– Нужно просчитывать все варианты, а не зацикливаться на одном, – не замечая подтекста в собственных словах, настаивала Эванс. «Кто бы говорил», – внутренне скривился Ларссон, когда паранойя помахала ему рукой в приветствие. Зацикливаться на одном варианте – точнейшее определение в выборе пары для Эванс, у которой из вариантов и были разве что покойный Мастерс и человек без имени для облегчения эмоциональной нагрузки. Вот она – расплата за ум ищейки. Одиночество и постоянная жажда искать ответы, а еще лучше – вопросы. – У тебя есть соображения на этот счет? – не акцентируя внимания на ее колком ответе, уточнил Лиам, минуя крупные осколки, чтобы не вдавить их в ковер коленом. – Есть, – Эванс не стала юлить, – но без доказательной базы, не смогу их озвучить, прости, – совершенно серьезно ответила девушка, не хитря и не увиливая. – Ты имеешь обыкновение рубить с плеча, ну или бросать с балкона, я так никогда не рискую, – не очень деликатно ушла она от ответа. – Если убийца женщина, есть подозреваемые? – уточнил Ли, ни капельки не обижаясь на ее замечание, ведь что правда – то правда. – Да, хитро улыбнулась она, глядя прямо в глаза. – Я! – и ее улыбка стала шире. Не оценив проявленной радости, Лиам сразу же отмел этот вариант: – Салли дал тебе алиби, – приблизился он к ней на расстояние вздоха, провоцируя и вынуждая отстраниться, сбежать, как заставляла делать его она. – Какой он щедрый, – она не отстранялась, и провокация теперь уже исходила от нее самой. «Блеф в ответ на блеф», – решил бы он, если бы блефа здесь было чуть больше правды. Почти касаясь ее губ, и чувствуя знакомый циановый аромат, пробивавшийся сквозь запах смерти, Лиам напомнил Эванс о ней: – Ты понимаешь, что у нас над головами труп, – он ждал, что она смутиться. – Это Бун О’Брайен, он был той еще задницей, – а Эванс никак не хотела отступать и сдавать позиции. Полуволк в овечьей шкуре. Глупо ожидать иного исхода. – Ты больная на всю голову, Эванс, – ответил он и хотел добавить: «Но не больше, чем я сам». – А ты не знаешь, когда промолчать, – еще ближе, почти касаясь его губ своими, она не уступала ему и дюйма отвоеванного пространства гостиничного номера. – Это заразно, – он не знал пойти дальше или отступить, двинувшись вперед по хрустящим под перчатками осколкам, разбросанным на полу. В темно-зеленом море его глаз бушевал шторм, достигший десяти баллов. Волны в нем то, поднимались почти до грозовых небес, то оголяли дно и грозили перерасти в цунами, обрушившееся на базальтовые скалы с разрушительной силой. Инфантильный раздолбай в его голове едва ли не бился в истерике от бессилия, зацикленный невротик же ликовал и праздновал победу, а паранойя выбрасывала купоны на сезонные скидки на галоперидол. – Как и мое сумасшествие, – оправдывала она его нежелание отстраниться. – Хочешь сказать, что маньяк, пропавший на два года, вернулся? – проговорил он ей в губы и был почти уверен, что она вот-вот ответит. Граница между бушующим морем и грозовым небом исчезнет, сотрется, сминая горизонт в жарком поцелуе. – Скажу после того, как закину ноги к тебе на плечи, – Лиаму показалось, что его огрели молотом, прямо по темечку, раскроив череп пополам. Уверенность в том, что полуволки никогда не отступают, до последнего защищая свою территорию, конечно же, оставляла ждать ответа на провокацию, но она только что предложила ему… «Что?» – задержав дыхание, Ларссон гулко сглотнул и представил себе картину, которую так ярко рисовало его память. Приглушенный в комнате свет, смятая постель, и она на белых простынях с покрывшейся испариной кожей и искусанными губами. Дыхание сбилось, тело вмиг одеревенело, но тут же вернувшись с небес на землю, он вспомнил, кто перед ним, и кивком за спину дал ей зеленый свет, успокаивая колотившееся сердце. Эванс быстро поднялась с места и села ему на шею, закидывая обе ноги ему на плечи, как и обещала, ничуть не смущаясь. – Будет очень странно, если я буду держать тебя за волосы? – легонько стукнув по ушам, спросила она. – В твоем случае, понятие странно за гранью, – Ларссон дождался, когда она перенесет свой вес ему на шею, и аккуратно поднялся вверх, поднимая Эванс на плечах. – Ну? – поторопил он ее, чувствуя себя не то, чтобы неловко, а скорее абсурдно. – Стой, не дергайся, – пнула она его в грудь пропитавшемся кровью и спиртным кедом. – Ты очень странная, мышка, – заключил Лиам и тут же пожалел об этом, замерев посреди комнаты в костюме судмедэксперта, который получил неимоверными усилиями и обещанием не покалывать над Уэстом, которые не факт, что сдержит. «С волками и воют по-волчьи», – оправдывался он, что если уж работаешь с психами, то и быть тебе психом не в таком уж и дешевом костюме за четыре с лишним куска. – Угу,– Эванс не слышала его замечания. Она скрестила ноги у него на груди и приподнялась, опираясь на них, удерживая равновесия в очень странной позе на шее у Лиамеля. Ларссон бросил взгляд в зеркало через открытую дверь в ванную и увидел, как она держит в руках телефон, ловя нужный ракурс. Значит, все в порядке. Мышка просто увлеклась работой, а не пытается его задушить ногами у него на плечах, чтоб тебя, Эванс, что уже радовало. – Готово, – он и не заметил, как ее стопа оказалась у него на плече, и, оттолкнувшись, девушка спрыгнула с высоты в шесть футов и приземлилась у него за спиной почти неслышно. – Вот, смотри, – Эванс протянула ему новый телефон в обычном черном чехле, без каких либо опознавательных знаков и голых друзей на заставке. – Мышка, это труп, – покосился на нее Лиам. Зря его паранойя так быстро избавилась от купонов. Тут есть человек, которому они пришлись бы кстати. – Правда? А я чет смотрю и не пойму никак, – девушка наигранно вгляделась в телефон. – Смотри, давай! – нахально стукнув его экраном телефона по лбу, Эванс настаивала, чтобы он опять посмотрел на снимок. – Смотри, и не говори потом, что я опять тебе о чем-то там не сказала! – возмущалась она и опять постучала телефоном ему по лбу, и Лиам едва не отвесил ей подзатыльник. «Она невыносима», – Ларссон закатил глаза. Шумная, юркая пигалица, раздражающая, как мышь, которую спугнули, шуршащая по углам. Он посмотрел на экран, только чтобы она перестала вопить и стучать ему телефоном по голове и, ожидаемо, не увидел ничего кроме трупа. – Видишь, видишь? – едва ли не прыгая на месте, спрашивала девушка. О, да! Он точно видел. Полуволк захваченный азартом охоты, готовый идти по следу и выслеживать жертву. Эванс опять попала по действие приступа ищейки и полностью была захвачена процессом расследования, не замечания никого и ничего рядом с собой. Сейчас для нее было главным докопаться до истины, вытащить правду наружу, чего бы и кого бы это ни стоило. И едва ли не прыгая от радости, что было весьма неуместно, ведь рядом лежал труп, пропела она голосом, отдававшим пением птиц: – Танцуй, Bro, тебе письмо! – начала она переступать с ноги на ногу от нетерпения. Ларссон смотрел на экран телефона и видел тело в луже крови, а она уже не ликовала, будто разгадала тайну тысячелетия. – Ну же, смотри, – Эванс оттянула его руку с телефоном подальше, и вот тогда Ларссон увидел. Стоя прямо над телом, это было незаметно, но с высоты шести футов, плюс еще пара-тройка, это виделось отчетливо. Неестественное положение тела. Руки и ноги О’Брайена были вытянуты, напоминая изображение извивавшегося в виде знака доллара змея, а ровная кровавая линия по середине только добавляла сходства. – Это не он. Он не может не засветиться, – Ларссон тряс головой, прогоняя видение и желая развидеть, то, что развидеть было уже нельзя. Хейз всегда оставлял свою подпись. Он хотел, чтобы знали, где это работа. Посеять страх, панику, внести раздор – вот чего он всегда добивался, а не пришить по-тихому мелкую сошку. – Верно, – Эванс немного успокоилась и достала орешки с давно истекшим сроком годности, из захудалого мини–бара номера, раскрыв упаковку и закидывая их в рот. – Фука, – скривилась она, не прожевав и поморщившись, – нефоленые. – Хейз всегда оставляет подпись, а это – совпадение, – оспорил Лиам, забирая у нее пакетик с орешками, чтобы она не траванулась испорченной едой. Просто совпадение, а в случае Эванс – ее синдром поиска глубокого смысла, выкрученного на полную и подстегиваемый паранойей. – Верно! – согласилась она. – А теперь, специально для тебя, – вытащив еще пару орешков из упаковки, которую Лиам старательно зажимал в руке, и, запустив их в рот, Эванс обошла кровать и взяла тело за волосы, осторожно приподнимая над кроватью. – Смотри, – кивнула она. – Доли секунды Лиаму было достаточно, чтобы увидеть. Половина лица О’Брайена была в крови, ровно как и половина лица Хейза была обезображена шрамами, и теперь развидеть он точно не мог, как списать на совпадение. – Эванс, – Лиама неожиданно прошиб холодный пот под пластиковым костюмом, а глаза судорожно забегали по номеру. – Чего, – трусцой подбежав к нему и воспользовавшись его замешательством, девушка забрала пакетик с орешками из его рук и отправила еще несколько в рот, старательно разгрызая одеревеневший арахис. – Вверх, – неожиданно скомандовал он. Схватив ее за талию, Ларссон оторвал Эванс от пола, и едва успел выпрыгнуть с ней в окно, прошибая его изнутри и вытаскивая оттуда их обоих, когда в комнате раздался оглушающий взрыв, выбивший окна и сотрясший стены. Пламя лизнуло их на прощание перед свободным падением с пожарной лестницы на холодные улицы Нордэма. С сильным перегрузом спрыгнув на мостовую, Ларссон со всего маху и сильным ускорением приземлился на ногу, падая на брусчатку. Яркая вспышка под веками от пронзившей его боли, вой сработавших от ударной волны сигнализаций машин, крики и топот людей, доносящиеся со всех сторон обрушились на него, и не мог подняться, оглушенный сразу со всех сторон. Накрыв собой Эванс, пряча ее от сыпавшегося сверху стекла, Ларссон прижался лбом к холодному дорожному камень, используя его как якорь для перегруженного сознания. – А вот это он! – отметила Эванс, придавленная к асфальту тяжелым телом сверху, крикнув ему прямо в ухо. Подняв голову, Лиам посмотрел ей в глаза, в которых отражалось пасмурное ночное небо. – Эванс, – он смотрел ей в лицо и не знал то ли восхищаться, то ли отпустить ей затрещину, чтобы искры из глаз полетели, хотя искр над их головами было в изобилии. – Чего, – дожевывая орешки, украденные из номера, спросила девушка, лежа спиной на брусчатке и придавленная его телом. – Ты больная на всю голову, – беззлобно добавил Ли, положив свой лоб на ее, и, посмеиваясь, слушал хруст арахиса над ухом. – А ты тяжелый, – обвив его ногой и рукой, она толкнула его в грудь, переворачивая, чтобы Лиам откатился в сторону, все еще не до конца отойдя от неудачного приземления. – Где мое «спасибо»? – бесцеремонно поинтересовался Лиам, когда Эванс устроилась у него на плече. – А где мои розы? – вернула она ему, смотря на кружащие в воздухе искры и пепел на фоне ночного неба, затянутого тучами. – Я есть хочу, пошли, съедим по пицце? – притянув ее к себе ближе, Ларссон проверил целостность рук, ног, рёбер и, конечно же, дурной головы, проходя по ее телу руками в перчатках. – Только без томатного соуса, – поморщился Ли от воспоминаний кровавого месива в номере. – И битого стекла, – стряхивая с себя и с Эванс осколки, Лиам задумался сколь же им придется бродить по старому городу в поисках приличной еды. Ответ от мерзавки не заставил себя долго ждать, и перед его лицом возникла смятая в ее ладони упаковка арахиса. – Угощайся, – Эванс разжала фольгу, и арахис посыпался ему на лицо. – Фука, – выплюнул он несколько штук, попавших ему в рот. – И, правда, несоленые, – согласился с ней Ларссон, считая затухавшие искры на фоне ночного неба, напоминавшие метеориты, что сгорали в верхних слоях атмосферы. Они так и лежали на асфальте возле гостиницы Посейдон, засыпанные осколками стекла, в ореоле искр, разметавшихся по брусчатке, пока звон в ушах постепенно стихал. Так близко и так далеко друг от друга, как метеориты, долетевшие до земли, сгоравшие при приближении к ней, так и не дойдя до конечной цели. – Эй, Bro, – выдернул она его из размышлений, гулявших в тяжелой голове. – Так что там насчет пиццы? – поймав рукой долетевшую до них искру, Эванс сдула с ладони оставшийся на ней пепел. – Погоди минутку, давай еще полежим, – Ларссон повторил ее действия и сжал искру в кулаке, но, когда разжал его, на перчатке тлел едва заметный уголек вместо мертвого куска гари и грозил прожечь латекс. Лиам быстро отбросил его подальше, и прикрыл глаза, перед которыми мелькали искры как настоящие, так и порожденные дикой болью от ушибов. Он уже видел это однажды на старой видеозаписи, где она лежала рядом с совсем другим человеком, которого любила. Может именно тогда она потеряла свою человечность, а может быть и позже, когда на свет появился Ник, но Ларссон был точно уверен, что она в ней есть. Нужно только достучаться, докричаться до нее, чтобы не было больше этого тихо в ответ. Отыскать среди серого пепла ту самую искру, из которой можно раздуть пламя. Ведь даже недостаточно белое, все же белое, а до слишком черного у абсолютно серого – долгий путь сквозь множество оттенков. Остается только найти обратную дорогу к девушке, лежавшей на брусчатке возле старой гостиницы и вернуть ее назад по волчьей тропе. И если мистеру Тотальный Контроль это не под силу, то может быть Лиаму это по плечу. По тому плечу, на котором сейчас лежит взъерошенная девушка, считая искры в воздухе, как овец перед сном. Два капитана Стоя в уже знакомом переулке и сжимая в руке пульт дистанционного управления взрывным устройством, заложенным Хейзом в убойном номере, которое он активировал в нужный момент благодаря установленной камере, Атлас не мог ни увидеть иронии. Ею было пропитано все, связанное с его жизнью. Он презирал старшего брата, но шел по его стопам след в след по волчьей тропе, и в итоге стал им в буквальном смысле. Как бы ни выкручивался он и не пытался выделиться из выводка нордэмской паучихи, но три столпа формирования личности: среда, наследственность и воспитание, возвращали его в наезженную Кельтом колею, начинавшуюся в катакомбах под городом. Он хотел независимости, а в итоге, как и Ашер, оказался заложником обстоятельств, работая на Ронье, как когда-то Ашер бомбил для Романо. Хотел свободы, и оказался рядом с психом в дешевом костюме, за которым теперь следовал по пятам. Каждый из них шел след в след за своим вожаком. Ашер шел за Адамом, пока Атлас ни на шаг не отставал от Хейза.