Увидев Кевина, птица – размером с хорошую собаку – закудахтала, растопырив жалкие обрубки крыльев, и клюнула его в ногу. Кевин поджал когтистую ступню и отодвинулся; осмелевшая птица пошла на него, угрожающе клекоча. Обезьяны расхохотались и направились к клетке Эштона. Он быстро отошел к стене, чтобы избежать копья. Обезьяны сунули ему птицу, заперли окошко и пошли дальше. Птица заклекотала; Эштон переступил с ноги на ногу и потянул носом, не зная, что с ней делать, – но тут в голову ему ударил запах горячих перьев, и тело решило за него. Он опустился на все четыре конечности, припав к земле. Над головой просвистел хвост, и костяная пика с треском вспорола птице живот. В ту же секунду тяжелые челюсти сомкнулись вокруг мягкой кожистой шеи, что-то хрустнуло, и прямо в глотку Эштону потекла густая горячая жидкость с привкусом сырого железа. Птица сучила ногами и подергивалась в пасти, перья лезли в глаза и ноздри – чувство невыносимого отвращения пронзило Эштона, но тело жадно высасывало кровь из умирающей жертвы, стараясь не уронить ни капли, и в конце концов он сдался. Он позволил себе насытиться, но, подняв голову, встретился глазами с Кевином – морда у того была в окровавленных перьях – и отвернулся. Едва с птицами было покончено, как коридор наполнился топотом и лязгом. В центре коридора раскрылись железные люки, из люков поползли наверх длинные толстые брёвна. Просовывая сквозь решетки металлические палки с петлями на концах, обезьяны накидывали петли на шеи и хвосты рептилий, а потом выводили их из клеток и пристегивали к бревнам по трое с каждой стороны. Меж собой брёвна были соединены цепями – Эштон, пристегнутый наискосок от Кевина, сразу же вспомнил пневмопоезд, в который любил играть Ави, рассаживая всех доступных ему детей и взрослых на полу друг за другом и восторженно вереща «У-у-у-у!». – Карантин окончен, – раздался чей-то голос далеко впереди, и Эштон, прищурившись, разглядел в конце коридора большую группу человекообразных. – Сейчас вас разберут по Ангарам. Пошли! Обезьяны забегали вдоль цепи, подгоняя растерянных рептилий электрокопьями. Процессия медленно двинулась по коридору – туда, где с протяжным скрежетом поднималась железная заслонка, за которой в ослепительном белом сиянии волновалось море незнакомых звуков и запахов. Почувствовав холод в затылке, Эштон скосил глаз и увидел старичка, который как ни в чем не бывало размазывал кровавые пятна на полу одной из опустевших клеток. – Что сейчас будет? – быстро спросил Эштон, не боясь, что его щелчки и хрипы услышат в общем лязге и топоте. – Зачем спрашивать то, что и так скоро узнаешь? – удивился старичок. – Чтобы быть готовым! – злобно прошипел Эштон, и немедленно получил электрокопьем в бок от проходящей мимо обезьяны. – Ну что, – засмеялся старичок, глядя, как Эштон на ходу пытается достать обожженное место языком, – готов? Напрягая шею, на которой висело бревно, Эштон поклялся себе, что в следующий раз, когда они встретятся, он не станет сдерживать первобытные инстинкты своего тела. И, видимо, он произнес это вслух, потому что старичок вдруг выпрямился и взглянул на него с неподдельным интересом. – Посмотрим, – задумчиво сказал он, и его легкие белые брови затрепетали. – Посмотрим, как у тебя это получится. Глава 13. Дрейк Западное побережье встретило его настороженно, как чужого. Раньше, когда он возвращался, ощущение слежки, привычное, как висевшая в воздухе индустриальная копоть, покидало его в районе Альгамбы, едва солнечные лучи пробивались сквозь редеющую дымку, рассыпаясь бликами по свежевымытым фасадам офисных небоскребов. Но сейчас Дрейка не оставляло чувство, что каждый человек в пневмопоезде знает, что он сидит в четвертом вагоне на месте 26F, привалившись спиной к окну и подняв воротник, чтобы не светиться на станционных дронокамерах. Точно такое же чувство было у него, когда он впервые ехал на Восток. Внешне Томми Вальтер ничем не отличался от среднего жителя «индустриального белого гетто», как называли эту часть континента в криминальных сводках Департамента Западного побережья. И всё же было в нем что-то такое, из-за чего все чуть заметно напрягались, словно чуяли в нем существо другого вида. Очень скоро он понял, что этим «чем-то» был он сам: Дрейк Холуэлл, блестящий выпускник Академии, счастливый молодожен с хорошей работой и «умным» домом в респектабельном районе, человек, у которого было всё, о чем средний житель белого гетто мог только мечтать. Томми Вальтер был для него оболочкой – и Дрейку приходилось всё время съеживаться, чтобы не порвать ее ненароком, пока тонкая защитная пленка не превратилась в сплошную броню. Теперь Томми Вальтер ехал на Запад – и ему отчаянно не хватало Дрейка Холуэлла, чтобы укрыться от нарочито равнодушных взглядов соседей по вагону. К тому времени, как он вышел из клиники, провалявшись почти две недели с контузией и осколками ребер в легких, Восточное побережье уже успокоилось. Транспортные картели проглотили то, что осталось от империи Рогана, и занялись своими делами. Их военизированные подразделения с новейшим армейским оборудованием бесследно исчезли. На месте сгоревшего мотеля построили склад, которым теперь заправлял Конни. Посредник, у которого больше нет информации на продажу, никого не интересует – ровно до тех пор, пока о нем некстати не вспомнят. Самое разумное, что можно было сделать в этой ситуации, – исчезнуть, сделав вид, что Томми Вальтер взорвался в контейнере вместе с Роганом. Сойти с радаров, оставаясь на Восточном побережье, было невозможно, Дрейк это прекрасно понимал. Нужно было ехать на Запад – и это его устраивало. На Западе транспортных картелей не было. Там было что-то другое, что он еще только начал нащупывать. Вдалеке между сверкающими небоскребами финансового района мелькнул аккуратный матовый купол, похожий на ванильное безе. Это был Центр Сновидений Юго-Западного округа. Дрейк машинально сунул руку в карман – и тут же вспомнил, что у него нет больше личного коммуникатора. Тот, на который приходили сообщения о мыслеобразах, полученных от Лиз, рассыпался прямо в руках Конни, как только он попытался прочитать мерцающую на экране надпись. Центр Сновидений был обязан хранить мыслеобразы Лиз вечно, как и ее тело. Дрейк вздрогнул, вспомнив синеватое лицо Рогана с датчиками на висках и на лбу. Еще в клинике, попытавшись подумать про Лиз, Дрейк вдруг отчетливо увидел плотно закрытые глаза и серебристую щетину на острых скулах – и понял, что не может вспомнить, как выглядела его жена в криохранилище. Он с легкостью описал бы внешность Лиз для составления 3D-портрета, но увидеть ее у себя в голове больше не мог. Дрейк даже не был уверен, что узнал бы ее сейчас, если б она перед ним появилась. И все-таки в том, что Лиз лежала теперь в криохранилище, были и свои плюсы. Персональный пропуск давал Дрейку доступ во внутренние помещения Центра Сновидений, откуда при определенной сноровке и везении можно было попытаться попасть в сборочный цех. Производство капсул для Переноса было сложным высокотехнологичным процессом. Чтобы избежать возможных поломок при транспортировке, их собирали прямо на месте, по засекреченному протоколу и в строгом соответствии с квотой, рассчитанной для Центра Сновидений каждого округа. После тщательной проверки новые капсулы регистрировали, нанося на подставку штрихкод, по которому их можно было идентифицировать: имущество, аппаратура и ноу-хау Центра Сновидений было застраховано на астрономические суммы как необходимое для всеобщего жизнеобеспечения. Все, кто покупает номера, получают капсулу, сказала Йенна. О левых номерах, что появлялись и исчезали в обход Лотереи, в Департаменте ходили слухи, которым кто-то верил, а кто-то – нет. Но про капсулы Переноса в личном пользовании, за пределами Центров Сновидений, до сих пор не слышал никто. Если бы Дрейк не видел этого своими глазами, он никогда бы не поверил, что такое вообще возможно. Это означало, что помимо производства и обмена сверхчистого грэя на левые номера существовал отдельный канал для капсул. На капсуле Рогана штрихкода не было; либо ее собрали не в Центре Сновидений, а где-то еще – что было нарушением информационной безопасности планетарного масштаба, – либо, что более вероятно, капсулу отгрузили прямо с производства – до того, как ее успели зарегистрировать. В любом случае все ниточки вели в Центр Сновидений. Только там можно было выяснить, как происходит проверка капсул и каков среди них процент технологического брака. Одного персонального пропуска в криохранилище тут не хватит; за доступом к информации такого рода нужно было идти на самый верх Департамента. Это было невозможно. В Департаменте защиты сознания были и публичные подразделения, но всё, что имело отношение к реальной работе, защищено несколькими уровнями внешней и внутренней секретности. Информация циркулировала внутри Департамента по закрытым каналам: только так можно было защитить сотрудников на местах и их семьи. После всего, что случилось на Восточном побережье, Дрейк не мог не признать, что в этом была неоспоримая логика. Но сейчас ему было необходимо попасть наверх – даже если для этого пришлось бы сломать систему секретности, защищавшую конкретных людей. Дрейк Холуэлл вряд ли пошел бы на такое, но Томми Вальтер был чужаком на благополучном Западном побережье – и никого здесь не жалел. Перебросив куртку через тонкие электрошоковые провода, натянутые поверх декоративного металлического ограждения, он подпрыгнул и приземлился на жесткую синтетическую траву, покрывавшую задний двор. Ванхортон жил на втором этаже небольшого жилого комплекса, построенного почти полвека назад и уже тогда безнадежно устаревшего. Вокруг давно выросли современные небоскребы, заслонившие обшарпанное приземистое здание от света, ветра и даже от течения времени. Ни задний двор с неровной травой, ни шахматная облицовка стен, ни крошечные балконы, забранные сплошными решетками и похожие на клетки для канареек, – ничто не изменилось с того момента, как Дрейк и Лиз приехали в гости к Ванхортону пятнадцать лет назад, перед первым внедрением. Два окна спальни, балконное и угловое, были плотно закрыты. Входная дверь находилась в глубине квартиры, в крошечной гостиной, которая соединялась с тесной кухней. Сразу за дверью была гулкая лестничная клетка с такой акустикой, что из любой точки квартиры был слышен каждый шаг на два этажа вниз и вверх; именно поэтому Дрейк предпочел войти со стороны заднего двора. Подтянувшись на руках, он забрался на решетку балкона под угловым окном спальни и осторожно выпрямился, придерживаясь руками за стену. Квартира на первом этаже, что была прямо под квартирой Ванхортона, сдавалась в почасовую аренду и оживала ближе к ночи; сейчас, в четвертом часу дня, в ней было тихо и пусто. Ванхортон был на работе: Дрейк позаботился об этом, позвонив в Департамент со станционного коммуникатора и назвав пароль для встречи. Через пятнадцать минут Ванхортон должен подойти к назначенному месту в паре кварталов от здания Департамента и не обнаружить там никого. Тем не менее надо было спешить. На аэромобиле добраться сюда можно было минут за двадцать, а небольшая парковка примыкала к фасаду как раз на уровне второго этажа. Дрейк надеялся, что ему хватит времени, чтобы отыскать в квартире Ванхортона нужный разъем и скачать логи коммуникатора: в старых домах устанавливали стационарный усилитель сигнала, через который шли голографические сообщения. Все сотрудники Ванхортона, работавшие под прикрытием, знали об этом – и никогда не звонили ему напрямую, чтобы не наследить в логах. А вот непосредственным начальникам Ванхортона такая конспирация была, скорее всего, не нужна. Встав на цыпочки, Дрейк вытянул руку и приложил к раме углового окна магнитную отмычку. Подвигав ее из стороны в сторону, он услышал тихий щелчок и почувствовал, как рама дрогнула. Мягко толкнув ее пальцами, Дрейк зацепился за подоконник, подтянулся и плавно перекинул тело в пыльный полумрак неубранной спальни. – Чистая работа, – услышал он раньше, чем его ступни и ладони коснулись пола. – Молодец. В затылок ему уперся холодный ствол. Дрейк замер, бросив осторожный взгляд на дверь в дальнем углу комнаты. – Дверь заперта, – спокойно произнес у него над головой Ванхортон, словно он мог видеть мысли Дрейка сквозь его черепную коробку. – Не вздумай подняться. Сам знаешь: руки на затылок, два шага вперед. Давай. Дрейк сцепил руки за головой и, не поднимаясь с колен, осторожно двинулся к кровати. Скомканное сероватое покрывало оказалось на уровне его лица, и запах давно прокисшего пота ударил в ноздри. Кровать занимала бо́льшую часть тесной комнаты, упираясь пластиковой спинкой в стену. В дальнем углу рядом с дверью помещался хромоногий стол без стула. Дрейк вспомнил про больные ноги Ванхортона – и предположил, что этот стул сейчас стоит между окнами, как раз вне его, Дрейка, зоны видимости. Планировка комнаты была такой знакомой, что он даже скосил глаза, ожидая увидеть экран, вделанный в стену напротив кровати. На стене висела старая фотография с окном, распахнутым над ночной эстакадой, и Дрейк усмехнулся: здесь, на благополучном Западном побережье, Ванхортон умудрился устроить себе точно такое же логово, какое Дрейк – на Восточном. – Я пришел поговорить, – сказал он, глядя в пространство поверх несвежего постельного белья. – Давай поговорим, – легко согласился Ванхортон. – Видишь, как хорошо, что ты застал меня дома. – Как вы догадались, что это я? – не выдержал Дрейк. – Связь по паролю должна быть анонимной. – Должна, – снова согласился Ванхортон. Они помолчали. Дрейк слегка пошевелил плечами: руки начинали уставать. Он был уверен, что лазерный пистолет Ванхортона направлен ему в спину, между двадцатым и двадцать четвертым позвонком. Это был выстрел, который оставлял человека в живых, но гарантированно сажал в сенсорный инвалидный модуль. Для тех, кто работал в Департаменте, это был билет на почетную пожизненную пенсию. – Я же говорил, что никогда не теряю сотрудников, – наконец произнес Ванхортон. – Да, – сказал Дрейк. – Лиз это очень ценила. – Больше, чем ты думаешь, – Ванхортон вздохнул, и стул под ним еле слышно скрипнул. – За последний месяц четверо из отдела были в рехабе. Включая тебя. – Я только вышел, – кивнул Дрейк. Он не был уверен, что анонимное заключение из клиники, присланное сразу на оба побережья, сработает, и даже слегка удивился. – В том-то и дело, – сказал Ванхортон. – А они – нет. – Что это значит? – спросил Дрейк, чтобы не молчать. Мало что нервирует человека, держащего тебя на прицеле, как внезапно наступившее молчание. – Это значит, что они были на Востоке, – сказал Ванхортон, – когда там началось то, что началось. Дрейка окатил ледяной ужас. Мысль о том, что на Восточном побережье были и другие сотрудники, попросту не приходила ему в голову. А между тем Департамент защиты сознания Западного побережья не досчитался как минимум трети личного состава – тех, кто, как и Дрейк, работал по трафику, выявляя торговцев грэем и прослеживая их цепочки до крупных подпольных лабораторий, которые можно было прикрыть. Сколько из них сгорело в клубах и на складах, когда картели взялись за дело по-настоящему? Развязав войну с Роганом, Дрейк нечаянно завалил половину своего отдела, да и не только своего. – Я был в рехабе, – сказал он, с трудом шевеля онемевшими губами. – Ты поэтому не читал сообщений из Центра Сновидений? – спросил Ванхортон с неожиданным презрением в голосе. – Чтобы все думали, что ты в рехабе? Это было что-то новое. Дрейк, разумеется, подозревал, что начальник отдела имеет доступ к данным с личных коммуникаторов своих сотрудников, но ни разу не слышал, чтобы об этом говорили так открыто. Попытавшись обернуться, он услышал сухой треск над левым ухом и едва успел отдернуть голову, чтобы скользящий лазерный луч не опалил ему кожу. – Следующий выстрел отправит тебя на пенсию, – спокойно сказал Ванхортон. – Подумай, так ли ты хочешь меня видеть. Дрейк замер, на всякий случай глядя прямо перед собой.