– Ладно, – сказала она, не отрывая глаз от хвоста Эштона. – Но к Источнику приближаться не будем. Пройдем по внешнему краю первого. – Как скажешь, – жук дернул панцирем, будто пожимая плечами. – Хотя так получится вдвое дольше, чем через центр. Свернув направо, они прибавили шаг и скоро оказались в коридоре между колоннами, внутри которых угадывались силуэты существ, словно застывших в каком-то диковинном танце. Эштон не сразу догадался, что это человекообразные, потому что на них не было одежды. Обнаженные серые тела, покрытые огненными прожилками, были одновременно и человеческими, и звериными. Крепкие когти на руках и ногах, две вертикальные щели на лице вместо носа и четыре рога, причудливо загнутых вокруг головы, делали их похожими на лесных обитателей из древних сказок. Человекообразные были красивыми и грозными, как крупные хищники на отдыхе. Эштон невольно залюбовался – и только потом понял, что странное клокочущее рычание, которое вдруг наполнило пространство между колоннами, издает он сам. – Мурлычет! Он мурлычет, – в панике крикнула обезьяна. – Слышу, – буркнул жук, переходя на тряский шестиногий галоп. – Всё еще хочешь пройти по внешнему краю? – К черту, – обезьяна перешла на бег, помогая себе мощными руками. – Давай направо. Они резко свернули, едва не врезавшись в колонну, и Эштон с изумлением понял, что у нее нет внешней границы, – колонна состояла целиком из жидкости, которую неведомая сила удерживала в воздухе вертикально. – Быстрей! – завопила обезьяна, обгоняя жука на очередном повороте. – Надо пройти Источник, пока он еще в отключке, – и они снова свернули. Внезапно Эштон почувствовал обжигающий холод в затылке, словно в основание черепа воткнули острый ледяной клин. Он заворочался, пытаясь избавиться от неприятного ощущения, и повернул голову. Они пересекали коридор, который оканчивался полукруглым каменным тоннелем. По стенам и потолку тоннеля переливались ярко-синие блики, выплескиваясь наружу пятнами потустороннего серебристого света. У входа стояли навытяжку четыре фигуры, с ног до головы одетых в гладкие доспехи цвета свежей крови, но по рогам, поднимавшимся над головами, Эштон сразу узнал в них человекообразных. – Красный код! – закричала обезьяна, как только человекообразные вскинули на них длинные металлические трубы. – Свежий драк просыпается! – Сюда, – скомандовал один из человекообразных, свободной рукой доставая что-то из кобуры на боку. Обезьяна замешкалась, но жук резко повернул и галопом понесся навстречу человекообразному. – Стой! – крикнула ему вслед обезьяна. – Он же еще не проснулся. Второй выстрел на первый может его убить… – Или нет, – раздался холодный голос человекообразного. – Но если он проснется здесь, его точно придется пристрелить. От затылка до кончика хвоста Эштона бежали странные импульсы, похожие на электрические разряды, но тело всё еще не хотело слушаться. Эштон дернулся и повалился набок, услышав звон лопнувшей цепи. Жук отчаянно забился, пытаясь то ли прижать его к полу, то ли, наоборот, отползти подальше. Еще несколько звеньев лопнули, и Эштон упал на живот. Он с трудом поднял голову – и наткнулся взглядом на три длинных трубы, направленных прямо на него. Хриплое рычание прорвалось меж его стиснутых челюстей, и горячее кроваво-красное марево поднялось откуда-то из живота, заполнив всего без остатка. Он рванулся вперед, волоча за собой обрывок цепи, и увидел в глазах человекообразных страх, какой невозможно было ни с чем перепутать. На мгновение человекообразные расступились, и Эштон разглядел за их спинами тоннель, освещенный переливчатыми синими сполохами. В глубине тоннеля копошился старичок в рабочем комбинезоне, размазывая что-то по полу. Почувствовав взгляд Эштона, он поднял голову, кивнул ему и преспокойно вернулся к своей работе. – Что вы тут делаете? – изумленно выдохнул Эштон, пытаясь подползти ближе. – То же, что и ты, – старичок пожал плечами и улыбнулся. – Живем. Эштон хотел спросить, кого он имеет в виду, но кто-то ловко дернул за цепь, так что голова его повернулась, открывая беззащитный затылок. Перед глазами вспыхнул клубок раскаленных белых нитей, и мир погрузился во тьму. Эштон не сразу понял, что никакой тьмы на самом деле не существует. Тьма была составлена из глаз, челюстей и лбов, которые проносились мимо него так быстро, что не успевали собраться в лицо, хоть сколько-нибудь похожее на человеческое. Глаза были янтарные, фасеточные, с вертикальными змеиными зрачками или вообще без зрачков, кроваво-красные, трехцветные, сверкающие, как драгоценные камни. Челюсти – звериные, с несколькими рядами хищных зубов, с клыками, торчащими вверх и вниз, с толстыми жвалами по бокам и частоколом костяных пластин внутри. Лбы были покрыты чешуей, шерстью, хитиновыми пластинами, из них росли рога, причудливо расходясь от висков и переносицы, переплетаясь на затылке и за ушами, поднимаясь над головой. Сплошной поток всего этого омывал его со всех сторон и с огромной скоростью нес сразу во всех направлениях. В этом потоке было абсолютно не за что зацепиться – да и нечем, потому что никакого тела у него тоже не было. Это сны, подумал Эштон, – только чтобы почувствовать, что всё еще может думать. Просто какие-то сны. Поток подхватил эту мысль – и она растворилась в разноцветных глазах, несущихся сквозь него. Ни в одном из глаз не было ничего человеческого. Эти сны – не мои, подумал он еще раз, – и проснулся. Лежать было холодно и жестко; завозившись, Эштон неуклюже перевернулся на живот и уткнулся мордой в тонкую плетеную циновку из выцветших перьев. Циновка неуловимо пахла едой, и он впервые почувствовал, что проголодался. Хвост проскрежетал по чему-то твердому, и Эштон обернулся. Сразу за ним была каменная стена – сплошная, неровная и влажная, в извилистых синеватых потеках. Прямо в стену были врезаны толстые металлические прутья решетки, которая полукругом охватывала совсем небольшое пространство, образуя клетку. Справа, слева и напротив в полумраке угадывались такие же клетки, вделанные в стены длинного каменного коридора. Подтянув под себя конечности и обернув вокруг тела длинные шипастые хвосты, в них спали голубые и фиолетовые рептилии. Эштон осторожно пошевелил челюстями, проверяя, на месте ли цепь. Цепи не было, и ошейника с иглой в горле почему-то тоже. Он оперся на лапы, чтобы подняться, и тихонько зашипел: в правой подмышке что-то отозвалось резкой мгновенной болью. Вывернув шею и скосив глаз, ему удалось рассмотреть крошечную ранку, из которой сочилась темная пурпурная жидкость, – там, откуда обезьяна вырвала у него синеватую чешуйку. Эштон хотел дотронуться до нее, но прежде чем он успел поднять руку, челюсти у него разжались и из пасти вывалился длинный раздвоенный язык. Мягкие присоски на концах языка уткнулись в ранку, и по желобу посредине потекла клейкая зеленоватая слюна. Эштона затошнило от этого зрелища, но, как только слюна достигла поврежденного места, боль сразу же прекратилась. Это был первобытный инстинкт исцеления – совершенно чуждый ему, но вполне естественный для его странного тела. На всякий случай Эштон еще немного посидел, чувствуя себя нелепо и капая на подстилку зеленой слюной, а потом осторожно отклеил язык от ранки. Знакомый холод в затылке заставил его поднять голову. Пронзительные голубые глаза внимательно смотрели на него сквозь решетку. – Где я? – хрипло спросил Эштон. Эхо гулко защелкало, отскакивая от стен. Фиолетовая рептилия, свернувшаяся в клетке наискосок, дернула хвостом, не открывая глаз. Старичок прислонил свою швабру к решетке и отклонился назад, разминая затекшую поясницу. – Ты всё время задаешь вопросы, на которые знаешь ответ, – обиженно проворчал он. – Как насчет того, чтобы узнать что-нибудь новое? – Что, например? Эштон попробовал закатить глаза и обнаружил, что может посмотреть назад, не поворачивая головы. Смотреть там, правда, было абсолютно не на что. – Если я скажу, это уже не будет для тебя новым, – назидательно произнес старичок. Эштон с трудом подавил невесть откуда поднявшееся желание сомкнуть челюсти на мягком морщинистом горле и представил себя на работе – в мягком кресле с ортопедической поддержкой спины, напротив очень упрямого пациента. – Хорошо, – сказал он, стараясь не отвлекаться на щелчки и хрипы, которые эхо разносило по коридору. – Скажите мне что-нибудь, чего я не знаю. Пожалуйста. – Что, например? – старичок наклонил голову набок и язвительно улыбнулся. Эштон задержал дыхание и медленно досчитал до пяти. – Как вы здесь оказались? – он хотел произнести это ровным голосом, но в рассыпавшихся вокруг щелчках и хрипах слышалось явственное раздражение. Фиолетовая рептилия в клетке наискосок вскинула морду и блеснула на Эштона желто-зеленым глазом. – Интересный вопрос, – старичок задумчиво пожевал губами. – Строго говоря, это ты тоже знаешь. Просто не знаешь, что знаешь именно это. – Fuck! – не сдержался Эштон. В паназиатском были свои ругательства, но в кругах интеллектуалов из обеспеченного среднего класса было модно материться на языках какого-нибудь экзотического семейного наследия. Эхо защелкало между клетками. Фиолетовая рептилия вскарабкалась на ноги, взметнула над головой покрытый шипами хвост и, распахнув пурпурную пасть, оглушительно зарычала. – Кевин просит тебя помолчать, – спокойно сказал старичок, легко перекрыв рычание и щелчки рептилии, многократно усиленные эхом. – Иначе ты тут всех перебудишь. – Вы его понимаете? – с удивлением спросил Эштон, вызвав новый взрыв раздражения у «Кевина». – Конечно, – старичок пожал плечами. – Так же, как и тебя. – В смысле?.. – начал было Эштон и тут же остановился. Щелчки и хрипы захлебнулись на полуслове, и он вдруг понял: то, что он всё это время принимал за эхо, было звуками, которые издавал он сам. – Эй! – крикнул он фиолетовой рептилии, с недоверчивым ужасом слушая хриплое щелканье у себя в горле. – Как тебя… Кевин!.. Рептилия ответила громогласным щелкающим рыком и хлестнула хвостом по решетке. В соседних клетках завозились, поднимаясь на ноги, другие рептилии, и коридор наполнился оглушительной какофонией щелчков и клокочущего рычания. – Ладно, поговорите тут без меня, – старичок быстро пошаркал по коридору, гоня перед собой одному ему видимую влагу. – Но советую успокоиться до того, как придет охрана с парализаторами. Эштон испуганно примолк, но остальных было уже не остановить, и охрана – несколько человекообразных в нагрудных кольчугах с парализаторами и десяток обезьян с длинными толстыми копьями – пришла почти сразу. Свернувшись на циновке и старательно притворяясь спящим, Эштон смотрел, как человекообразный подошел к беснующемуся Кевину и приказал наклонить голову. Кевин ответил коротким хриплым рычанием и щелкнул пастью. Тогда обезьяна, подошедшая с другой стороны, просунула сквозь решетку копье и ткнула его в спину. Послышался сухой треск, в воздухе запахло жженой костью, Кевин взвизгнул как ужаленный и обернулся. В тот же миг человекообразный поднял парализатор и выпустил тонкий белый луч прямо в открывшийся затылок, где между вздыбленными гребнями блестело нечто похожее на серебристую татуировку – клубок перепутанных тонких линий. Кевин неестественно выгнулся и рухнул на пол, подмяв под себя хвост. – Это он? Негромкий холодный голос раздался прямо над головой Эштона, и он испуганно зажмурился. – Вроде да, – сказал другой голос со знакомым странным акцентом. – Гребни необычного цвета, я запомнил. И полосы над ушами. – Не думала, что он выживет, – произнес первый голос, совершенно не похожий на женский. – Я же говорил, он здоровый, – буркнул второй. – Как думаешь, его заберут в D13? – Не знаю, – Эштон мог поклясться, что обладательница холодного мужского голоса равнодушно пожала плечами. – Он выжил, а нас не отправили на Периферию. Это всё, что меня заботит. Рычание и хрипы, наполнявшие коридор, почти затихли, Эштон услышал удаляющиеся шаги. Приоткрыв один глаз, он увидел человекообразного в кольчуге, с рифлеными рогами, причудливо загнутыми на затылке, и приземистую обезьяну с алой кисточкой на хвосте. Они направлялись к соседней клетке, где щелкала пастью последняя перевозбужденная рептилия в ярко-синих пятнах. Наступившая тишина еще долго не нарушалась даже случайным вздохом. Те рептилии, кому удалось избежать парализатора, свернулись клубками, изредка сверкая по сторонам желтыми или зелеными глазами. Обездвиженные медленно приходили в себя, ворочаясь и зализывая ожоги длинными раздвоенными языками. Эштон постепенно привыкал к габаритам своего нескладного тела и уже не задевал решетку хвостом или шпорами при малейшем движении. На самом кончике морды у него обнаружилось нежное чувствительное место, а по обеим сторонам верхней челюсти – длинные щели ноздрей. Всё его тело покрывала прочная чешуя. В спокойном состоянии она переливалась красивым фиолетовым цветом, выгодно оттеняя алые шипастые гребни на руках и хвосте; у других рептилий гребни были гораздо бледнее, в диапазоне от нежно-фиолетового до зеленого. Но стоило ему разозлиться, как чешуйки на животе и руках наливались пурпуром, а от испуга чешуя шла синими пятнами и полосами, так что при одном только взгляде можно было сразу понять, что у него на уме. Неясно было, может ли он этим как-то управлять: собственная физиология оставалась для него пока загадкой. Его тело реагировало на боль, холод, резкие звуки и ощущение опасности чужими и неизвестными ему способами, и потому Эштон скоро перестал пытаться его контролировать, а просто наблюдал. Он видел, что другие рептилии делают то же самое, и это давало неплохие результаты: постепенно они научились держать равновесие, стоя на ногах, и даже махать хвостом, не опрокидываясь при этом набок. Раздумья Эштона прервало появление двух обезьян, которые тащили за собой небольшую клетку на колесах, до отказа набитую клекочущими полузадушенными птицами. Остановившись возле Кевина, обезьяны копьями отогнали его от решетки и, открыв окошко у самого пола, протолкнули туда трепыхавшуюся птицу.