– Она не узнает, – ее последние слова, и выстрел разорвал тишину крыши. Спаситель не пришел, как в тот раз в подворотне, как тогда – на крыше полицейского департамента и на автостраде. Он был занят и забыл о ней. Забыл о пепелище, устроенного Хейзом, о смерти банды Залива и обо всем Северном Нордэме. Сейчас он пробивал себе путь наверх, пока она падала вниз – в темноту и одиночество, прощаясь с тем, кто был ей когда-то дорог – ее постоянной, среди множества переменных. Подброшенная в воздух монета упала, и единица оказалась нулем и с простреленным ребятами Хейза отверстием. Она так и не увидела взмаха и удара тяжелой руки и блеснувших зеленых глаз из-под капюшона куртки, падая с крыши в темноту, когда Монстр показал свое истинное лицо. *** – Я – идиот, – выдохнул Лиам, постукивая пальцами по рулю. – Имбецил, тупица, – игра в придумывание синонимов скрашивала его ожидание. Лиам уже полчаса сидел в машине, припаркованной в переулке за соседним домом, находясь в полном неведении. Машина Лориана стояла припаркованной возле подъезда, и свет в квартире так и не зажегся. Лиам сидел весь на измене, постоянно проверяя сообщения и… ничего. Большое такое, тяжелое ничего. Телефон молчал, как бы Лиам его не тряс. Он уже решил, что напрасно приехал сюда. Ему здесь не место во всех смыслах. Лориан красивый и неженатый мужчина, так почему бы событиям не развиваться по обычному сценарию? Но. «Но», – зудело во всех местах и кололо везде, где только можно. Это странное гложущее чувство неправильности внутри Лиама заставило его приехать в Северный Нордэм и, как полному идиоту, имбецилу, тупице, он придумал множество равнозначных слов, ждать возле ее дома неизвестности. Жажда успокоения была настолько велика, что он не мог заставить себя уехать отсюда. Лориан, без сомнения, оказался тем самым парнем, которого Лиам случайно встретил в баре в Чикаго. Хотя какое там случайно! Сейчас, зная имя своего одноночного увлечения, Лиам понимал, что о случайностях не могло быть и речи. В тот вечер Лиам чудом сбежал от Рикарды Лориан после деловой встречи и вернулся в отель ее же отца, номер в котором любезно предоставили партнеры. Случайностью было лишь то, что именно в тот же день и в тот же час младший брат Рикарды решил накидаться в баре отцовского отеля до состояния овоща. И вот теперь Лиам сидит в машине возле дома, как любит говорить Адам, его бывшей и ждет неизвестно чего. Точнее известно чего. Того, что все пойдет, простите, через задницу. Раньше Лиам всегда радовался этому факту. Сейчас уже очень сильно сомневался, а стоит ли оно того. Лориан четко дал понять, что произошедшее было приятным для Лиама и досадным для Фрея недоразумением, тема закрыта, а предпочтения Лориана более чем очевидны. Но Эванс? Она-то чем думает? Точно не тем, чем думала бы любая нормальная девушка, клей ее богатый, неженатый, привлекательный, Лиам мог перечислять достоинства Фрея бесконечно, и не все из них были приличными, молодой мужчина. Эта курица всегда думала головой, в этом у Лиама не было сомнений. Отруби ей голову, она будет командовать еще несколько минут. Ларссон уже думал, что ошибся, и банальная ревность стала тому причиной, но он был уверен, что его подруга не подведет. Все, связанное с ней приравнивалось как минимум к катастрофе, а как максимум к апокалипсису, в котором сейчас мог быть замешать совершенно неповинный человек. Мужчина. Мужчина, который нравился Лиаму. От мысли, кого же из этих двоих следует начать ревновать, желание подняться в квартиру и разогнать мартовских котов, устроивших декабрьскую оргию, становилось нестерпимым. Его останавливало только одно. Это же Эванс. Еще не явило свое обличие миру существо или особь ее вида, с которым она могла бы составить партнерские отношения. В банальные потрахушки Лиам бы не поверил даже под убойной дозой веществ, коих не принимал уже очень давно, а стоило бы. Нет, он, несомненно, рад, что личная жизнь подруги в кое-то веки налаживается, и даже готов был отбить ей пятюню на следующее утро, но это же Эванс. Уехать с вечеринки с Фреем, мать его, красавчиком, Лорианом на глазах босса, это, конечно, убойный номер. Лиам бы сам не прочь оказаться на ее месте, и опять же, где подвох? Радужные единороги давно мертвы, Лиам лично хоронил своего. В сказки верят только дети и Адам, а после ключа в кабинете брата и туфли в столе Эванс, Лиаму требовались аргументы посерьезнее, чем банальное желание затащить кого-то в койку. Она же не Лиам, в конце-то концов. Это все-таки по его части. Последние крохи терпения пошли на откуп дятлам, долбивших голову Лиама мощными клювами, и он уже решил, что еще пять минут, он и сваливает из этого гиблого места. И вдалеке заиграла музыка. До боли знакомая, родная, поднимающая волну ностальгии в сердце, что хотелось ей подпеть. Несколько машин, подъехавших к дому, ударили по тормозам, но звук скольжения заглушил вой пожарных машин вдалеке. Блики пламени где-то в подсобке ее дома согрели замерзшее и мокрое тело лучше, чем обогрев салона, заставив уверенность разлиться теплом в груди. Она не подвела, никогда не подводила. В подтверждение мыслей Лиама, небольшой силуэт возник на краю крыши, зависнув там очень надолго. – Давай, братишка, она уже заждалась, – пробубнил он, поглядывая вверх. – Ну, где же ты, спаситель Нордэма, – по истечению пары минут Лиама начала охватывать тревога. – Адам, это не смешно, – Ларссон очень надеялся на прослушку в машине и звал брата на помощь. – Она, конечно, та еще заноза, но это не повод дать ей разбиться в лепешку, – пальцы уже сами собой стучали по рулю, – твой выход. – Черт, – забив на конспирацию, Лиам рванул с пробуксовкой после звука выстрела и вида силуэта соскользнувшего вниз. Сердце колотилось о ребра и перескочило куда-то к горлу, когда он влетел в переулок с такой скоростью, что затормозил, уходя в занос и боясь наехать на ее тело. Машина остановилась, задев мусорные баки задним крылом. Запах паленой резины ударил в нос. Баки рухнули на брусчатку, стукаясь друг о друга. Ларссон прислушивался к какофонии звуков, пытаясь унять дрожь в руках. Ни хруста, ни треска под колесами не последовало. Уже хорошее. Он не наехал на ее тело, влетая с заносом в переулок. Пульс отдавался болью и ударами в висках, и тихий щелчок дверного замка затерялся на фоне паники. Лиам поздно заметил, что не один. Пассажирская дверь его машины открылась, пропуская внутрь черную сумку с чем-то тяжелым вперед. – Ну? – такой знакомый и так противный диалект местной гопоты вернул его в реальность. – Че сидим? Газу! – недовольно предъявила подруга, севшая на пассажирское сиденье. – Че как долго? – Лиам не успел отойти от шока, начав говорить на северонордэмском диалекте. – Ни че, – рявкнула Эванс и хлопнула дверью, – ехай! – Езжай, – обиженно поправил он ее, придя в себя и выправляя свою речь. – Угу, – это проклятое «угу». Как он его ненавидел. «Треснул бы ей, да руль в руках», – оправдался Ларссон, выезжая навстречу пожарным расчетам. – Крис? – Эванс копалась в телефоне, набирая кому-то смс. – Не отвечает. Форман? – Лиам решил сразу все выяснить. – Выстрелил, – будничным тоном ответила подруга, – опять. – Почему так долго? – Лиам не остывал. – Фрей не засыпал, – отмахнулась Эванс, прокладывая маршрут в навигаторе. – Фрей? – Ларссон едва не взвизгнул, услышав, что она назвала Лориана по имени. – Он, значит, уже Фрей, да? – едко выдал он, когда радость, что подругу не нужно отскребать от колес сменилась сожалением. Лиаму было и любопытно и обидно одновременно. – Джентльмены не обсуждают своих побед, Лиам, – надменно высказала девушка, откинув волосы, как это всегда делал сам Лиам. – А, – успокоился Ларссон, – ясно все. – Че те ясно? – девушка пнула его по голени своей маленькой ножкой. – Да все с тобой ясно, – Лиам гаденько улыбнулся и закатил глаза. – Из-за Формана сильно расстроилась? – перевел он тему, чтобы не выказывать своего интереса. Он знал, что если Эванс поймет, то не отстанет, зачем портить Фрею репутацию. – Ожидаемо, – Эванс пожала плечами. – Спровоцировала? – в интонации был вопрос, но Лиам точно знал на него ответ. – Иссено. Заодно проверила кое-какие догадки, – уклончиво ответила Эванс, злобно сощурившись. – И? – продолжил надавливать он. – И оказалась права, – Эванс удивилась этому вопросу, посмотрев на Ларссона, как на ненормального. – Ну да, будто бывало по-другому. Эванс всегда права, – обиженно протянул он, выезжая на мост Первопоселенцев. – С Фреем все в порядке? – с легким беспокойством в голосе спросил он, надеясь, что подруга не расслышит. – Ох, так он уже Фрей, – плаксиво передразнила она Ларссона. – Иди в задницу, Эванс, – Лиам ощетинился и смутился. – Это не по моей части, а по твоей, – издевалась она. – Спит как младенец твой Фрей, завтра обо мне и не вспомнит, – успокоила подруга совесть Ларссона. – Мышка, вот зачем ты так, – Ларссон немного расстроился от ее слов. – Он вроде бы… милый, – запинаясь, выдал Лиам и усердно делал вид, что следит за дорогой. – Ли, – Эванс перевела на него усталый взгляд, говоривший сразу и обо всем, – ехай. – Езжай, – поправил он ее, поджав губы. – Он не пришел? – осторожно спросил Ли и увидел, как на лице подруги проскользнула тень сожаления. – Нет, – смешливые интонации исчезли из ее голоса, оставив в нем «ничего». Большое и пустое ничего. – Не смог или не захотел? – он говорил, ступая по раскаленным углям, которые вот-вот обожгут и испепелят твою плоть до кости. – Хочется верить, потому что занят чем-то более важным, – оправдание больше для нее самой, чем для Адама. Ей хотелось верить, что он где-то там – среди ночных улиц спасает этот проклятый город, губя свою душу во спасение тысяч других. И в этот момент она почувствовала, чего давно не ощущала, а может быть просто не могла дать этому название. Им было одиночество – всепоглащающее чувство пустоты и бесконечный холод. Оно всегда было рядом с ней и с годами только росло. Еще несколько минут назад в объятьях Лориана, согретая его теплом, она на миг почувствовала себя живой, настоящей, не просто серой тенью, истлевавшей со временем. Год за годом с уходом каждого из членов ее семьи часть умирала и часть ее самой, и пустота где-то внутри становилась больше. Сначала ушел отец, за ним Ашер, исчезнувший в катакомбах с отрядом смертников, Атлас, последовавший его примеру, теперь еще мать и Джейсон. Они оставили ее совершенно одну. Но Атлас вернулся. Он вернулся оттуда, откуда не смог вернуться всемогущий Кельт. Всем известно, то, что возвращается с того света, не может остаться прежним. Оно становится чем-то иным – чуждым этому миру и живет по другим законам. Ее брат, судя по поступкам, не стал исключением. Миа была бы рада рассчитывать только на свои силы в этом молчаливом противостоянии, но, как ни крути, одной ей с Норзером не справится. Теперь этому городу как никогда нужен он – спаситель. На него теперь вся надежда, не важно, хочет он этого или нет. Нужно его лишь слегка подтолкнуть. Бензидиновая синь Северные дни зимой несоизмеримо короче непроглядных холодных ночей. Солнечный свет, едва успев коснуться нас скудным теплом, исчезает вместе со светилом, спрятавшимся за горизонтом, и забирает с собой последние крохи света, к которому мы еще не успели привыкнуть за прошедшие несколько часов. С последними лучами тухнут не только цвета, но и наши надежды, желания, мечты, воссозданные за этот зыбкий, неуловимый миг, когда мы уверены в завтрашнем дне, точно знаем, что все начинания сбудутся, и завтра Солнце снова взойдет. Цвета и оттенки блекнут и меркнут, растворяются во времени и пространстве, а наше знание сменятся верой. Мы начинаем сомневаться в привычном ходе вещей, будет ли следующий день похож на предыдущий, сможем ли мы его дождаться, наступит ли он вообще. Мы просто верим. Верим, что завтра когда-нибудь настанет, все старания были не зря, потраченные усилия рано или поздно вознаградятся, и каждый получит по заслугам. А пока солнечный свет поставлен на паузу, мы ждем и надеемся на его скорое возвращение и скрашиваем свое ожидание, зажигая огни. С приходом ночи среди темных городских улиц подобно маякам вспыхивают сотни огней, возвращая людям недостающие цвета. Ярко-алый обжигает живым пламенем пожаров, грязно-оранжевый и тускло-желтый смотрят из миллионов окон жилых домов, зеленый несет вперед волной в потоке машин, голубой сыплется льдом в стаканы, фиолетовый мерцает в дымке, окутывающей остывающий город. И только синий прячется отражением потухших фонарей и замерзающих улиц в темных стеклах витрин и исчезает, появившись на сотую долю секунды. Но без него мир остается неполным, нет его целостной картины. Реальность искажается и выглядит искусственной, фальшивкой, иллюзией, а грядущее становится настоящим лишь по возвращению недостающей части головоломки, из которой выпал один единственный синий луч. Все наши попытки вернуть миру хотя бы часть его цветов всего лишь страх, что реальность обманет нас, оставив на произвол судьбы в свете зажженных нами огней. – Ответь мне только на один вопрос, – недовольно спросил ее Адам, меряя шагами маленькое пространство комнаты конспиративной квартиры. – Ты совсем больная? – он не понимал, зачем спрашивал, заранее зная ответ. Половицы уныло скрипели под его ногами от уверенных и быстрых шагов, аккомпанируя Адаму в его метаниях, как физических, так и эмоциональных. Он уже хотел остановиться и избавить слух от надоедливого скрипа, но, встав на месте, начал задыхаться от пыли и табачного дыма. – Это как посмотреть, – девчонка, казалось, слушала его вполуха, глядя в окно и выкуривая подряд уже третью сигарету, от дыма которой у Адама уже начали слезиться глаза. Спасение от асфиксии опять нашлось в движении, когда он продолжил оставлять отпечатки ботинок на толстом слое пыли на полу. – Ты совсем поехала, слетела с катушек, ты не отдаешь себе отчет в своих… – шипел он аспидом с прижатым хвостом. Так, по его мнению, до нее было проще достучаться, но на практике выходило иначе. – Адам! – прикрикнул на него брат, сидевший в углу комнаты и, в отличие от Адама, молча обдумывавший слова подруги. – Следи за языком, – назидательно одернул его Лиам словами, чаще произносимыми самим Адамом относительно него. – Мышка, – Лиам осторожно позвал Эванс и уже слышал хруст тонкого льда над серым озером под своими ногами. – В чем-то он прав, – еще мягче добавил Лиам, принимая сторону брата в споре, и треск ненадежной опоры начал усиливаться. – План, мягко говоря, сомнителен, – отрицательно помотав головой, он все еще надеялся образумить решительно настроенную подругу и не провалиться в гости к чертям, скрывавшихся под серой гладью озер ее глаз. – О, так у вас есть план получше, – наигранно воодушевившись, Эванс и сложила руки на коленях, изобразив полную заинтересованность, – слушаю! Адам сжал руки, спрятанные в карманы пальто, в кулаки, с неимоверным трудом отмахнувшись от желания отвесить ей затрещину, да так, чтоб искры из глаз полетели, а вся дурь вылетела со следующей порцией выдыхаемого табачного дыма. – Любой план получше, чем бред сумасшедшей! – Адам продрожал метаться по комнате, подобно акуле в стоячих водах, и вздымать пыль тяжелыми шагами. Казалось, остановись он – и задохнется от гнева. Мандраж – другого определения подобрать он не мог. Мерзавка помахала перед ним желаемым, замаячившим всего в паре шагов, вот только эту пару шагов он должен был сделать самостоятельно, без дублера и подстраховки, собственноручно, а точнее собственноножно, ступая в никуда, как висельник, в надежде, что веревка все же оборвется. – Так другого плана нет? – Эванс обиженно надула губки и опустила плечи, изобразив расстройство от разочарования. От натуральности исполнения такого простого и обыденного жеста этим циничным лжецом-манипулятором Адаму стало немного не по себе. – Нет, Эванс, другого плана у нас нет, но это не значит, что твой план годится! – он плевался ядом, концентрация которого отравляла воздух вокруг, хотя, возможно, виной духоты была пыль, заполнившая комнату стараниями опять же самого Адама. Ларссон был весь, как на иголках. Сказать, и хочется, и колется – не сказать ничего. Эванс предлагала положить яйца, причем, судя по всему яйца именно Адама, в одну корзину, поставить все на «зеро» и крутануть рулетку, пойти ва-банк, all-in с раскладом в пару двоек и блефовать. Блефовать до последнего, пока они сами не поверят в свой блеф. «Но если все получится», – он не мог выпустить мысль, что яйца останутся целы, блеф сыграет, план сработает… Одна, та, которая адекватная, половина мозга кричала: «Нет!», звоня во все колокола, но вторая, захваченная азартом разменять ничего – блеф на все, не давала Адаму развернуть и уйти из пропахшей сигаретным дымом квартиры. – И когда это мой план не срабатывал? – девушка хлопнула в ладоши и развела руки в стороны. – Ну-ка все дружно! – она уже приготовилась дирижировать двумя голосами, в унисон певших о ее нестабильном психическом состоянии, но ответом ей стало только молчание. – То-то и оно, господа, – пристыдила она сердитых мужчин. – Бред, – прыснул Адам, затем закатил глаза и отвернулся. Мерзавка еще и ткнула их, как слепых котят, носом в ссаки, подстегивая согласиться. Лиам же только пожал плечами. Эванс была права, и добавить никому из них было нечего. Если план не нравился Адаму, это не значит, что план плохой. Хотя у Адама на все только два мнения: его и неправильное. – И так, ставки сделаны, ставок больше нет, – дежурными словами крупье обозначила она начало партии, – играем? – Еще чего! – Адам резко развернулся к ней, раздраженно шипя. – Если вы боитесь, – Эванс примирительно подняла ладони вверх. – Я не боюсь! – прикрикнул он на нее, но напряжение в его словах и жестах говорило об обратном. – Так в чем же дело? – Эванс затушила сигарету и размяла шею, крутя головой.