– Мда, твой папа умеет преподносить неожиданные подарки, – подытожил Адам и на этом месте они с Эванс усмехнулись. На мгновение между ними проскользнуло понимание, достигнутое долгим движением по кривой с очень своеобразной траекторией. – Ты же на это не подпишешься снова, верно? – уточнил он и внешне оставался спокоен, а сам прогонял из мыслей вид их поцелуя. Нежного, сладкого, мерзкого. – Уже подписалась, – вздохнула Эванс и обняла сына. – Вы же баллотируетесь от Республиканской партии, верно? – с той же обреченной интонацией спросила она. Она спрашивала, будто это ничего не значило. Обычный светский вопрос, но вопрос, по факту значивший очень много. Слишком много. Все рядом с Эванс было слишком. Вопрос матери Ника всегда стоял очень остро в разрезе репутации семьи, а теперь и будущего Адама. Их зыбкие планы с каждым днем все глубже погружались в металлическую стружку, рассыпанную по городу. Один шаг за другим, постепенно, осторожно, с исправлением прошлых ошибок и вера в общее дело приближали их к цели. Один промах, и всему конец. Эванс же по обыкновению бьет сразу и в лоб, как, собственно, и всегда. Адам не вчера родился и понимал, к чему она клонит, но сам окончательное решение до сих пор не озвучил. Чтобы его принять, ему нужен был контроль. Полный и абсолютный. В отличие от Эванс, он не будет прыгать с самолета, не зная, что у него за плечами и не видя точки приземления. Сейчас перед ним были безжизненные базальтовые скалы с очень острыми гранями и остервеневшими бесами. – Эванс, это рискованно, – Адам отрицательно покачал головой. – Еще бы! – прыснула Миа. – Сыграть жену вашего брата… Опять! Не то слово, как рискованно! Так и без половины имущества остаться можно! Что я буду делать с половиной собаки и половиной кота? – негодовала она, разводя руками, и говорила настолько серьезно, что Адам поверил в искренность ее слов. Правда, и когда она врала, он не мог припомнить. Обдумывая и переваривая сказанное, Адам понимал, что окончательное решение все еще за ним. Решение всего. Их жизней, их судеб. Один раз Эванс уже подписала добрачное соглашение, согласиться ли опять – не факт. Все же Эванс живой человек, а не разменная монета. У нее есть чувства, как минимум, к Нику, и играть ими очень неэтично, а этого Лиам не учел. – Это мой кот, – прервал ее Адам, у которого от кишевших в голове мыслей виски заломило. – И Лиама я об этом не просил, – намекнул, что претензии по поводу инициативы брата слегка не по адресу, и Адам в инициативе воссоединения никогда не существовавшей семьи не участвовал. Ему сама идея ее существования не нравилась изначально. Поводов было много, причин еще больше. Эванс же опять клала яйца в одну корзину, причем почему-то яйца Адама. – Вообще-то это кот Лиама, – конкретизировала Миа, что шкура Гектора, как и воля Лиама, никому из них не принадлежит, пусть и делят они ее уже лет пять с завидным постоянством. – И не думаю, что вы вообще вправе просить его о чем-то подобном, мистер Ларссон, – вернув себе привычный холодный тон, что резал без ножа, огрызнулась она. Говорила Эванс, конечно же, не о коте, да и Адам имел его в виду не больше чем сама Эванс. – Ага, спорим, я и пса отожму, – ухмыльнулся Адам. – И просить кого-то не по моей части, доктор Эванс, – рана за рану, укол за укол. Для человечности им обоим отведены лишь минуты, и все они на сегодняшний момент уже истекли. – Вы жуткий собственник, мистер Ларссон, – устало вздохнула Миа. После выпадов Лиама на нее невольно напала меланхолия, а весь запал ушел на отговаривание друга от спектакля под названием «Долго и счастливо». – Есть такое, – подтвердил Ларссон, ведь не только ей притворство уже претило. – Как Беатрис Вас терпит? – как бы не изгалялся Адам, она всегда могла уколоть больнее. Всеми сотнями антимонитовых игл в холодном и безразличном взгляде, проникавшим под кожу и отравлявшим разум. – Понятия не имею, – запнулся он, но от правды не убежишь, особенно, если и бежать-то не хочется, – где сейчас она, – неожиданно осознал он, что сам не понимал, куда ведет его кривая. – Рада была повидаться, мистер Ларссон, – бросила она ему, как едва знакомому человеку. Будто и не было тех минут, когда она звала его иначе, другим именем, его именем. – Ник, мне пора, – с сожалением попрощалась она только с ним и обняла сына крепче, а мальчик чуть не расплакался прямо у нее на глазах. Нижняя губа задрожала, а глаза ребенка быстро покраснели. Долгое прощание – лишние слезы. Адам, привыкший быстро разруливать такие ситуации, забрал его к себе на руки, отвлекая, но взгляда от Эванс не отвел. – Эванс, – тихонько окликнул он ее. – Ты же понимаешь, что я этого так не оставлю? – он словно заранее извинялся за все что будет сказано, и все что будет сделано. Подготовил почву, на которую приземлится после падения. Осмотрел свысока базальтовые скалы, намереваясь прыгнуть. Эванс ничего не ответила, да и что тут можно было сказать. Годы идут, а грабли все те же. Люди учатся на своих ошибках. Лучшие из них – на чужих. Адам же в силу своего высокомерия видел только чужие, не замечал свои, и был уверен, что идет верной, пусть и кривой дорогой. – У вас нет выхода, мистер Ларссон, – все же ответила она после недолгого молчания. – Когда все закончится, вы обещали меня отпустить, – склонившись над головой сына, сказала она и поцеловала Ника в макушку. – Вы обещали, – проговорила одними лишь губами, но оглушила правдой, как порой нас оглушает тишина. – Обещал, – подтвердил он, точнее напомнил, не ей, а себе, и кивнул в подтверждение. Сидя на коленях с Ником, он смотрел, как она уходит к лифту. Исчезает, растворяясь в толпе. Отчего-то на душе стало невыносимо тоскливо, и очередной звонок от Беатрис не прибавил ему радости и остался неотвеченным. – Мамочка еще придет? – всхлипнув, спросил Ник, помахав ей в закрывающиеся двери лифта. – А ты бы этого хотел? – спросил Адам, положив подбородок на голову ребенка и смотря поверх макушки машущей в ответ фигуре в больничной накидке поверх серого пальто. Она смотрела в ответ с любовью на Николаса и с холодностью на Адама. Что-то человеческое всколыхнулось где-то очень глубоко у него внутри. Так глубоко, что Адам даже не понял, что это было. В мыслях только всплывал фаршированный крот, на которого и смотреть не хотелось, и глаз нельзя было оторвать. – Конечно, я бы хотел сестренку, – залепетал Никки на грани слез, – а лучше братика, – шепнул он Адаму на ухо, словно сообщал огромную тайну. – Ты же никому не скажешь? – испугался Никки и вцепился обеими руками в пиджак Адама. Диссонанс застучал в затылке мелкими молоточками. Голову буквально разрывало по швам сросшихся в младенчестве черепных костей. И только втайне от всех и переборов свою гордость, Адам вспомнил, что если очень хочется, можно, черт возьми, даже когда нельзя. – Нет, Никки, это будет нашим секретом, – обнял он ребенка, так и неудержавшего в себе слезы. – Никому не скажу, даже папе, – и голос Адама звучал хрипло от подкатившего к горлу кома. «Особенно твоему папе», – подумал он, что идей в дурную голову брата лучше не вкладывать. Они и так там возникают с завидным постоянством. – Я люблю тебя, дядя Адам, – Ник же откровенно плакал в его рубашку, но старался, чтобы окружающие не видели этого. – И я люблю тебя, Никки, – Адам погладил его по голове и достал носовой платок из кармана. Если бы все сложилось иначе. Если бы не его высокомерие и снобизм, если бы не его идиотские принципы и желание превзойти отца во всем, это мог бы быть его сын. Его ребенок. Если бы в тот вечер кривая, вернувшая его назад, не уперлась в базальтовые скалы во взгляде серых глаз, вынести который, он был не в силах. Сверхзадача для сверхчеловека. Для рыцаря в сияющих доспехах, что носил имя Сира Безупречного, она была не по плечу. Что до Адама Ларссона… Он был близок к этому. Щегол В густонаселенном мегаполисе, оплетенном стальной паутиной железных дорог и серыми лентами автострад, раскинувшемся на мили вдоль берега, изглоданного холодными водами северной Атлантики, нетрудно затеряться. Стоит только пару раз свернуть не туда, сесть не на тот поезд, выйти не на той остановке, и назад можно не вернуться. Здесь существует постоянный риск сгинуть в черноте темных тоннелей, изрывших внутренности города на уровень ниже земли, пропасть в толпе бесконечных переходов метро, заблудиться в вереницах улиц, пронизывающих город связанными и спутанными нитями. В этом городе несложно найти, все, что душе угодно, если у вас все же найдется сама душа. Заплати, и любой твой каприз исполнится в сжатые сроки и в лучшем виде. Но следует помнить, что в городе, продуваемом всеми ветрами, ты рискуешь навсегда потерять себя, сам став чьим-то капризом. В Нордэме редко встречается понятие «нельзя». Само лишь это слово здесь весьма относительно. Именно так и думал Крис, прожив здесь тридцать два года из тридцати двух, но обежав все доступные и недоступные места, сбился с ног где-то на тридцать втором квартале. По городу он перемещался со скоростью достаточной для кратковременного прояснения стекол очков, запотевавших при смене холода улицы теплым воздухом отапливаемых помещений. Убив больше часа на задачу, по меньшей мере, в десять минут, он послал все к ларссоновой матери и намеревался идти на черный рынок, сняв пачку нала с карты друга. Какого же было его счастье, когда в одном из магазинов с известным лейблом он нашел именно то, что просил принести его Лиам. Быстро расплатившись целым состоянием за покупку, благо что, не состоянием, принадлежавшим Крису, состояние здоровья которого резко ухудшилось при озвучивании цены, доктор Оулли с чувством выполненного долга вышел на улицу. Сбросив напряжение с шеи, повертев головой, он направился за угол в переулок, чтобы спокойно пасть перед низменным желанием покурить. Стало немного стыдно, что он тратит столь драгоценное время в угоду дурным привычкам, но не курил Крис уже несколько часов. Вначале его ограничивал больничный режим, а потом перелеты с ветки на ветку метро, что оказалось спасительным выходом при забитых пробками главных улиц мегаполиса. От предвкушения первой за длительный срок дозы никотина скулы заломило. Медленно закурив в глубокий затяг, Крис после спешки и суматохи почувствовал себя в зоне комфорта облака, окутавшего его дыма. Расслабился, блаженно прикрывая глаза, и повторил запуск дозы отравы в кровоток, глубоко вбирая дым и смолы в легкие. Порыв ветра ударил в спину. Толкнул, будто здоровался со старым другом, смел пепел с сигареты, унося облако привычного отравленного воздуха вперед, и лишая Криса ощущения стабильности и реального мира вокруг. Следующий порыв подогнал первый, и Оулли глубже, пятясь, спрятался в переулок от назойливого ветра, решившего поделиться сигаретой Криса без спроса. – Курение, убивает, – брошено в спину пронизывающим сквозняком и привкусом мышьяковой пыли. – Вы в курсе? – окликнул его такой знакомый и одновременно чужой голос. Говорил человек именно с Крисом, и пустой переулок был тому наглядной демонстрацией. Как подобает пташке, что спугнули с насиженной ветки, Оулли встрепенулся. Он точно слышал этот голос. Интонации, манера разговора, все это уже было. Он все это уже слышал, но голос был другим. Женским. Без сомнения. Человек за спиной говорил с Крисом точно так же, как говорила знакомая женщина. Нет, неверно. Девушка. В воспоминаниях это была именно девушка. Сейчас же мужчина вопрошал к Кристоферу вопросом, что она бы никогда не задала. Быстрое соединение обрывков образов в сознании привело к подступавшей панике. Сигарета в руках задрожала. И на этот раз стекла очков начали потеть не из-за посещения теплого холла с мягкой музыкой и обстановкой в пастельных тонах. «Вот черт», – мысленно выругался Крис, что так глупо угодил птичьей лапой в петлю силка, а сам черт стоял за его спиной. Быстро оценив обстановку, Оулли прикинул, что ему следует выйти на хорошо просматриваемый участок с большим количеством людей, но вот незадача. Сознательность Криса сыграла ему не на руку. Он свернул именно туда, где не было прохожих и назойливых глаз, ибо, как добропорядочный гражданин, не пожелал тревожить посторонних запахом табачного дыма. За спиной раздался шорох шагов, доносимых до Криса ветряными порывами. Тихие и почти неслышные. Их можно было бы принять за эхо звуков главной улицы, если бы Крис не был уверен, кто же сейчас находится за его спиной. Озираясь по сторонам и не поворачиваясь, он принял единственное верное решение и, выбросив сигарету под ноги, снял очки. У Криса ужасное зрение: «4:0» не в его в пользу. Прозрачная преграда с глаз исчезла, и реальность моментально расплылась, теряя четкие очертания. Казалось бы, глупость, но то было единственным выходом на спасение. Теперь доктор Оулли не отличил бы крысу от котенка на расстоянии пары ярдов. За все свои тридцать два года близорукой жизни Кристофер Оулли никогда бы не думал, что дефект зрения спасет ему жизнь, а сознательность и социальная ответственность приведут к смертельной опасности. Все же, как бы иронично это не выглядело, на деле было именно так. – Что же вы так сразу, доктор Оулли, – оскорбился подошедший со спины человек колючим и едким тоном. – Я не из тех, кто рискует, – и, сняв очки, Крис не сдвинулся с места. Бежать некуда. Он пташка, перед которой секундой ранее захлопнулись прутья клетки. Ему не спрятаться за ними от вездесущего северного ветра, что так внезапно настиг его. – Если вы знаете, кто я такой, то моя внешность уже не имеет значения, – манерно растягивая слова, подшучивал над ним человек, и обошел Криса со спины, поднял упавшую сигарету и вложил ее в одеревеневшие от страха пальцы Кристофера. – Вы давно не курили, не стоит это откладывать, – намек, что следующей возможности может и не представиться был прозрачнее линз очков Криса и понятен на уровне подсознания. Крис не видел ни черта перед собой. Не из-за врожденной близорукости. Нет. Из-за мощного выброса адреналина, перебившего тягу к никотину, и подкатившей к горлу паники. По большому счету Оулли мог позволить себе впасть в истерику и начать орать, как сумасшедший. Он давно уже не рдеет за свое достоинство, раз состоит на побегушках у Лиама. Вот только крики о помощи ему не помогут. Ему ничто уже не поможет. Слабым коротеньким крыльям певчего щегла не выстоять против северного ветра. – Не думал, что Лиам отправит именно Вас, – обращаясь очень уважительно, мужчина похлопал по руке Оулли с зажатым белым пакетом, поясняя, о чем сейчас вел речь. – И прошу Вас, доктор Оулли, – голосом, терявшимся в шорохах переулка, обратился к нему Северный Ветер, – наденьте очки, это, и вправду, лишнее, – с осуждением прошелестел он потоком воздуха, просочившегося сквозь голые ветви деревьев, где и притаилась певчая пташка. Мягкий тембр растекся между гибких прутьев, завибрировавших в ответ, унося опору из-под ног Кристофера. – Все, кто знает тебя в лицо, мертвы, – хрипло констатировал Оулли, и в горле пойманного в силки щегла осел привкус мышьяковой пыли. – Вы не видели мое лицо, но знаете мое имя, – немного удивился человек перед ним выбором, сделанным Оулли. – Не вижу разницы, – и вопросительная интонация требовала пояснения поступкам Криса. – Я не сказал, что знаю, как вас зовут, – и Крис решил слукавить, озвучивая очевидное, но не тут-то было. Позволив затянуться вернувшейся к нему сигаретой, человек шагнул к нему, врываясь в задымленную зону комфорта. Расплывчатый силуэт начал принимать очертания за легкой и невесомой занавеской из сигаретного дыма. – Ты знаешь, кто я, – вкус мышьяка во рту Криса усилился, но не сигареты стали тому причиной. – Он тебе рассказал, – еще шаг и человек стоит прямо перед Крисом на расстоянии вытянутой руки. Крис видит его, а если захочет, то сможет и убедиться в его материальности, в коей до сей поры он сомневался. – Так скажи, – едко хмыкнул молодой мужчина, и знакомую усмешку, заигравшую на его ровных губах, не скрыла и близорукость Криса. – Норзер, – и снова Крис обходил острые углы. Трепетал маленькими крылышками в воздухе против порывов беспощадного ледяного потока. Щебетал на знакомый мотив, но еще не пропел последнюю трель, и от фальшивого пения щегла незваный слушатель лишь скептически хмыкнул. – Доктор Оулли, – все также вежливо продолжал он, но с неким осуждением в голосе. – Приди сюда кто-то другой из пташек вашей Принцессы, я бы поверил в столь скудные сведения, но только не вы, Кристофер, нет, – мужчина подошел настолько близко, что нарушил допустимые границы, а от выдыхаемого дыма у него защипало глаза. – Вы слишком умны, чтобы не сложить факты, только ни при вашем уровне интеллекта, – еще шаг и человек стоит вплотную, а полы его куртки касаются пальто Криса. Войди сюда посторонний человек, он решит, что помешал двум чирикающим пташкам, и не станет вмешиваться в их разговор. Значит, Норзер действительно хочет поговорить. Крису, подбирая лейтмотив разговора, следовало помнить, что киллер всегда успеет сдавить в ладонях его тщедушное тельце с предсмертной трелью, застрявшей в горле. – Вы слишком много знаете, чтобы я вам что-то объяснял, – придвинулся он к лицу Криса. Нос к носу, лицом к лицу. Теперь пташку не спасет даже ее близорукость. – Прошу вас, наденьте очки. Даю слово, что не причиню вам вреда, – утверждал мужчина, с чьими просьбами было спорить смертельно опасно. Теперь Оулли волей-неволей мог различить черты его лица, а натянув на себя стекла, убедился, что был прав. Перед ним стоял оживший друид с иллюстраций из книг о старинных легендах. В меру худощавый, с примелькавшейся, ничем не выдающейся, но приятной внешностью. Обычный, но в тоже время по-своему уникальный. Крис уже видел его лицо на фото. Волосы сейчас были немного короче, и возраст наложил на него отпечаток. Всматриваясь в черты, отлитые валлийской кровью, Оулли не мог не отметить семейного сходства Эвансов: тот же профиль, та же линия губ, разрез глаз, их глубокий серый цвет. Все мужское, без сомнения, но без какого-либо намека на женственность, хоть и с неким налетом изящества. – Я оправдал ожидания? – выдержав паузу, пока оцепеневший Кристофер с интересом рассматривал его, спросил Атлас. Ему стало необычайно приятно от проявленного внимания. Нечасто собеседники рассматривали его столь же жадно, изучающе, пристально. Чаще всего они его даже не видели. Разве что Анна искоса бросала опасливые взгляды, или Дон Форестер усиленно щипал себя, пялясь на физиономию ожившего крестника. Было одно исключение. Звали его Ричард Томпсон. Он смотрел на Атласа с неким обожанием и восхищением, подкрепленными страхом вперемешку с похотью, но и у Ричарда появился другой идол. Тот же самый, что и у Кристофера Оулли. Разница была лишь в том, что Крис в нем очень сомневался, и жизнь Оулли была дороже расположения Лиама. Печально, но мудрости друида не сломить упрямства викинга, и пташка все еще летела на зов своей Принцессы. – Более чем, – утвердительно кивнул Оулли и смущенно отвернулся. – Вы мои тоже оправдали, – сдержано улыбнулся Атлас, и Крис едва ли себя не ущипнул. Перед ним стояла мужская версия Амелии Эванс, более молодая, нежели Ашер, и настолько схожая с ними обоими, словно застрявшая где-то посередине. При знакомстве со всей стаей полуволков, наблюдения Криса, что не та семья из белокурых викингов выбрана им в пример семейного сходства, оказались верными. – Чем могу быть полезен, мистер Эванс? – Оулли решил, что терять лицо все же не стоит, да и достоинство он в багаж не сдавал, а если Норзеру вздумается убить его, то он это сделает независимо от воли Криса. Уже сделал бы, если бы хотел. – Можете, доктор Оулли, – Эванс расплылся в улыбке, от которой Крис вздрогнул. Он редко видел, чтобы Миа улыбалась, но все же видеть доводилось, и опять же сходство Эвансов было поразительным. Гены, мать ее Шарлотту, брали свое, и кровь, как водится, не водица. Теперь идея Лиама казалась Крису просто чудовищной и не от угрозы давившего на него порыва северного ветра. Пакет в руке стал неимоверно тяжелым. Тянул к земле, ленты вместо ручек впивались в ладонь, словно лезвия.