– Хорош ржать, у тебя швы лопнут! – отчитала она друга и при словах о швах Эванс в панике засуетилась над ним, стаскивая промокшую рубашку. – Вроде в порядке, – Миа вздохнула с облегчением и развязала его сорочку, но Лиам схватил ее руку и попытался остановить. Эванс же не отреагировала на попытки сопротивления и оттолкнула дрожавшую кисть его руки. Бережно и методично девушка продолжила стаскивать с него промокшую ткань, чтобы заменить новой. Свежая сорочка несла с собой стойки запах антисептика и прикрыла обработанные швы на груди молодого человека. Что не говори, а Лиам, правда, родился в рубашке. От пули он отделался если не легко, то точно минимальным ущербом, и все новости о его критическом состоянии были обычной газетной уткой, выставлявшей Лиамеля Ларссона мучеником и героем, а полицию города – безмозглыми идиотами, неспособными выполнять свою работу. Подходящая для составления имиджа вышла ситуация. Выгодная для Ларссонов, проигрышная для копов. Социальный институт общественности еще никто не отменял, и в нем Лиам защитил звание всенародного героя, защитив брата. Убойный вышел бы каламбур, да стрелок у Романо оказался криворуким. Аккуратно натягивая чистую рубаху и закрепляя завязки на спине Лиама, девушка не слышала гнетущей тишины. Та будто нарастала, увеличивалась в размерах и в итоге лопнула с вопросом: – Ты же сказала: «Да», верно? – уточнил Лиам. – М? Ты об этом, Ли, сейчас не лучшее время… – начала причитать Эванс. Прокрастинация – отличный способ решения проблемы, особенно, если проблема нерешаемая. Сейчас Ли уверен, что поступает правильно, а потом пожалеет о своем поступке и сделает всех вокруг виноватыми в собственных бедах. Сколько раз такое уже случалось, Эванс не могла и сосчитать. Если когда-то она могла подстраховать друга и тащить его эмоциональный груз на себе, то на этот раз она, как Боливар, не выдержит двоих. Выбирая между Лиамом и Ником, ожидаемо, что выбор будет сделан в пользу сына. – Ты. Сказала. Да! – отчеканил Ли бледными бескровными губами, сжав их от обиды, и неотрывно смотрел на нее. Солнечный свет упал на бледное лицо, и кожа, покрытая потом, заиграла мелкими искрами. Заблестела чешуей, что полоз отрастил со дня его последней линьки, когда он извивался под вилами реалий и выманивал добычу сладкими речами о ценности крепких союзов и святости брачных уз. – Ты сказала: «Да», – мягко добавил он, сплетая пальцы с пальцами девушки. – Что ты все заладил… – замолчала она, когда Ларссон поднес ее руку к губам и поцеловал тыльную сторону, а затем об нее щекой, на которой уже начала пробиваться колючая щетина. Полоз оплетал жертву невидимыми кольцами, чтобы сжать в необходимый момент и не выпустить на волю. Эванс вздохнула. Все повторялось с точностью, как и прошлый раз. Она опять стоит рядом с ним в заляпанной больничной накидке, как шесть лет назад в испорченном лабораторном халате в день, когда стала его женой. Правда, тогда ненадолго. Только до рождения Ника, но замужем Миа уже была, и ей не понравилось. Видимо, поэтому сын у нее только один. Что до старого халата в ее шкафу… Все же хранят подвенечные платья, даже если разводятся. Конечно, можно было последовать примеру предприимчивых барышень и продать свое, но вряд ли заляпанный фенолфталеином халат с эмблемой криминалистической лаборатории Нордэм-сити вообще кто-то купит. Лучше пусть уж он пылиться в шкафу и напоминает о прошлых ошибках. Точнее, о прошлых ошибках Лиама, в число которых попала и сама Эванс. – Ли, ты серьезно? Опять? – устало спросила она, удивляясь, что бомба опять угодила в ту же воронку. – На колени я уже вставал, – возмутился Ли и отрицательно помотал головой. Эванс и не собиралась просить его повторить этот подвиг, а только развела руками. Спорить с сыном Софии Ларссон бесполезно. Если Адама еще можно было вразумить логичными доводами и весомыми аргументами, то с Ли этот номер не пройдет. – Так что не увиливай, – немного пристыдил он подругу и крепче сжал ее руку. – Ладно, – смирилась она, наконец, с настырностью капризного засранца с глазами цвета серпентина. – Я сказала да, – подтвердила она, что мерещилось Лиаму в ночных галюнах, и молодой человек просиял от ее слов. – Но! – тут же предостерегла девушка и выставила указательный палец в предупреждающем жесте. – Если ты вдруг передумаешь, – сощурилась Эванс. – Я не передумаю, – с уверенностью кивнул Ли и не стал ее дослушивать. – И я не буду менять фамилию, – Эванс не только начала урезать Лиаму ставку по его основному вкладу, но и накидывала грабительский процент за сделку. – Хорошо, тогда я возьму твою, – Ларссон же настаивал на откате, причем исключительно за красивые глаза. – Милая, не выкручивай мне яйца и поцелуй меня, – спасая себя от битья облеванной сорочкой, спровоцировал он подругу. – Конечно, дорогой, – оскалилась девушка и впилась в Лиама таким поцелуем, что у парня подскочил пульс от нехватки воздуха. – А теперь серьезно, Ли, – вытерев рукавом халата, мерзкий вкус рвотного поцелуя спросила его Эванс. – Ты что творишь, дебил? – и действительно, когда свидетелей не было, можно было и не играть. – А теперь серьезно, дорогая моя, – так же резко ответил Лиам. – Я серьезен, как никогда, и ты согласилась, думала, я шутки шучу? – негодовал он. – Представь себе, – всплеснула она руками. – В прошлый раз я еще могу понять, положение было следствием положения, но сейчас это абсурд, – конкретизировала Миа. – Ми, послушай меня сейчас очень внимательно, дорогая, – Ли очень часто начал употреблять это слово по отношению к ней. – Я сделал тебе предложение, и ты согласилась. Отступать я не намерен, твой дурацкий список с кошерным меню меня не напугает, – низко и тихо проговорил он, предостерегая. – У нас общий ребенок, у нас общие почти десять лет совместной жизни, не будь идиоткой, чтобы утверждать, что это ничего не значит, – впервые за десятилетие он втолковывал ей очевидное, а не она ему. – И ты только сейчас об этом вспомнил? – горько усмехнулась Эванс. – Подожди, – прервала она его гневную речь выставленной вперед ладонью. – Хочешь говорить откровенно? Давай. Если ты решил позлить родителей, побесить брата, насолить кому-то из своих парней, то я всегда на твоей стороне, – они оба это знали. Будь Лиам тысячу раз не прав, Эванс априори принимает его сторону. Это правило действовало в обе стороны, жаль, что Эвансы всегда правы. Краснеть за нее Лиаму еще не приходилось, а вот Миа прикрывала лицо ладонью на регулярной основе. – Подумай о Нике, Лиам. Какого будет ребенку, который получил желаемое, а потом у него это отняли? Что будет с ним, когда ты наиграешься в семью? Ты доведешь мать до психотерапевта, брата до нервного тика, отца до сердечного приступа, а с чем останемся я и Ник, когда надоедим тебе? Лиам, так нельзя. Со мной это еще ладно, но не с сыном, – Эванс не злилась, а лишь описывала суть проблемы. Злиться и обижаться на него она перестала же много лет назад, сочтя это неблагодарным делом. Стараний все равно никто не оценит, а усилий потрачена масса. – А если ты ошибаешься? – заискивающе спросил он, а Эванс вопросительно изогнула бровь на его вопрос. – Ты всегда ищешь подводные камни, отталкивается от противного, – и противный, от которого она пыталась оттолкнуться на данный момент, решительно ударил себя кулаком в грудь прямо рядом со швами, – но если на этот раз прав я. Мы семья. Мы можем быть семьей! – Ли, – вздохнула Миа и прикрыла глаза. Смотреть на него, когда собиралась ему сказать, то что скажет, было сверх ее возможностей. – Ты гей, – ударила она его сразу и в лоб, а Ли покачал головой. – Неверная формулировка. Я предпочитаю… предпочитал мужчин. Исключений из женщин хватит на балетную труппу! – ощетинился он, гордо хвастаясь. – Не спорю, и с многими исключениями я знакома лично, но я не из их числа. Никак. Я не в твоем, как это… – Эванс опять начала щелкать пальцами, подбирая слова. – Вкусе? – предположил Лиам и попал точно в цель, на которую она указала пальцем законченного щелка. – Напомни-ка мне, Миа, от кого еще у меня есть дети, назови имя прежде, чем утверждать, кто в моем вкусе, а кто нет! – и теперь Ларссон окончательно разозлился. – Не думай, что я ищу отговорки, это не так, – погладив его по руке, успокаивая, отвечала девушка. – Я была бы рада, если бы действительность в точности соответствовало твоим словам, Ли. Для нас обоих это самый подходящий вариант, но… – Эванс по-галльски пожала плечами. Ее фирменный жест, означающий сразу все и ничего одновременно. – Но? – недопонял ее Ли. Она не ответила. Приподнялась на цыпочках и поцеловала его. Не с напором, как до этого, пытаясь разозлить, а осторожно, едва касаясь губами его пересохших губ. Прижалась к ним мягко и нежно в точности так, как целуют любимого человека. Не отстранившись сразу, Миа погладила его по щеке, и позволила чужому языку скользнуть сквозь губ и не отпускала, пока сам уставший мужчина не отстранился от нее, задыхаясь. – Вот видишь! – Лиам не мог отдышаться, и дышал глубоко, словно пробежал марафон. – Вижу, Ли. Вижу, – кивала она в подтверждение. – Фаршированный крот, – Эванс снисходительно посмотрела на молодого человека и ткнула пальцем в экран кардиографа, демонстрирующий ровный и умеренный пульс. Стабильно. Никаких изменений. Кривая не вывела ни единого сбоя в моторе. Сердце Ларссона билось ровно и размеренно, словно он только что облизнул ложку от йогурта, а не поцеловал невесту. Хотя нет, не так. В случае с йогуртом удовольствия он точно получил бы больше, и где-нибудь на кривой зубцы хоть раз, но стали бы чаще, а не рисовали ровный забор из голубоватого штакетника. – Оно не врет, Ли, – Эванс постучала по повязке на его груди, где правее от сердца теперь красовался огромный шрам. – Как бы мы с тобой того не хотели, – глубоко вздохнула она и целомудренно поцеловала Лиама в лоб. – Я от своих слов не отказываюсь, подумай, насколько тебе самому это нужно. Жизнь в клетке – не жизнь. По крайней мере, я для тебя такой участи не хочу, но и других Ричардов мне не нужно, – с каждым сказанным ею словом Ларссон становился мрачнее. – Это все твоей парень, да? – думая, что все же опоздал Ли говорил с комом в горле. Прокрастинация, это, конечно, выход из ситуации, но не в ситуации, когда все кончено. – Нет у меня никакого парня, – усмехнулась Эванс и опустила глаза. – Сублимация собственных страхов на разовой основе, – конкретизировала девушка и немного смутилась. – Стокгольмский синдром, – и перевела на него тяжелый взгляд. Тучи в грозовом небе сгустились, и дождь намеревался хлынуть в любую из последующих минут. Когда-нибудь он обязательно прольется, но не по душу Лиама. По крайней мере, не в том контексте, в котором бы он хотел. Битву за сердце полоза она выиграла уже давно. Жаль, что первым это понял только Ричард. Но тело и душа так отстаивались подвешенными между тем, что Лиам имел и тем, что ему хотелось иметь. И в прямом и в фигуральном смысле, как ни прискорбно было бы это отметить. – Прости, – выдал он запоздало лет эдак на шесть, но лучше уж поздно, чем не сказать вовсе. – Да забей, – отмахнулась та, стокгольмский синдром которой стал частью ее личности, а затем и основополагающей частью отношений с Лиамом. – Я же серьезно, Ми, – Ларссон опять сплел свои пальцы с ее. – В том и проблема, – и выдергивать руку из хватки полоза она не стала. Так будет больнее от него избавиться, так больнее для нее все это принять. Тишину и равномерный монотонный писк в палате прервал стук в дверь, в которую осторожно просунулась голова следующего визитера. – Привет, к вам можно? – спросил Фрей, выглядывая из-за спины Эванс, и на цыпочках прошел внутрь. – Конечно, мистер Лориан, – Эванс натянула на себя милую приветственную улыбку и жестом подозвала его к койке. – Я на минуту, только поздороваться с вами, – Лориан крался нашкодившим котом, которого грозили вышвырнуть за шкирку. По мере приближения Лориана к койке писк кардиографа начинал нарастать, а хватка Лиама на пальцах Мии усилилась и уже грозила оставить на ее руке синяки, но Эванс все еще не отпускала его руку. – Как у тебя дела? – Рей улыбался бескровными губами и говорил извиняющимся голосом. Он встал за спиной Эванс и выглядывал из-за ее плеча, пронзая взглядом темно-синих глаз, под которыми залегли глубокие тени, а по бокам выступили первые признаки мимических морщин. Рановато для человека возрастом в четверть века, но бессонница, как известно, пленных не берет. Лиам не мог ничего ответить из-за громкого и участившегося писка кардиографа, на котором кривая гуляла, как попало, и куда хотела. От ровных зубцов систолы не осталось и следа, зато следы точно останутся на руке Эванс. – Хорошо, спасибо, – наконец-то вздохнул Ларссон, очнувшись от головокружения из-за заходившегося сердца. – Фаршированный крот, – тихо сказала Эванс, глядя на кардиограмму, и перевела взгляд на Лиама. – Мне пора, счастливо, – попрощалась она. – Ми, стой, мы не договорили, – Лиам попытался ее остановить. – Я услышала все, что хотела, Ли, отдохни, – поцеловав его в лоб, она выдернула руку с покрасневшей от его хватки кожей. – Счастливо, – бросила она на прощание. – Мистер Лориан, – а ему лишь учтиво кивнула. – Мисс Эванс, – он ответил ей с той же вежливостью и встал на ее место. Писк кардиографа опять стал громче, подгоняя подступившую к ее горлу слезы обиды и внезапно накатившую апатию. Выйдя в коридор, Эванс поплелась к холлу, где на диване Ник с дядей увлеченно о чем-то болтали. Со стороны они выглядели счастливыми. Лиам тоже так выглядел, правда, когда в комнату вошел Фрей. Эванс невольно стало любопытно, испортит ли она своим появлением и общение Адама с Ником, как стала третьим колесом минутой ранее. Девушка неслышно опустилась рядом с ними, и Ник перетек на колени к матери, продолжая рассказывать что-то дяде про какую-то собачку. Она молчала, не желая прерывать рассказ Ника. Только обняла сына, прижала ухо к его груди и слушала, как бьется его сердце. Застучало весенней капелью и мартовским ливнем. – Эванс? – Адам заметил ее странное состояние, хотя чего в нем странного. Это же Эванс. Для нее странность абсолютная норма. Он отпустил бы в ее сторону пару шуточек, но не при Нике же. Он пример для подражания у ребенка, и Адам всегда оправдывал это звание, будь они прокляты, долбанные рыцарские принципы. – Вы были правы, сэр. У меня стокгольмский синдром, – сухо констатировала она. Закрыла глаза и обняла Ника крепче. Адам серьезно посмотрел на нее, но опять сдержал порыв едко и колко ответить, покосившись на ребенка. – Прости, я не хотел обидеть, – и он сам не понял, как извился за прошлую грубость. – Я не обижаюсь на правду, мистер Ларссон, это по вашей части, – она колола его от обиды, хотя Адам был совершенно не причем. – Простите, это не ваша война, – вздохнула она. – Ты же понимаешь, что он это несерьезно? – спросил Адам, подсаживаясь ближе, чтобы сохранить конфиденциальность разговора при большом количестве лишних ушей. – Это же Лиам, – Адам взывал к разумному, но видел, что разумного в окружающем их хаосе остается все меньше. – Я-то понимаю, но спорить с ним бесполезно, вы же знаете, – поднесла она руку к лицу, убирая упавшие волосы назад. Если бы Адам мог, он бы присвистнул. Наконец-то ему удалось донести до нее прописные истины. – Мамочка, какая ты красивая! – восхитился Ник и обнял ее, смыкая на шее маленькие ручки. – Папа купит мне сестренку? Да? Мне так хочется сестренку! – Ник схватил ее руку и начал теребить ее, с надеждой посматривая на мать.