лиам решил сыграть на этом. – Может, у нее все же найдется минутка заехать? – с напором спросил Ли, посылая брату испытующий взгляд. – Никак не оторваться, ты же понимаешь, – отнекивался Адам и выбрал бы другие выражения, если бы не Ник. – Конечно, понимаю, – подозрительно быстро согласился с ним Лиам. – Ты даже не представляешь насколько! – он взял в руки стаканчик с таблетками поднес их ко рту, а потом отвел руку в сторону и высыпал таблетки на пол. – Папочка, табьетки упаи! – ребенок спрыгнул с койки и начал их собирать в ладошку, пока противостояние взглядов в палате перешло на новый уровень. Провокация в ответ на провокацию. Блеф в ответ на блеф. Вот только противник у Адама теперь был даже не равный, а намного хитрее его. – Случайно вышло, – низко добавил Лиам, неотрывно глядя на брата. – Я соберу! – ребенок складывал пилюли перед отцом, а взрослые в комнате затаили дыхание, предчувствуя надвигающуюся бурю. – Не надо, разбойник, мама принесет мне новые, – Лиам взял сына за руку и потянул к себе на койку. – Верно же, дядя Адам? – Ли поцеловал Ника в макушку и обнял. – Она принесет? Да? Да? Она приедет? – без умолку спрашивал малыш, глаза которого светились от счастья. Адам закрыл глаза и вздохнул. Его младший брат, едва отойдя от наркоза, сразу же принялся манипулировать окружающими с завидной ловкостью и поймал Адам в ловушку, из которой не выбраться. Никки. Ну и как теперь отказать, когда на тебя смотрят две пары почти одинаковых глаз. Одни с нежностью и восхищением во взгляде, а другие с заметным укором и предостережением. Очевидно, что никак. – Конечно, приедет, – улыбнулся Адам улыбкой, недошедшей до глаз. – Лиам, это плохая идея, – София побоялась напрямую высказываться при Николасе, но появления Эванс здесь желала не многим больше, чем ее старший сын. – Какая ты говоришь собачка, Ник? Беленькая, да? – Лиам проигнорировал вопрос матери и обратился к ребенку, краем глаза заметив желваки, проступившие на идеальном лице оригинала, которого так умело обошла бледная копия. – Да! Беенькая! – закивал ребенок. – Воооот такая, просто огромная! – показывая размеры пса, Ник сделал в воздухе круг руками и залез на койку с ногами. – Как интересно, – Лиам обратил на него все внимание, показав взрослым, что разговор окончен. Видимо, при неточном копировании генотипа Софии и Грегори отклонения произошли не только в мягкости внешних черт младшего ребенка, но и в характере Лиама, где проявлялись неведомые Адаму артефакты. Адам бы слукавил, если бы сказал, что не видел их раньше. Мать не замечала, отец игнорировал, но Адам четко и ясно видел различия между собой и младшим братом, и не в ориентации была их суть. Где Адам брал силой воли, лидерскими качествами и шел напролом, его брат научился находить обходные пути. По прошествии лет, Адам начал понимать, что и сам неоднократно попадал в его ловушки, неосознанно идя у Лиама на поводу. Лиам же шел по дорожке из желтого кирпича прямо в изумрудный город, в котором Гудвин даже не понимал, чьей воле он повинуется. Туше, Лиам! Это раунд опять за тобой, а его лучший обманный прием сейчас сидит рядом с Лиамом на койке и смотрит на Адама распахнутыми глазами на детском личике. Фаршированный крот Узкий больничный коридор, петлявший по этажу огромного здания госпиталя, нарочито демонстрировал идеальную чистоту и стыдил стерильностью продезинфицированного воздуха всех посмевших явиться сюда без защитной одежды. В шумные дневные часы больница была переполнена людьми, что сильно разнилось с тишиной в разгар ночи, когда и состоялся прошлый визит сюда девушкой, прокравшейся тайком, словно мышь. В поздний час коридоры казались широкими и бесконечными, как пустовавшие без машин автострады. В них гулял шелест тихих, чуть слышных шагов, что эхом отражался от выбеленных стерильных стен, отскакивал и уносился прочь, запутываясь в коридорах и теряясь в шорохе занавесок. Днем же здание госпиталя заполнилось жужжащим гулом голосов в диапазоне от криков до перешептывания, шуршанием колес провозимых по чистым полам тележек, хлопаньем дверей и дребезжанием кофейных аппаратов. Атмосфера в больничных стенах создавалась далекая от комфортной. В узких проходах чувствуешь себя скованно и неуютно. Низкие потолки, сжимая пространство, давят на голову. В ушах шумит от шахт вентиляции, близко расположенных к поверхности стен. Двери с фигурным стеклом размывают реальность по ту сторону, а персонал в кипенно белой униформе доказывает, что белое – все же может быть абсолютно белым. Волей-неволей мисс Эванс ощущала, что не должна быть здесь. Она чужеродный объект среди столь явного белого. Серый след на запятнанной репутации, который не свести отбеливателем. Его можно лишь спрятать поглубже в корзину с грязным бельем и никому не показывать. И все же она здесь – посреди узких коридоров, заполненных людьми. Чувство неправильности от собственного присутствия здесь только подпитывала выданная стерильная накидка поверх серого пальто. Со стороны смотрелось, словно абсолютно серое пытаются спрятать, замаскировать под остальных, чтобы никто не заметил ее, а белые стены не догадались о полуволке в овечьей шкуре, гулявшим между ними. Шагая по натертым до блеска полам, она боялась наследить, как уже наследила своим появлением, но отступать – не про нее. Тем более, когда почти дошел до нужной двери. Не поспевая за мистером Ларссоном с его размашистым широким шагом, девушка семенила по полу, перепрыгивала еще невысохшие лужицы воды с антисептиком и крадучись обходила мокрые участки. Несколько раз она едва не поскользнулась на сыром покрытии, а мужчина перед ней уверенно шел вперед, рассекая поток встречных прохожих, и лишь изредка поворачивался, проверяя, следует ли она за ним, или уже струсила и сбежала. Каждый пройденный десяток ярдов он бросал хмурый взгляд за спину и ничего не говорил. Не от того, что это было ниже его достоинства, которого у него не отнять. Просто если он скажет, то она не поймет. Только не спустя столько лет затаенной обиды, а это понимали уже оба. Он так и не сказал ей ни слова, когда появился на пороге ее офиса. Постоял пару секунд в дверях, пугая коллег грозным видом, и молча вышел за дверь, ожидая у лифта ее прихода. Она пришла. Она не могла иначе. Последовала бы за ним, что бы он ни сказал и, особенно, если он ничего не сказал. Теперь в таком же безучастном молчании высокий мужчина шел вперед в развивающейся на плечах накидке и не сбавлял скорости на поворотах. Казалось, что стены коридора ему малы. Жмут и натирают, и он вот-вот снесет плечом угол, показавшийся у него на пути. Персонал и прохожие расступались в стороны, стоило ему подойти ближе, и упаси господь кому-то замешкаться. Снесет и не заметит. Раздавит и перемелет кости. За этим человеком остался такой котлован, что грозил отправить вас прямиком в преисподнюю, и даже бетон заливать не понадобится. Приближаясь к нужной двери, как приближаются к неотвратимому, мужчина все же сбавил шаг, не предупредив об этом спутницу, несущуюся за ним попятам и на всех парах. Не успев вовремя остановиться, Эванс едва не впечаталась в широкую спину, затормозила со скольжением по влажному полу, рискуя повторить судьбу Титаника, встретившего свой ненаглядный айсберг. Видимо, этот айсберг предназначался не ей, а кому-то другому, и Эванс замерла в шаге от него. Ларссон, остановившись посреди коридора, занял его сразу и весь, затем повернулся к ней и хищно улыбнулся, сверкнув глазами насыщенного зеленого оттенка, смотревших на девушку из-под упавших на лицо светлых с проседью волос. – Готова? – с легкой хитринкой в голосе спросил он у девушки, и слышалось вопросом инструктора по прыжкам с парашютом, удивившемуся школьному ранцу за ее плечами. – Нет, – обреченно ссутулилась Эванс, будто чувствуя тот самый неприподъемный ранец, который несла за себя и за того парня последний десяток лет. По факту на плечах лишь невесомая накидка, что была тяжелее любой другой ноши. Не сама материя, конечно, а причина ее появления поверх пальто девушки давила на сознание не хуже выбеленных стен. Врать – не ее стезя. Трусихой она никогда не была, но и смысла храбриться перед встречей с движущейся навстречу на скорости 1G поверхностью после затяжного без страховки не было. От нее, так или иначе, останется фарш неравномерной консистенции, а в конкретно ее случае – перемолотые кости с лоскутами бледной кожи. – Давай, мышка Эванс, – подначивал ее мужчина и надменно растягивал слова. Звучало почему-то даже не противно, скорее непривычно, но нестерпимого желания ответить ему грубостью не возникало. – Перед смертью не надышишься, – сказано с сочувствием и пониманием, и Ларссон улыбнулся ей настолько обаятельной и теплой улыбкой, что Эванс смотрела ему в лицо и не могла поверить, что такое вообще возможно. Окаменев от охватившего ее замешательства, Миа смотрела и не верила, что немного грубые, но идеально отточенные природой и возрастом черты лица мужчины способны на столь искреннюю теплоту. Без фальши, без притворства, без гримасничества и насмешек. Ее продрало до нутра. Что греха таить, увиденное было красивым и одновременно пугающим. Проще говоря, выглядело примерно так же, как фаршированный крот. И смотреть страшно, и взглянуть любопытно. Где иначе тебе суждено увидеть подобное. Не каждый же год один из сильнейших и опаснейших людей страны улыбается тебе как давней, точнее, как хорошей знакомой. Одного раза в десятилетия вполне достаточно, и первый раз Эванс немного подкосил ее, явившись без предупреждения. – Усекла, сэр, – излишек нордэмской циничности выплеснулся в вербальном потоке, и мужчина улыбнулся шире, тихо засмеявшись себе под нос, не разжимая сложенных в улыбке губ. Вот теперь Эванс стало страшно по-настоящему. Его смеха за время их знакомства ей не доводилось слышать ни разу. Передней заурчал и зашевелился огромный дракон в золотой чешуе и, взмахнув крылом, уверенно толкнул дверь перед собой вперед. Он вошел внутрь с настолько царственным и повелительным видом, будто все здесь принадлежало ему, что в реальности было чистой и неоспоримой правдой. Истиной, как она есть. – И что у нас здесь за посиделки? – тут же грозно спросил Грегори, обведя взглядом палату. – Человек только от наркоза отошел, а у нас тут сборище клуба книголюбов? – говорил он строго, но без злобы, а скорее с иронией. – Ник, слезь с койки! – погрозил он внуку пальцем. – Отец! – Грег! София и Адам в один голос отозвали строгого дедушку от воспитательных моментов, а то Ник уже собирался не просто слезть с койки, а залезть под нее. – Ладно-ладно, – приказной тон мистера Ларссона стал лишь на промилле мягче, но и эта разница слышалась разительной. – Смотрите-ка, кого я вам привел, – Грегори шире распахнул дверь, за которой на пороге в нерешительности притаилась серая тень. Появившись на злобу дня, и, как нарочно, не рассевшись от дневного света, Эванс замерла и не шевелилась. Ноги приросли к полу, и не было ни единой возможности сделать шаг в неизвестность. Прыжок без парашюта в одной накидке, что на ней за себя и за того парня на койке. Правда, чего ей бояться? Сам Грегори Ларссон ведет ее, и пусть ведет хоть в саму преисподнюю. Бесы бросятся прочь от одного его взгляда. Вот только куда бы ни привел ее одетый в золото дракон, она будет чувствовать себя ущербной. Грязным пятном на запачканной репутации. И это тоже далеким от правды не было. Она здесь чужая. Она для них никто. Но Грегори повелительно смотрит, без слов приказывая войти внутрь, оторвать ногу от продезинфицированного пола, перешагнуть порог и прыгнуть с самолета без парашюта, чтобы встать среди всех собравшихся, словно она член их семьи. Зверь, из их стаи. – Мам! – Николас взвизгнул от радости, обежал деда и вцепился в Эванс, почти уронив ее.