– А имена у них есть? – Адам рявкнул на брата, мелкий говнюк никак не мог собраться, что уже начинало жутко бесить. – Ты жил с ней три года и ничего о ней не знаешь? Каким нужно быть эгоистом? – время для пристыживания брата было выбрано не самое удачное, но Адам отыгрывался, что называется, как мог, вот только его выпад прошел мимо цели. – Я живу с тобой всю жизнь, – слова Лиама звучали непривычно серьезно, Адам сказал бы по-взрослому, не зная, кто сидит на соседнем сиденье. – А теперь скажи мне, как зовут моего лучшего друга по имени? – и вот теперь Адам понял, что мелкий говнюк вырос и из сопливой размазни превратился в охренительного эгоистичного засранца. Только что на его глазах из куколки вылупилась бабочка и смотрела на Адама глубоким и осуждающим взглядом темно-зеленых глаз. Адам не нашел, что ответить по двум причинам. Во-первых, по причине того, что элементарно растерялся из-за смены тона в разговоре от плаксивого: «Я не знаю, что делать», до циничного: «Ты, кстати, тоже этого не знаешь». Во-вторых, Адам действительно не мог вспомнить имен друзей Лиама, кроме одного, произносить которое он очень не хотел. Оно оседало на языке сурьмяной пылью и впивалось под кожу сотней антимонитовых игл, заставляя все внутри гореть. – То-то же, мистер Совершенно, – пристыдил его Лиам. И Адам бы рад был ответить, но язык прилип к небу, а во рту ощущался горько-сладкий привкус. – Мира. Мира Либерсон. Вот как зовут ту девочку! – прошерстив социальные сети, Лиам нашел нужное имя. – В друзьях у твоей подружки мажор и еврейка? – прыснул Адам, снобизм которого сегодня просто зашкаливал. – Мда, она точно впишется в нашу семью, – и не сдержав нервного порыва, засмеялся от гнетущих перспектив. – Мира, привет, это Лиамель Ларссон, ты не знаешь, где сейчас Эванс? – невинным голосом щебетал мелкий говнюк. – Мы немного повздорили, и она ушла. Трубку не берет, уже поздно, я волнуюсь. Позвонишь ей? Чудесно, спасибо! – брат врал настолько непринужденно, что Адам отругал себя за рано поставиленный на парне крест, и сделал вывод, что ориентация субъекта – не приговор для взаимодействия с другими членами общества и не диагноз социальной патологии, как он поначалу думал. И, о чудо, телефон Лиама зазвонил, оглушив их словами пошлой песенки с призывом всех млекопитающих срочно приступить к процессу размножения. Звуковое сопровождение как нельзя лучше соответствовало ситуации, за что Адам послал брату свой фирменный взгляд с ощутимой дозой радиации и зеленым свечением. – Мира сказала, что ты поднял на уши половину кампуса, пытаясь меня найти, – в тишине салона отчетливо слышался раздраженный женский голос в динамике телефона. – Не смог разогреть без меня ужин? – недовольно высказывалась она, и Адам покосился на брата, отметив в голове пункт по поводу беседы о беседах, странный получился каламбур, с Ларссонами в подобном тоне для более удачного случая. – Лиам моя очередь, я пошла, – соплячка не унималась и провоцировала истеричного парня, точно бив прямо в десятку и с первой же попытки. «Ах, как хороша!» – с завистью подумал Адам и закатил глаза, услышав ожидаемое: – Нет, стой! – крик Лиама заставил его дернуться и поморщиться. – Я говорил с братом и… – затянувшаяся пауза, а затем, скомканное – … передумал, – на выдохе, последнее, что Адам расслышал, пока Лиам что-то еще мямлил в трубку. – Что значит, передумал? – без преувеличения закричала в трубку зарвавшаяся сучка. – Ты дебил? – и, в принципе, логичный вопрос, правда, обличенные в приемлемые лишь для черни формы. Голос девушки перешел на ультравысокие частоты, и Адам был уверен, что ее тонюсенькие нервишки не выдержали радости победы, а вовсе не от того, что молодая девушка едва не совершила ошибку всей жизни. – Он, видите ли, передумал! Я вешаю, трубку! Увидимся в пятницу, – безапелляционно закончила она и не давала Лиаму вставить хоть слово. – Он так мне сказал… – Лиам будто бы оправдывался, но на их счастье она не стала дослушивать, чем и выдала себя, и Адам победно усмехнулся. – Хорошо, Принстон Плейнсборо. Приемное отделение. Приезжай и не беси меня, Принцесса, – резко ответила девчонка. – Ты сказала, не беси? – и вот теперь вспылил сам Лиам, и Адам почувствовал гордость, разливавшуюся теплом в груди. Залет – залетом, но лицо благородного семейства стоило держать при любых обстоятельствах. – Да, мать твою, – плебейка не выбирала выражений, – у меня гормоны зашкаливают, чего ты от меня ждешь? – слабо походило на извинения, скорее на чистую констатацию факта, но здесь, как говорится, не подкопаешься. Добравшись до больницы в мгновение ока, они увидели ее возле входа в приемное отделение с небольшой дорожной сумкой, стоявшее на тротуаре. Лиам бросился к ней со всех ног, но наткнувшись на осуждающий взгляд серых глаз, встал как вкопанный, а мерзавка смотрела на него, сложив руки на груди. – Даже не думай сказать мне ваше «передумал» месяцев через семь, кусок дебила! – крикнула она, что Адам отчетливо слышал в салоне машины, сжимая руль от злости. – Что ещё за выходки? Я задала вам конкретный вопрос и хотела услышать конкретный ответ, но, черт возьми! – девушка пнула сумку в сторону Лиама. – Забери меня через пару дней, и ни у кого из-за этого не будет болеть голова, что еще за фокусы? – от четкого и уверенного голоса в груди у Адама пробежал холодок. «Неужели не блеф?» – с ужасом подумал он и присмотрелся к девушке, отчитывавшей Лиама, и… Ничего! Черт возьми, полное необъемлемое ничего! Никаких компрометирующих ее слов и поступков, и в одном мгновение Адам осознал, что все его теории по поводу блефа действительно были просто блефом, но только для него самого – выторговывающим время для принятия решения. Теперь уже сомнений не было. Она не врала. Ни капли, ни сотую часть дюйма. Она говорила чистую правду и задала конкретный вопрос, а они уже выстроили теории равнозначные заговору с целью мирового господства, лишь бы обмануть себя самих. Накричав на Лиама, девушка схватила сумку с тротуара и направилась к ступеням приемника, а Лиам вцепился в ручки сумки и тащил ее назад. Проиграв раунд за собранные в больницу вещи, девушка просто отпустила ручки, плюнув на сумку, опять развернулась к входу в так себе захудалую клинику. И, потеряв все аргументы в разговоре, Лиам сделал то, чего Адам никак не ожидал, а картина, представшая его взгляду, повергла в шок. Младший наследник благородного семейства упал на колени прямо в лужу растаявшего снега и обнял ноги девушки, не пуская ее внутрь больницы. Его младший брат, который пытался превзойти Адама во всем, стоил на коленях перед серой мышью! «Когда же ты видел, чтобы я так унижался, Лиам?» – едва не устроив брату трепку за его импульсивный поступок, Адам стиснул зубы до боли в челюсти. – Прости, я, правда, не хотел, – кричал мелкий засранец, уткнувшись носом ей в живот. В этот момент от шока из-за выходки Лиама грозили скончаться сразу двое: она и Адам, благо, что больница под боком, и Ларссон надеялся, что хоть эпинефрин у них в наличии. – Ты что делаешь? – ошарашено закричала мерзавка. – Прекрати немедленно! – от женского визга беспрепятственно попадавшего в салон из-за открытой двери, Адам опять поморщился и сжал руку в кулак. Никому еще не удавалось поставить Ларссонов на колени, а мелкий говнюк вцепился в эту шваль, как ребенок в плюшевого мишку, и не отпускал. – Так все! Я никуда не уйду, обещаю, только прекрати, – истерика Лиама сломала ее волю, и Адам мог только восхититься хитростью брата. Состряпав расстроенную мордашку и едва не пустив слезу, говнюк не только добился своего, но еще и сделал так, что она сама согласилась на его условия. Решив, что момент для своего появления выбран как нельзя удачно, Адам глубоко вдохнул и вылез из машины, медленно ступая по лужам на тротуаре, чтобы встретиться с недовольным взглядом грозового нордэмского неба, в котором, кажется, сверкали молнии. – Ты ещё и его с собой притащил? – злобно процедила она сквозь сжатые от едва сдерживаемого гнева зубы. – Ты совсем дебил? – Эванс отступила от Лиама, который уже отпустил ее ноги, поднялся с тротуара и встал к брату плечом к плечу, легко подхватив ее сумку. – Отдай сумку, я возвращаюсь, – девчонка протянула Лиаму руку, но хитрый засранец спрятался за Адама, толкая того грудью на амбразуру, а точнее на разгневанную Эванс. – Генетика вещь серьёзная, Ларссон. Ещё одного такого засранца планета может не выдержать! – она попыталась схватить свою ношу из рук говнюка, но тот только глубже скрывался за спиной Адама. – Не надо, пожалуйста, у нас не было выбора, отец нас убьет, – парень говорил растерянно и очень правдоподобно имитировал расстройство, но Адама просто так не провести. Мелкий говнюк манипулировал своей подружкой с такой легкостью, что она ничего и не подозревала. И, как всегда, сердобольная девочка, питавшая к размазне – пока еще самому младшему Ларссону, теплые чувства, опять попала под действие приступа жалости. В доблестном порыве дурочка решила, что в отличие от нее, жизнь Лиама тому не принадлежит, и поганца, которому ещё предстоит держать ответ перед грозным отцом, нужно срочно спасать. Костлявый Дракон ни за что не бросит свою Принцессу, даже если Принцесса устраивает мировой апокалипсис, в глазах лучшего друга мелкий говнюк всегда остается непогрешим. «Туше, Лиам!» – с досадой хмыкнул Адам и с завистью отметил, что до такого уровня манипуляций людьми, как у этих двоих, ему было еще далеко. Видимо, младшим детям в абсолютно любых семьях этот дар достается в довесок к всеобщим поблажкам и безответственности, пока старших детей третируют за каждый проступок и наставляют их быть примером. – Если ты уже уладил вопрос со своей девушкой, поехали, я отвезу вас домой, – ох, не просто ему дались эти слова, но… Приоритеты меняются, когда в деле замешана третья сторона. Внешне Адам оставался полностью спокоен, но его глаза говорили об обратном. В зеленых водах радиоактивного моря бушевал девятибалльный шторм, ударявшийся о недвижимые скалы и утаскивающий огромные корабли на дно, чтобы растворить их в кислотной воде без малейшего осадка. – Значит, теперь я его девушка, мистер Ларссон? – с немалой долей ехидства спросила плебейка из хрен его знает какой канавы, с вызовом заглядывая ему в лицо, сводимое судорогой от пронзительного взгляда серых глаз. – И нет, вопрос ещё не улажен, – сучка настаивала на своем, но уступать, это не по части Ларссонов в принципе, и Адам не собирался это правило нарушать. – Я не хочу остаться матерью одиночкой, потому что кто-то опять «передумал», – она весьма умело передразнила интонацию Лиама, но слова были обращены напрямую к его старшему брату. Что говорить, она видела его насквозь, каждый дюйм, каждый атом, каждый квант излучения, посылаемого ей взглядом зеленых глаз. – У вас два дня для принятия решения, – от ее уверенного тона Ларссону становилось не по себе. Девчонка не просто настаивала на своем, она еще и смела диктовать им условия, хотя кто бы ее осудил. – Потом я больше не жду ничьего согласия и не говорю, в какой я больнице, – мнимое право выбора, когда выбора, собственно, и нет. «А все неплохо складывается», – прикинул Адам. Как только информация о потенциальном, Адам пока не мог думать иначе, внуке Грегори дойдет до главы семейства, тот сразу же возьмет все в свои руки, и выбирать уже не сможет никто. Ни Адам, ни Лиам, и даже ни она сама. «Вот и посмотрим, как она продиктует свои условия отцу», – усмехнулся Адам. – Лиам отнести сумку в машину, пожалуйста, – корявый предлог, чтобы избавиться от лишних ушей, которые и сами хотели поскорее отсюда исчезнуть. – Ну что, я прошла проверку? – и гневный тон сменился на пустой и безжизненный, такой же, как у самого Адам, когда он становился самим собой – циничной скотиной без масок и притворства. – О чем вы, мисс… – и опять пауза после мисс оказалась неприлично длинной, но девушка будто бы ее и не заметила, глядя Ларссону в глаза и выдержав тяжелый взгляд, от которого обычно у собеседника Адама с лица сползала кожа. Адам отлично помнил ее имя. Он помнил многое, связанное с ней, многое, что хотел бы стереть из памяти антидепрессантами, запитыми приличной дозой алкоголя, но он не позволит себе эту слабость. Только не сейчас, когда они оказались в минусе при внезапном новом плюсе. – Можете звать меня хоть рептилоидом с планеты Нибиру, – девчонка обошла его, как обычный дорожный столб и только махнула рукой, направляясь к машине. – Мое имя неважно, – и собственно Адам был с ней согласен. – Ваш брат пришёл к вам за советом, хоть я велела ему этого не делать, а вы заставили его манипулировать близкими, – в голосе наглой сучки звучало разочарование, и Адам ущипнул себя, чтобы убедиться, что ему не показалось. – Я не нуждаюсь в подсказках подстилки из низов, – и вот теперь мистер Совершенство был не просто зол. Он был оскорблен до глубины души, коли таковая еще у него имелась. В его голове не укладывалось, как это соплячка могла разговаривать с ним в подобном тоне, но сила в нежном голосе и остервенение, с которым она всегда защищала мелкого засранца, играли ей в плюс, что Адам и приметил на будущее. – Вам виднее, А… – мягким и шелковым голосом ответила она, и, поняв, что мерзавка вот-вот назовет его по имени, внутри у Адама все оборвалось, а дыхание неожиданно сбилось. Девчонка же остановилась на середине слова и после затянувшейся паузы, продолжила: – Сэр, – закончила она. Теперь ее голос был холоден и безжизнен, как и всегда с этой минуты, когда она говорила с ним. В нем не было ничего. Звенящая вокруг пустота: ни чувств, ни эмоций. Только колючий холодный ветер, неприятно касавшийся кожи. «Девочка не промах, и брат не такой уж и тупица», – Адам оказался обескуражен поведением мелкой нахалки. Соплячка не просто устроила себе финансовую подушку, но и завела нужные знакомства, расставила приоритеты, догадалась о проверке… Видимо, этот лучшее, что они с отцом смогут найти для непутевого младшего брата, пока слухи о его ориентации не поползли дальше кампуса. – Я поговорю с отцом, – снисходительно бросил Адам, садясь в машину, но внутри у него все клокотало и тряслось. – Ничего не обещаю, – брошено, как будто невзначай, но все поняли это правильно. Решение за Грегори, какие бы радужные перспективы не расписывал его старший сын. – Спасибо, – воодушевился Лиам, сидевший на заднем сиденье рядом теперь уже со своей девушкой и держа ее за руку. В тот вечер впервые в жизни Адам задумался, какого это, иметь рядом с собой того, кто действительно дорожит тобой не как выгодным знакомством, развлечением на ночь, а словно родным человеком, готовым идти ради тебя на любые жертвы, не прося ничего взамен. Наверное, это было здорово, но разве это выгоднее, чем тотальный контроль над всеми? Адам не знал, так как сравнить ему было не с чем, вот только приоритеты меняются, когда в деле замешана третья сторона. Вернувшись из воспоминаний о судьбоносном вечере, Адам так и не нашел в себе сил вернуться в постель и уснуть. Он за считанные минуты собрался и оказался на парковке, и, проехав под снегопадом по темным улицам исторической части города и лавируя между почерневшими остовами старых и облезлых домов, Адам пришел туда, где были все ответы на его вопросы. Нужно только лишь спросить. Прямо и в лоб, не давая в ответе иных вариантов: ни отвертеться, ни увильнуть. Смерть никогда не врет: открой коробку одним рывком, и ты увидишь, что стало с котом спрятанным внутри. Это как сорвать пластырь с больного места: болезненно и неприятно, но только так станет понятно, каков же в итоге ущерб. На этот раз он воспользовался дубликатом ключей от двери ее квартиры. Ступая по скрипевшим от его веса половицам, Адам уверенно прошел внутрь, но не встретил ни сопротивления, ни приветствия. Света в квартире не было, как и самой ее обитательницы. Бегло осмотревшись и увидев неизменную обстановку, он понял, что один. Никого. Костлявой не было в ее обители. На столике стояли два пустых стакана, у шкафа на тумбе за бутылкой скотча спрятан флакон со снотворным, старый лабораторный халат с эмблемой «Криминалистической лаборатории Нордэм-Сити» лежал на стуле. Все было в неизменном виде, как она и оставила, уходя, казалось, навсегда. Ее здесь не было с момента, когда Фрей Лориан уснул у нее в квартире. «Может оно и к лучшему, Лиам не спустит с нее глаз», – рассудил Адам и, вспомнив об их похищении из этой квартиры, направился туда, где еще не ступала его нога. Массивный деревянный шкаф так и стоял в стороне от двери в маленький коридор, в котором лампочка накаливания под потолком должно быть давно уже перегорела. Свернув в него, Ларссон остановился от насторожившего его тихого и мелодичного звона под потолком, издаваемым музыкой ветра из-за небольшого сквозняка. Воздух с улицы просачивался в квартиру через приоткрытое окно комнаты, больше напоминавшую кладовку, и пролезть в створ приоткрытой рамы мог разве что небольшой человек. Эванс точно могла, а вот Ларссону пришлось бы сдвинуть шкаф. Двумя пальцами Адам толкнул дверь противоположной комнаты, откуда доносились переливы металлических трубочек и замер. Он был готов увидеть что угодно: от пыточной и библиотеки до лаборатории по производству метамфетамина, но представшая его глазам картина никак не хотела обрабатываться мозгом и уложиться в зрительные образы. Ларссон протер глаза кончиками пальцев, хорошенько зажмурился и еще раз настойчиво посмотрел в темноту, чтобы отшатнуться в полном неверии своим органам чувств. Перед ним была детская комната с голубыми обоями, фотографиями ребенка в рамках вдоль всей стены, книжки и игрушки. Все было в идеальной чистоте, и никаких следов пребывания самого ребенка в этом месте. Когда они с братом были маленькими и жили в особняке за городом, у них в доме был целый штат прислуги, наводивший порядок в доме, и после стараний тех ни одна из комнат, где живет ребенок, не выглядела так, как выглядела эта: пустой и холодной. После обычного дня в игровой особняка Ларссонов под вечер всегда что-то было не на своем месте: будь то фломастер или мяч, который горничная складывала, куда следует. Здесь все было иначе. Комната выглядела специально созданными декорациями для фотографии интерьера в каталоге мебели, а не комнатой, где жил или хотя бы бывал маленький ребенок. Намереваясь сделать шаг внутрь, Адам глубоко вздохнул и замер на самом пороге от презрительного голоса за спиной. – Ни шагу дальше, мистер Ларссон, – он и представить не мог, что не услышал ее шагов. – Не смейте входить, – и по тону ее голоса стало ясно, что Костлявая шутить не намерена. С небес на землю «Какого хрена лысого ты тут забыл?» – застряло у нее в горле вместе с сотней фраз возмущения и гнева, бушевавшего внутри, но помня о контроле эмоций и руководствуясь многолетним опытом в их подавлении, Эванс смогла сказать только одно: – Не смейте входить, – и едва не впилась ему ногтями в любопытную самодовольную рожу, всюду совавшую свой вечно задранный нос! Эванс сдержалась, но еще один его шаг, и Сира Адама Безупречного в его сияющих доспехах не спасут даже начищенные до блеска латы и шлем с опущенным забралом. С фактом, что дома у нее был проходной двор, девушка смирилась еще в детстве, когда Форман залезал к ней по пожарной лестнице и прятался у нее под кроватью, будто бы кто-то собирался его выставить, застань в гостях у подруги. Как говорил Артур Эванс: «Пение в одном церковном хоре – лучший контрацептив», и в этом ее отец оказался совершенно прав. Для Формана Эванс была кем угодно, кроме объекта выплескивания его неуемной сексуальной энергии, под воздействие которой попала даже Мира. К большому удивлению девушки, в этот раз гость зашел через дверь и без ее разрешения. И, словно желая поиздеваться над ней, низкий надменный голос встряхнул пыль со стен узкого коридора и отозвался вибрацией у нее в ребрах: – С Либерсон все в порядке? – Ларссон немного отступил назад от детской комнаты, чем и обезопасил себя от ее гнева. – Вы могли бы сами у нее спросить, – едко ответила Эванс вместо слов, без сомнения, заслуженной благодарности. – Хотя погодите-ка, – неконтролируемая обида рвалась наружу, но только малая ее часть нашла себе выход, – у вас же рот-то был занят, – и циничное замечание было брошено ему в спину, закрытую тяжелым и промокшим от растаявшего снега пальто. «Ожидаемо», – склонив поникшую голову и рассматривая половицы под ногами, Адам молча сносил ее раздражение. Он уже ждал выпадов по поводу спасения мисс Либерсон, вот только, правда, от другого Эванса – того, который доводит до бешенства, но при этом вечно лыбится, как идиот, и вначале стреляет, перезаряжает, стреляет еще раз, а потом уже спрашивает: «Кто здесь?». Адам ждал подколов от прямолинейного и упертого Ашера, перевшего напролом, а не от его младшей сестры – расчетливого манипулятора, залезавшего человеку в голову без ведома владельца. Видимо, взлом и проникновение в ее квартиру было не лучшей идеей, и раз уж они опять вернулись к изначальному стилю общения, 小姐1 Костлявая отвечала на понятном мистеру Тотальный Контроль языке, а не ходила вокруг да около. – Хейз не случайно выбрал ее, она твой друг, – Адам надеялся, что удастся увести разговор в сторону, но не тут-то было. О шарообразных непарнокопытных в далекой-далекой будущему политику легче было поговорить с комиссаром Морганом, чем пытаться рассеять этим внимание 小姐 Костлявой. – Сегодня четверг, – и тяжелым ударом о реальность она пригвоздила самонадеянного наглеца, бороздившего еще никем недостижимые вершины его необъятного самомнения, к земле, а он в ответ только поморщился от удара. «Сам виноват», – смиренно принял Адам. Пускать пыль в глаза, озвучивая очевидные факты – пустая трата времени, о чем Эванс сразу же не преминула напомнить, ткнув нелепыми попытками юлить в спрятанную под маску безразличия физиономию. Адам молчал, тяжело втягивая воздух через ноздри, чем плохо скрывал раздражение. Он ничего не ответил не потому, что не знал, о чем спросить, нет. Он не знал, как вообще с ней сейчас разговаривать. Перед ним стоял не социапат с нарушенным инстинктом самосохранения, а нечто иное, ничем не походившее на вечно отстраненную и рассудительную девушку, лишенную элементарных навыков социального взаимодействия. От нее волнами исходили гнев и обида, а состояние очень напоминало последствия терапии «доктора» Лиама, и вот за подобные выходки Адаму очень хотелось отвесить ей подзатыльник. Изменения в поведении могли укрыться от кого угодно, но не от того, кто видел ее насквозь. По крайней мере, Адам хотел верить, что видел. – И не лучшее время для спонтанных решений, – благо, Адам – джентльмен, и не в его правилах ни судить, ни осуждать. – Сказал мне тот, кто даже не пробовал, – выразив свое недовольство громко топая по старым деревянным половицам и хлопнув перед носом босса дверью в детскую, Эванс прислонилась к ней спиной. Развернувшись к Ларссону лицом, она скрестила руки на груди и недовольно нахмурилась. – Это опасно, – настаивал Ларссон, и сам удивился сказанному. Сколько раз он лично предлагал ей подлечить голову, а в итоге, как суть да дело, дергает стоп-кран. Но Адам продолжал нравоучения, озвучивая неминуемые последствия: – Рассеянное внимание, эмоциональный контекст… – монотонно капал он ей на мозг. – Эмоциональный контекст? – за что и поплатился, когда визг Эванс тонким лезвием вошел ему через ушной канал прямо в мозг. Ларссон поморщился, да так, что его прекрасно сымитированная маска хладнокровия и бесчувственности с ледяной коркой на лице едва не треснула. Девушка же, перестав визжать, сразу примирительно подняла руки, переводя дыхание после крика, и, обуздав нахлынувшую волну возмущения, почти спокойно продолжила: – Я не заметила их с Форманом роман, – уже спокойнее объяснила она. – Слепой бы увидел, а для меня там белый шум! Заметь я хоть что-то… – Эванс запнулась, формулируя мысль, – в общем, тылы были бы прикрыты. С этой точки зрение, начать лечение посттравматического синдрома и маниакальной депрессии в разгар войны миров и мировоззрений, виделось адекватным решением. Ларссон сам не верил, что действительно оказался согласен с ней, и решил, что, скорее всего, опять попал под какую-то хитроумную перипетию манипуляций сознанием больного на всю голову кукловода, но ее почти детская обида на куколок с запутавшимися нитками по имени Либерсон и Форман, быстро отсекла такое предположение.