– А товар? – негромко спросил он. – Ты же слышал Триаду. – Сорок первый отклеил длинный раздвоенный язык от раны и занялся левой лапой. – Я чемпион. Еще один выезд – и всё, никакого Ангара. Пора пробовать замену. – В этот раз получилось много, – Ролло почесал когтем между рогом и ухом. – Может, все-таки ты? – А его кто научит, когда я выйду отсюда с токеном? – фыркнул Сорок первый, и Эштон с удивлением понял, что они говорят о нем. – Ты, что ли? Ролло взглянул на Сорок первого с раздражением, повернулся и исчез в продовольственном тоннеле. Через несколько минут он появился, держа за лапы небольшую птицу с мягкими шелковистыми перьями. – Не маловато? – Сорок первый приподнял гребни. – С тебя хватит, – отрезал Ролло и сунул свободную руку в чехол, болтавшийся у него на бедре. – Ладно, – буркнул Сорок первый, жадно глядя на птицу. – Давай быстрее. Ролло извлек из чехла прозрачную капсулу размером с ладонь, заполненную бурыми хлопьями, и осторожно положил на землю перед Эштоном. – Можешь потрогать, – кивнул Сорок первый. – Только не проткни ненароком. Наклонившись, Эштон быстро провел по капсуле языком. – Что это? – спросил он. Оболочка была упругая и на ощупь напоминала силикон. – Капсула с перетертой смолой хондра, – сказал Сорок первый. – Лекарством, которое добывают за Горизонтом. Оно продлевает жизнь тушкам, особенно покалеченным. – И что мне с ней делать? – недоуменно произнес Эштон. – Проглотить, – Сорок первый блеснул глазами. – Но так, чтобы оболочка не порвалась. Это оказалось не так-то просто. Обмазанную зеленоватой слюной капсулу удалось пропихнуть в глотку, но дальше она застряла, пережав одну из дыхательных трубок. Эштон захрипел, конвульсивно дергая туловищем. – Расслабься, – Сорок первый провел перепончатой лапой по напряженному горлу Эштона, как будто тот был кошкой, которой пытались дать лекарство. – Теперь глотай. Еще. Еще… Эштон почувствовал, как проклятая капсула наконец сдвинулась с места и медленно соскользнула вниз, в желудок. – Молодец, – спокойно сказал Сорок первый, глядя, как Эштон втягивает в себя воздух, раздувая бока. – Учти, теперь тебе нельзя есть. Вернемся в Ангар – покажу, как ее вытаскивать. – Это больно? – глупо спросил Эштон, вздрагивая всем телом. – Терпимо, – Сорок первый усмехнулся. – И потом, боль ведь чувствует тушка, а не ты. Объяснение его странной власти над Ролло, Халидом и некоторыми другими надсмотрщиками оказалось до смешного простым. Надсмотрщики были свободными жителями Города, но бо́льшую часть жизни проводили в телах, приписанных к Ангару. Никакие лекарства в Ангар не поставлялись – они были или слишком дорогими, или нелегальными, потому что Банку Памяти, который клонировал и продавал тела для свободных сознаний, нужен был оборот. Никто не хотел, чтобы одно и то же тело можно было лечить и использовать бесконечно. Клонированные тела были хуже тех, что всплывали в Источнике и распределялись по колоннам в Зале Ожидания, готовые принять человеческие сознания, перенесенные с Земли. Клоны были слабее и недолговечнее; опытный наблюдатель замечал в их движениях легкую, но характерную неуклюжесть. Надсмотрщики, которые работали с драками, не могли использовать клонов из соображений элементарной безопасности, так что настоящие их тела изнашивались и старели с той же скоростью, с какой это происходило бы в естественной среде обитания, – то есть слишком быстро. Халид и его подельники использовали клонированные тушки, чтобы передавать из Ангара D13 на Периферию койны, которыми оплачивались поступающие с Периферии лекарства: перетертая смола хондра, продлевавшая жизнь любой тушке и потому особенно дорогая; изумрудный сок аниранта, от которого у примов блестела шерсть и росли зубы; яд желтобрюхой личинки – секты мазали им свои железы, чтобы они вырабатывали больше кислоты. Всё это упаковывалось в капсулы из смолы водяного дерева, которая в желудках у драков практически не перерабатывалась. Сорок первый был мулом. Каждый успешный выезд на Арену означал, что Сорок первый вернется в Ангар с драгоценным грузом в брюхе, поэтому надсмотрщики, которые были в доле, берегли и подкармливали его, следя, чтобы он всегда был в форме. Убедившись, что капсула не прощупывается, Ролло бросил Сорок первому долгожданную птицу и скрылся в продовольственном тоннеле. От сладкого хруста костей и перьев у Эштона заныло в подбрюшье. – Зачем тебе замена? – спросил он, чтобы отвлечься от жгучего чувства голода. – Токен – это неплохо, – сказал Сорок первый, аппетитно чавкая кровавым мясом. – Но на жизнь после Ангара его не хватит. Надо, чтобы канал продолжал работать, когда я выйду. Подобрав с каменного пола последние ошметки, он опустился на брюхо и осторожно пошевелил искромсанными спинными гребнями. – Займись ими, – буркнул Сорок первый, обрабатывая зеленой слюной глубокие борозды на боках. – Я туда всё равно не дотянусь. Эштон подошел поближе. Присоски на концах его длинного раздвоенного языка осторожно прикоснулись к теплой чужой чешуе. Сорок первый тихонько зашипел и вздрогнул всем телом. Эштон вспомнил, как вздрагивала Мия в его руках, когда он колол ей лекарства. Ее бессильное пластилиновое тело вдруг на мгновение собиралось в подобие прежней Мии, и он чувствовал, что глубоко внутри она все-таки была жива. – Как тебя зовут? – слова вырвались у Эштона раньше, чем он успел подумать, что они означают на самом деле. – Читать разучился? Сорок первый повернул к нему морду с клеймом между ноздрями. – Нет, – сказал Эштон, испытывая непонятное смущение. – Не здесь. Как тебя зовут… на Земле? – Заткнись, – прошипел Сорок первый. – Мы не на Земле. Имя – это всё, что у тебя есть на этой чертовой планете. Держи его при себе, понял? Эштон кивнул, настороженно глядя на него. Сорок первый ждал, положив морду на лапы. – Ты бы мог взять себе на замену кого угодно, – помедлив, произнес Эштон. – Почему ты выбрал меня? – Ты целеустремленный, – фыркнул Сорок первый себе под нос. – Так хотел жить вечно, что ради этого даже убил человека. Эштон наклонился над ним и осторожно провел языком вдоль хребта, между изрезанными спинными гребнями. – Двоих, – сказал он, нащупывая глубокую борозду. – Я убил двоих. Сорок первый поднял голову, и глаза у него стали прозрачные, как два озера. – Видишь? – сказал он. – Значит, я в тебе не ошибся. Глава 19. Дрейк С рассветом немного потеплело, и толпа хмурых трезвеющих зевак разбрелась по окрестностям в поисках свежего кофе. Тела увезли еще ночью, но за искореженным гироскутером должна была приехать Транспортная служба, поэтому стоянка аэротакси возле «КК» была оцеплена. Подняв воротник, Дрейк не спеша прошел мимо сонных скучающих полицейских, остановился у входа в стеклянную галерею и закурил, прячась от ветра. На Восточном побережье тремя трупами возле ночного клуба никого было не удивить. Убийства и самоубийства случались там часто, иногда по нескольку раз за ночь. Поддатые посетители вываливались на улицу посмотреть на мертвых – и сразу же возвращались обратно, становясь потной танцующей толпой в серебристых клубах грэя. Здесь же, на Западе, любое происшествие возле респектабельного заведения мгновенно оказывалось в новостях. За пару минут до того, как гоночный гироскутер ударился о металлический борт и выскочил с верхнего уровня эстакады, камеры на выходе из «КК» распознали лица Гатто и Нийсу, которые зачем-то остановились посреди стоянки аэротакси. Водитель гироскутера, безработный белый по имени Седрик Трогейм, погиб на месте. Судя по концентрации грэя в крови, перед тем как сесть за руль, Седрик Трогейм употребил не меньше восьмисот миллиграммов. Даже в трудные времена, когда Дрейк почти не выпускал из рук ингалятора, такого количества хватило бы ему на двое-трое беззаботных суток. Выкурить столько за один раз было физически невозможно. Вдохнуть – тоже, если только Седрика Трогейма не подключили на пару часов к аппарату искусственного дыхания с концентрированными парами грэя, подававшимися в легкие под давлением. Судя по точности исполнения и небрежному изяществу всей операции, у тех, кто решил избавиться от Гатто, такой аппарат вполне мог быть. Аэромобили в мегалополисах управлялись электронным автопилотом: все модели с опцией ручного управления сняли с производства лет тридцать назад. Гироскутеры были последним оплотом гонщиков и контрол-фриков. На ручное управление списывалась бо́льшая часть аварий, но Дрейк слишком долго проработал в Департаменте, чтобы не разбираться в ДТП. Просто так вылететь с эстакады было практически невозможно: в борта каждого уровня встроены датчики и предохранители, гасящие скорость транспортного средства, едва оно приближается к ограждению. Развить скорость, чтобы перескочить через борт и оказаться в свободном полете, можно только отключив несколько датчиков в совершенно определенном месте – с внешней стороны, за три-четыре метра до крутого поворота. Дрейк поднял голову. Сквозь мутное стекло галереи был виден широкий изгиб верхнего уровня, нависающий над самым краем опустевшей стоянки и уходящий дальше, в просвет между двумя небоскребами. Чтобы найти и отключить нужные датчики, требовалось серьезное инженерное образование и знание эстакады. По удивительному совпадению, Седрик Трогейм был механиком и несколько лет проработал в ремонтно-инженерной компании, которая обслуживала участок эстакады между Рио-Гранде и Шоу-центром «Калипсо», – пока не загремел в рехаб, откуда вышел уже безработным. Вся его биография, многократно растиражированная информационно-развлекательными порталами, говорила о том, что Седрик Трогейм, по крайней мере, умер счастливым, – чего нельзя было сказать о Гатто Зильбере. Охрану и видеотехников из «КК» уже опросили, но они всё еще были на месте – на случай, если позже с ними захотят поговорить представители Транспортной службы. Высунувшись из-за галереи, Дрейк увидел, как к оцеплению на стоянке подошли несколько человек в серых спецовках с логотипом «Тран-С». Раскуроченный гироскутер валялся в центре кровавого пятна размером с полтора аэромобиля, так что даже видавшие виды транспортники не торопились к нему подходить, о чем-то переговариваясь с полицейскими. Это был тот самый промежуток между двумя следственными группами, ради которого Дрейк остался здесь до утра. Потушив недокуренную электронную сигарету, он быстрым шагом направился к служебному входу бара. – Доброе утро, – сказал он, сунув идентификатор под нос хмурому, невыспавшемуся охраннику и тут же спрятав обратно. – Департамент защиты сознания. Где можно поговорить? На всех полицейских идентификаторах стоял чип, который можно было просканировать коммуникатором – и обнаружить, что идентификатор на имя Дрейка Холуэлла был аннулирован после увольнения. Но Дрейк давно выяснил, что после слов «Департамент защиты сознания» никто не спешил доставать свой коммуникатор; тем более ранним утром, в двух шагах от полицейского оцепления. Неуверенно оглянувшись, охранник сделал полшага назад, и Дрейк решительно прошел мимо. Спохватившись, тот побежал следом, но узкий коридор не давал возможности ненавязчиво обогнать Дрейка, чтобы преградить путь. – Вы были старшим в ночную смену? – Дрейк свернул за угол, не сбавляя шага: комната видеонаблюдения должна была быть где-то рядом. – Нет, – с видимым облегчением пробормотал охранник. – Вам нужен Донни. Я был в основном зале. – К убитым кто-нибудь подходил? – К убитым? – охранник остановился. – Я думал… они… – Скончались от естественных причин? – подхватил Дрейк, направляясь к двери в самом конце коридора. – Так бывает, но не когда тебе на голову падает гоночный гироскутер в полтонны весом.