– Что случилось? – произнес совсем рядом сдавленный голос, и Мия с удивлением поняла, что голос принадлежал ей. – Ты не знаешь? – сочувственно сказал кто-то, и нарративщики с плохо скрываемым любопытством качнулись ближе. – Вчера вечером белый придурок под грэем вылетел с эстакады на гироскутере и врезался в аэротакси на парковке «КК». Гатто размазало по бетону… вместе с любовником. Глава 18. Эштон Сверкнув перед глазами, ярко-зеленая хвостовая пика перевернулась в воздухе и взметнула фонтанчик песка, остановившись в паре миллиметров от правой передней лапы. Эштон отпрянул – но, как всегда, на долю секунды позже. – В следующий раз я проткну тебе перепонку, – пообещал Сорок первый, выдергивая из песка хвостовую пику. – Чтобы ты знал, как это бывает. – Я видел, как это бывает, – Эштон едва успел увернуться от косого удара шпорой в живот. – Двадцать девятый хромал до следующего выезда. – Видеть – совсем не то же самое, что чувствовать. Сорок первый пригнулся, пропуская над головой тяжелую алую пику, и, слегка развернув хвост, хлестнул Эштона по ногам. Ярко-зеленые гребни вспороли переливчатую фиолетовую чешую, и Эштон взвыл от боли, припадая сразу на обе лапы. – Смотришь и видишь – ты, – Сорок первый снова хлестнул хвостом, заставив Эштона неловко отпрыгнуть в сторону. – А чувствует – твоя тушка. Только так она учится не делать глупостей. Замахнувшись хвостом, чтобы отвлечь Сорок первого, Эштон выбросил вперед здоровую ногу, попытавшись достать его шпорой, – и тут же почувствовал, как на горле сомкнулись челюсти Сорок первого. Эштон замер. Челюсти слегка сжались. Острые зубы проткнули тонкую чешую, на песок упала пара пурпурных капель. – Это как раз была глупость, – пробормотал Сорок первый, не разжимая челюстей. – Чувствуешь? Эштон сглотнул, чтобы унять панику. Малейшее движение, которое Сорок первый, конечно же, почувствует, – и его длинные зубы войдут в горло чуть выше преобразователя, перерезав обе дыхательные трубки. – Да, – прошептал он как можно спокойнее. – Чувствую. – Хватит, – раздался голос мастера Сейтсе. – На сегодня достаточно. Малая арена, предназначенная для парных боевых тренировок, находилась в дальнем углу Ангара, между тремя рабочими бараками. Здесь под наблюдением надсмотрщиков опытные драки обучали перспективный молодняк выживать. Иногда посмотреть на тренировки приходил мастер Сейтсе. По его правилам, во время учебного боя молодые драки могли делать всё что угодно, а вот с опытных снимали балл за каждую пролитую каплю крови – как свою, так и чужую. Считалось, это немного уравнивает силы, позволяя новичкам чувствовать себя увереннее. Чемпионы Ангара на парных тренировках осторожничали: никто не хотел платить заработанными на Арене баллами за возможность научить чему-нибудь молодняк. Никто – кроме Сорок первого. После первой же тренировки с него сняли 3 балла за аккуратный прокол на затылке Эштона, всего на полпальца ниже чипа. Каждый раз Эштон возвращался в барак с кровоточащими следами от гребней, зубов и шпор. Сорок первый не жалел ни его, ни себя, и не экономил баллы. В отличие от остальных драков в Ангаре, он не жил в мучительном ожидании дня, когда с его морды смоют клеймо и он сможет выйти за ворота. Он просто жил – день за днем, зарабатывая баллы на Арене и спуская их на разного рода шалости, которые никто, кроме него, не мог себе позволить. После истории с бригенами Эштон твердо решил ни на шаг не отходить от Сорок первого, даже если придется от него защищаться. Вне Арены Сорок первый избегал открытых столкновений, предпочитая решать возникающие проблемы малой кровью – как он говорил, с помощью человеческих мозгов, а не тренированной рептильной тушки. Эштон не представлял для него проблемы, он просто был тенью – молчаливой, внимательной, маячившей где-то сзади, чуть дальше, чем доставал удар хвостовой пики. И постепенно Сорок первый смирился с его присутствием и даже, казалось, привык. Иногда их выпускали из барака размяться. Больше всего это напоминало тюремные прогулки, о которых Эштон читал в старинных документальных романах, посвященных судьбам давно забытых борцов за всеобщее справедливое будущее. Другие драки бегали наперегонки, валялись в горячем песке арены или чесали спинные гребни о раскаленные стены рабочих бараков, слушая завистливые вздохи запертых внутри собратьев, – Сорок первый никогда не участвовал в этих нехитрых развлечениях. Он вообще старался не двигаться без нужды. Выйдя из барака, он сразу находил себе ямку в песке потеплее и спокойно лежал, растопырив на солнце гребни и лениво прикрыв глаза. Очень скоро его переставали замечать, и даже Эштон, который старался не выпускать Сорок первого из виду, мог бы поклясться, что вместо него на арене лежит забытый тренировочный снаряд, занесенный песком. Когда Сорок первый исчез впервые, Эштона охватила паника. Повертев головой, он увидел Ролло, который как ни в чем не бывало сидел на краю арены, свесив ноги и оживленно болтая с надсмотрщиками-сектами. В руке у него был электрокнут – и Эштон поежился, представив, что́ сделают со всем бараком, не обнаружив там Сорок первого. Вскоре Ролло лениво поднялся и пару раз щелкнул электрокнутом в воздухе. Драки нехотя потянулись к бараку. Далеко впереди среди переливчатых спин и гребней мелькнули ярко-зеленые. Перейдя на быструю рысь, Эштон обогнал отстающих и у самого входа в барак увидел Сорок первого, который уже заходил внутрь. Расспрашивать его было бесполезно, так что Эштон просто дождался очередной прогулки и молча улегся в песок рядом с ним. Сорок первый скользнул по нему равнодушным взглядом и аккуратно обернул себя хвостом, подперев морду пикой. Всякий раз Сорок первый выбирал на арене новое место, оказываясь то у одного ее края, то у другого, и Эштону далеко не сразу удалось уловить закономерность. Надсмотрщики уже привыкли, что в песке всё время кто-то лежит, и следили только за драками, которые двигались. Улучив момент, Сорок первый зеленоватой тенью скользил к стене, ловким, почти обезьяньим движением влезал на нее и исчезал в просвете между бараками. Возвращался он всегда за пару минут до того, как над ареной раздавался щелчок электрокнута, – и всегда в другое место. Как-то раз Эштон заметил, как Сорок первый выскальзывает из-за складского барака, что-то быстро дожевывая. Спрыгнув на арену, он потер морду о песок – на песке осталась пара клочков окровавленной шерсти. В другой раз он выкатился из прохода между двумя боевыми бараками, блестя глазами, и даже не огрызнулся на Восемнадцатого, который демонстративно кувыркался в песке под самой стеной, взбивая фонтаны горячей пыли. В конце концов Эштон не выдержал. Во время очередной прогулки, когда Сорок первый скользнул к стене и скрылся, он выждал пару минут и, выбравшись с арены, пошел следом. Прокравшись между тонкими стенками, за которыми кто-то тяжело вздыхал или фыркал, он оказался в лабиринте оружейных складов Ангара. Вокруг не было ни души. Белое солнце стояло в зените; раскаленный воздух дрожал и плавился между огромными металлическими коробками, поставленными друг к другу так близко, что Эштон на поворотах задевал боковыми гребнями углы. Стараясь не думать, удастся ли вовремя найти дорогу назад, он продвигался вглубь складов, напряженно прислушиваясь к каждому шороху. За очередным поворотом обнаружился навес, под которым лежали пустые гиросферы и сваленные в углу металлические обручи. Эштон подошел ближе и, приоткрыв пасть, втянул в себя воздух, пахнущий горячим металлом, пылью и еще чем-то незнакомым, чем всегда пахли обручи гиросфер, возвращавшихся с выездов. – По пути на Арену есть район, где живут птеры. Насмешливый голос раздался прямо у него за спиной. Эштон крутанулся на месте, едва не вывихнув себе колено, и с облегчением увидел Сорок первого, по-кошачьи сидящего в проходе между складскими помещениями. – Ты думаешь, это запах свободы, – фыркнул Сорок первый, похлопывая по земле хвостовой пикой. – А это просто птичье дерьмо. – Так, значит, ты для этого сюда ходишь? – проворчал Эштон. – Чтобы его нюхать? Сорок первый приоткрыл пасть. Что-то в его ярко-зеленых глазах изменилось, и Эштон вдруг отчетливо вспомнил, как серьезное лицо Мии словно бы освещалось изнутри перед тем, как она улыбнется. – Долго же ты собирался, – равнодушно сказал Сорок первый. – Я весь хвост себе отсидел. Поднявшись на ноги, он с хрустом потянулся, повернулся и нырнул в узкую щель между складами. Эштон ринулся за ним, петляя в переходах, и скоро потерял всякое представление о том, где осталась тренировочная арена и куда они направляются. На другом конце Ангара находились продовольственные склады. Сорок первого здесь подкармливали – всякий раз, как ему удавалось ускользнуть с прогулки. Мелкие зверьки с пушистым мехом и восемью короткими лапками; большие продолговатые яйца с полупрозрачной кожистой скорлупой и спиралевидными зародышами внутри; тяжелые пупырчатые фрукты с мякотью, похожей на сырое мясо, и другие – упругие, гладкие, наполненные сладкой прохладной водой; угощение было разным – в зависимости от того, кто из надсмотрщиков дежурил. Сорок первый появлялся бесшумной тенью, выхватывал прямо из воздуха то, что бросали ему сквозь узкие вентиляционные щели складских коробок, и исчезал в лабиринте бараков и складов, который знал лучше, чем кто-либо в Ангаре, – может, за исключением мастера Сейтсе. Чаще всего Сорок первого подкармливал Халид. Когда Эштон впервые появился вместе с Сорок первым возле продовольственных складов, Халид выскочил из яйцехранилища с электрокнутом в одной руке и парализатором в другой, но резкий окрик драка заставил его остановиться. – Не ссы, – буркнул Сорок первый, убедившись, что кроме Халида возле складов никого не было. – Он со мной. – Ты рехнулся? – прошипел Халид, подходя ближе. – Зачем ты его привел? – Пора увеличивать объемы, – загадочно произнес Сорок первый. – А то другие жалуются, что ты всё забираешь себе и им не хватает. – Кто это жалуется? – Халид поднял верхнюю губу, обнажив длинные желтые клыки. – Свободные сознания, – фыркнул Сорок первый и по-хозяйски огляделся вокруг. – Давай, что там у тебя – яйца? Кожистая скорлупа с треском лопнула, и тягучая солоноватая жижа, в которой плавало скользкое тельце зародыша, потекла прямо в горло Эштону, захлестнув неожиданной эйфорией. Сорок первый дернул хвостом и нырнул в проход между складами, на ходу дожевывая зародыша вместе со скорлупой. – Шевелись, – буркнул он через плечо, сверкнув ярко-зеленым глазом на Эштона, который едва поспевал за ним, пошатываясь как пьяный. – С непривычки вставляет, да? – Что это? – заплетающимся языком пробормотал Эштон, сглатывая последние склизкие комочки. – Сытость, – усмехнулся Сорок первый, не сбавляя шага. – Смотри не привыкни. Со временем Эштон узнал всех надсмотрщиков, с которыми у Сорок первого были загадочные дела и которые взамен обеспечивали его деликатесами. Кроме Халида в схеме участвовал Ролло, краснохвостый прим по имени Герт и трое сектов: Пати, Йона и Лламано. На арене и в бараке они никак не выделяли Сорок первого среди других и не давали ему поблажек, но здесь, возле продовольственных складов, вели себя так, словно от него зависело что-то очень важное. Сколько бы ни пытался Эштон, он не мог себе этого объяснить. Надсмотрщики были свободными горожанами. У них были электрокнуты, парализаторы и ключи от гиросфер. Они выезжали на Арену и на сортировки и знали Город за пределами Ангара. Яйца, фрукты, юркие зверьки с бледным сладковатым мясом, толстые одеяла из разноцветных шелковистых перьев не были для них чем-то удивительным. Что такого было у Сорок первого, чего они не могли получить без него? – Свободные горожане! – презрительно фыркнул Сорок первый, когда Эштон осторожно поделился с ним своими сомнениями. – От нас они отличаются лишь тем, что за свою работу получают не только еду, но и койны, и могут со временем накопить себе на вторую тушку. А что толку? Всё равно бо́льшую часть времени они проводят в этой. А она приписана к Ангару, пока не придет в негодность. – Разве она может прийти в негодность? – удивился Эштон. В отличие от драков, надсмотрщики не участвовали в боях и вообще вели спокойную размеренную жизнь. Ярко-зеленые глаза Сорок первого зажглись изнутри, но выражение морды не изменилось. – Все тушки стареют и умирают, – сказал он. – «Вечно только сознание». Эштон вздрогнул. Это был официальный слоган Лотереи – и одной из самых масштабных рекламных кампаний «Кэл-Корпа», призванной повысить лояльность населения шести континентов к идее добровольного Переноса. Когда Мия работала из дома, она надевала порой корпоративную толстовку с этой надписью от левого плеча до запястья, закатывая слишком длинные рукава, так что оставалось только слово «вечно». – Как свободные горожане попадают в Ангар? – спросил Эштон, чтобы перестать думать о Мие. – Так же, как мы, – Сорок первый прикрыл глаза. – Сортировка после карантина. Только им назначают работу с жильем и платой – в зависимости от того, что́ может тушка, которая им досталась. – А что будет, когда эта тушка состарится? Сорок первый слегка повернул голову – туда, где на краю тренировочной арены сидел Халид, задумчиво теребя угольно-черную кисточку на хвосте. – Боевых драков не кормят падалью, – сказал он. – Это всё достается рабочим баракам. Мастер Сейтсе назначил выезд, когда красное солнце начало вставать и заходить раньше, чем белое, и по утрам стало ощутимо прохладнее. Эштон уже знал, что так будет еще дней шесть – пока белое солнце не начнет подниматься всё выше над линией горизонта, чтобы в конце концов обогнать красное. Эти циклы не были регулярными, но Сорок первому удавалось их предугадывать, ориентируясь на смену теплых и холодных промежутков времени. В небе Гарторикса оба солнца постоянно менялись местами, но в холодные промежутки красное оказывалось в зените чаще, заливая Ангар лучами цвета крови, капнувшей в молоко. В отличие от остальных драков, Сорок первый считал время не по выездам, а по смене погоды и положению солнц на небе – так, как считали свободные горожане. Разница между «летом» и «зимой» была небольшая, но все-таки ощутимая. Почувствовав, что привычное тепло вот-вот сменится долгой прохладой, Эштон вдруг понял, что провел в Ангаре уже почти год.