Это понимали все. Семьдесят шестой присматривался к привратникам, наблюдая за тем, как они двигаются и чем возмещают недостаток зубов и конечностей. Двести восьмой и Сто шестьдесят пятая бросали друг на друга тревожные взгляды, словно пытались понять, не сговорился ли уже напарник с Семьдесят шестым, хотя было ясно, что он легко мог порвать любого из них в одиночку. Видимо, мастеру Сейтсе надоело видеть двух убогих калек на въезде в Ангар, и он решил, что пришло время сменить картинку. На ночь Семьдесят шестого увели подальше, к рабочим баракам: треск его гребней и низкое нервное рычание мешали дракам спать. Привратникам бросили почти по четверти птичьей тушки – больше, чем они получали за несколько дней: Халид настоял, чтобы их хорошо покормили перед завтрашней схваткой, хоть немного уравняв силы. На рассвете Эштон проснулся от странного ощущения – будто внутри его головы кто-то громко и влажно вздохнул. Тусклые лучи багрового солнца почти не прогревали воздух в бараке, делая его похожим на стылую кровь. Еще полусонных рептилий погнали к воротам: проигравший привратник должен был стать их утренней кормежкой. Эштон пытался встать сзади, но голодное тело гнало его вперед, хотя при одной только мысли о том, что запах сознания съеденного драка останется в нем навсегда, кишки у него сворачивались в холодный тугой узел. У ворот драков построили широким полукругом, сдерживая щелчками электрокнутов. Двести восьмой заворочался, пытаясь подняться на ноги. Сто шестьдесят пятая осталась лежать неподвижно, вытянув дряблую шею и закрыв глаза: она то ли спала, то ли медитировала перед боем. Семьдесят шестого привели на короткой цепи, несколько раз обернутой вокруг шеи. При виде его Двести восьмой оскалился, подняв оставшиеся гребни, Сто шестьдесят пятая даже не шевельнулась. В ее неподвижном спокойствии было что-то неестественное. Эштон рявкнул на темно-зеленого драка, наступившего ему на ногу, – и вдруг понял, что впервые не чувствует запаха ее сознания. Мастер Сейтсе дернул хвостом, и бриген-надсмотрщик неторопливо направился к Сто шестьдесят пятой, поднимая электрокнут. Треск электричества смешался с запахом паленой плоти, и на покрытой шрамами шее Сто шестьдесят пятой появилась бескровная темная борозда. Бриген озадаченно оглянулся на мастера Сейтсе и что есть силы пихнул Сто шестьдесят пятую сапогом. Огромная туша рептилии медленно завалилась на бок, обнажив вздувшийся, облепленный грязью живот. Из раскрывшейся пасти вывалился липкий раздвоенный язык в пятнах зеленой слизи. Сто шестьдесят пятая была мертва – и мертва уже несколько часов. Каким-то непостижимым образом ей опять удалось решить исход схватки по-своему. «Боевых драков не кормят падалью», – с облегчением вспомнил Эштон. – Кто посмел? – сдавленно произнес мастер Сейтсе, обводя притихших обитателей Ангара холодным змеиным взглядом. Эштон съежился и, сжав пасть, постарался затолкать язык как можно глубже в глотку: никогда еще он не чуял столько чужого ужаса одновременно. Халид подошел к бездыханному телу и осторожно ощупал его мягкими кожистыми ладонями. Затем вытащил широкий нож, с трудом разжал мощные челюсти и запустил руку в дыру между зубами. Уперевшись ногой в тушу, он ухватил там что-то и потянул на себя. Из пасти Сто шестьдесят пятой с утробным чавканьем выскочил облепленный слюной и кровью угловатый неровный камень, похожий на кусок разбитого строительного блока. – Он сам это сделал, – негромко сказал Халид. – Проглотил камень, пережал себе трубки в горле и задохнулся. – Ясно, – произнес мастер Сейтсе, подергивая хвостовой пикой. – Откуда у него камень? Над пыльным двором повисла мертвая тишина. Бо́льшая часть построек в Ангаре была сделана из листового металла. Строительные блоки практически не использовались и тем более не валялись под ногами. Эштон знал это лучше многих: тот камень, на котором он тренировался глотать капсулы, Халид принес снаружи по просьбе Сорок первого. – Я не видел… я спал… – не выдержав, всхлипнул Двести восьмой, поджимая ободранный хвост к брюху. – Вчера разгружали припасы с Периферии, – подал голос Ролло. – Может, он выпал из какого-нибудь ящика. Это объяснение неожиданно удовлетворило мастера Сейтсе – главным образом потому, что ясно указывало на виновных, кого следовало наказать. Тем же вечером весь рабочий барак, отвечавший за уборку территории перед воротами, показательно выпороли на большой тренировочной арене, лишив кормежки до следующего выезда. Вздувшуюся тушу Сто шестьдесят пятой с десяток надсмотрщиков-сектов свалили в неглубокую яму под стеной и залили кислотой. На следующий день от туши остался только гладкий голубоватый скелет, который разбили тяжелыми молотами и сверху забросали землей. Падаль обычно доставалась рабочим дракам, но даже их не рискнули кормить тем, что уже начало разлагаться. Через несколько дней объявили очередной выезд. В этот раз основной костяк его составляли недавние молодые – в том числе Двести пятая и Эштон, которых впервые отобрали на бой. Против Тридцать шестого ставок не оказалось, и он едко заметил, что мастер Сейтсе вынужден крохоборствовать, чтобы поправить дела Ангара после грандиозного чемпионского проигрыша. Бои молодых стоили недорого – как и они сами. Тренировки теперь шли непрерывно. Выездной молодняк продолжали натаскивать до последнего, невзирая на царапины и травмы, – готовили к групповым боям. Ангар мог выставить несколько драков сразу, чтобы повысить ставку. Значение имел только общий зачет; судьба каждого конкретного драка никого не волновала. Перед выездом молодняк не кормили, надеясь восполнить недостаток боевого опыта голодной животной злостью. Изнуренные постоянными тренировками, драки с каждым днем становились всё отчаяннее, огрызаясь и рыча друг на друга и даже на надсмотрщиков; пару раз дело едва не дошло до серьезной стычки. Временами Эштон чувствовал, как сознание заволакивает багровая пелена и он перестает слышать и ощущать хоть что-нибудь, кроме запаха свежей крови. Когда это случилось впервые, он подумал, что умирает. Вся окружающая реальность вдруг превратилась в один этот запах, и его тело барахталось в нем, щелкая пастью в тщетной попытке что-нибудь ухватить. В панике Эштон потряс головой – и вдруг совсем рядом услышал: – Надо поесть, иначе ты окончательно сбрендишь. Старичок стоял, опираясь на ручку швабры, и с легким презрением смотрел, как Эштон извивается на брюхе, набивая пасть песком. Хрупкий стеклянный голос растворился в сознании Эштона, как кубик льда в стакане горячего пунша, и перед глазами немного прояснилось. Судя по положению солнц, до заката оставалось совсем немного. Обычно самым тихим и безлюдным временем на продовольственных складах был полдень, но сегодня гиросферы с Периферии разгружали с утра до вечера, так что проскользнуть туда незамеченным можно было, пожалуй, только сейчас. Эштон рванул вперед, запрыгнул на борт арены и нырнул в проем между опустевшими рабочими бараками. Добежав до ближайшего склада, где гомонили птицы, он сунулся было в вентиляционную щель, готовясь разодрать листовое железо когтями, но услышал шаги за спиной и обернулся. Герт – это был именно он – попятился, поднимая парализатор. Неимоверным усилием Эштон подавил в себе желание вцепиться в меховое горло прима, но, видно, жажда крови была написана у него на морде. – Подожди, – произнес прим, не спуская с него настороженных глаз. – Я что-нибудь принесу. Отступив на пару шагов, он исчез за углом соседнего склада, вернулся с двумя большими продолговатыми яйцами и издалека бросил Эштону. Эштон поймал их одно за другим прямо в воздухе и ринулся обратно к баракам, чувствуя, как лопается на зубах упругая скорлупа и в горло вместе с солоноватой слизью проскальзывает беззащитный мягкий зародыш. С тех пор он прибегал к складам почти каждый вечер. Голод понемногу отступил, дав возможность думать, так что он всякий раз выбирал новую дорогу, следя за тем, чтобы не попадаться никому на глаза, и заранее проверял, кто из надсмотрщиков принимает гиросферы у ворот, а кто дежурит на складе. Однажды Эштон припозднился, и ему пришлось возвращаться кружным путем, через двор. Трое рабочих драков всё еще таскали тяжелые ящики, которые два низкорослых облезлых прима ставили им на спины, снимая с платформы, прицепленной к маленькой гиросфере. За разгрузкой следил Халид. Проверив последний ящик, он щелкнул электрокнутом, и драки потрусили к складам, придерживая ношу хвостами и гребнями. Чуть погодя из гиросферы вышел высокий худой бриген в не слишком чистой набедренной повязке. Впалую серую грудь покрывали широкие кривые шрамы, под которыми почти не было видно обычных огненных прожилок. Все четыре рога у него были спилены под корень, открывая лысый бугристый череп, вместо рук – короткие культи с парой хитиновых лапок, как у секта. Увидев бригена, Халид замер, недоверчиво глядя в янтарные глаза с вертикальными трещинами зрачков. Уже проскользнув было мимо бытовых построек, Эштон вдруг дернулся и тоже застыл, забыв, что в любой момент его могут увидеть. Изуродованное тело бригена с Периферии отчетливо пахло яростным оранжево-черным, как плавящийся металл. Запахом сознания Сто шестьдесят пятой. – Иффи-фэй, – прошептал бриген одними губами, но Эштон всё равно услышал, и понял, что Сто шестьдесят пятая назвала свое имя – земное имя, по которому ее можно было узнать. – Господи, – всхлипнул Халид, не сводя с нее жадных счастливых глаз. – Хвала Старейшему. Эштон, дрожа, отступил в тень, прижавшись к еще теплой металлической стенке. Значит, Сто шестьдесят пятая была жива; но как?! Чип Переноса был у нее деактивирован, как у всякого драка в Ангаре. После гибели тушки она должна была просто исчезнуть, как Сорок первый… – Теперь ты знаешь, что́ было в той капсуле. Издевательский хрупкий голос раздался прямо у него в голове, и Эштон подпрыгнул. Старичок стоял в тени козырька, защищавшего от песка и пыли узкое вентиляционное отверстие в стенке барака. В наступивших багровых сумерках его было почти не видно. – Халид принес ей камень, – то ли сказал, то ли подумал Эштон, – и активировал чип устройством… От одной этой мысли по всему телу его поднялись гребни. Халид спас Сто шестьдесят пятую ценой выпоротого рабочего барака; но на что он купил активатор чипа? За лекарства, которые доставлялись в Ангар в кишках «мула», надсмотрщики платили втридорога. Эштон боялся даже представить, сколько мог стоить нелегальный активатор. Вряд ли Халид и остальные были достаточно богаты, чтобы оплатить такую поставку… – Он купил гораздо больше, чем ты думаешь, – хмыкнул старичок, подметая у себя под ногами. – Кроме активированного чипа для Переноса еще нужна его копия – и вторая тушка. Эштон задумался. Безрогий бриген не был клоном – в его движениях не наблюдалось характерной для клонированных тушек неуклюжести. Скорее, он был результатом «ремонта», широко практиковавшегося на Периферии, когда тушкам вживляли любые «запчасти», какие мог позволить себе заказчик. Безрогий бриген постоял молча, потом повернулся и, встряхнув головой и плечами, словно расправляя несуществующие гребни, полез обратно в гиросферу. Халид отошел в сторону и махнул рукой. Привратники натянули цепи – тяжелые створки ворот поползли в разные стороны. Значит, из Ангара был выход? Можно купить себе тушку, активировать чип и затеряться среди торговцев с Периферии? «Нам всем будет его не хватать», – вспомнил Эштон слова Халида, уносящего капсулу с активатором так, словно это было бездыханное тело ребенка. Сорок первый, проведя столько лет в Ангаре, наверняка знал о существовании такого способа. Почему же он не воспользовался им, вместо того чтобы с риском для жизни по крупице зарабатывать себе на токен? Вряд ли его можно было испугать вынужденным самоубийством; скорее, он не мог или не хотел платить ту же цену, какую Халид заплатил за свою Иффи-фэй. Но что это была за цена и в чем она выражалась? Накануне выезда весь молодняк согнали в отдельный барак: изголодавшиеся рептилии грызлись на тренировках, не обращая внимания на щелчки электрокнутов. Как только над горизонтом поднялось бледное белое солнце, надсмотрщики вывели их во двор, куда уже выкатили вереницу гиросфер с пристегнутыми клетками. На этот раз в клетки сажали по двое. Эштону досталась Двести пятая. Она нервно топорщила гребни и грызла толстые железные прутья, капая зеленой слюной на землю. К каждой клетке пристегнули по драку из новых сортировок – их оседлали надсмотрщики-бригены, обычно ехавшие в гиросферах: сейчас нужно было следить, чтобы голодные драки не передрались в клетках. Скорость набрали сразу: мастер Сейтсе явно спешил довезти весь свой боевой груз в целости. Клетки тряслись и грохотали, подпрыгивая на ухабах. Эштону приходилось цепляться за прутья в полу, чтобы на поворотах его не швыряло из стороны в сторону. Двести пятой приходилось труднее. Эштон видел, как голод захлестывает ее изнутри, заволакивая бурой пеленой нежное молочно-розовое сознание и заставляя бросаться на прутья клетки всякий раз, как из клубов пыли выныривала оскаленная морда молодого драка, на котором ехал надсмотрщик. На подъезде к району птеров драк придвинулся слишком близко – и Двести пятая в ярости едва не перевернула клетку. Новенький шарахнулся, надсмотрщик, чертыхаясь, поднял электрокнут, – Двести пятая, завизжав, замотала обожженной мордой и наступила Эштону на хвост. Выдернув из-под нее свою хвостовую пику, он размахнулся и плашмя стукнул ее по черепу. Оглушенная Двести пятая развернулась было к нему, но он вытянул перепончатую лапу и положил ладонь ей меж ноздрей. От неожиданности глаза Двести пятой широко раскрылись – Эштон только сейчас заметил, что они темно-желтые и холодные, точно старинные драгоценные камни. Продолжая почесывать место между ноздрями, он почувствовал, как бурая пелена истончается и сквозь нее опять пробивается нежный молочно-розовый запах. – Это всего лишь тело, – пробормотал Эштон первое, что пришло ему в голову. – Оно просто хочет есть. Это не ты. Новый разряд с треском разорвался над крышей клетки, обдав их обоих искрами. – Ну-ка отошел сейчас же, – надсмотрщик сверлил Эштона взглядом, держа наготове электрокнут. В мутноватом бутылочном запахе его сознания отчетливо ощущался страх. Эштон разжал перепончатые пальцы и убрал лапу. – Спасибо, – тихо сказала Двести пятая, глядя на него своими удивительными глазами. – Я бы сама не справилась. К тоннелю, ведущему на Арену, они подъехали сразу после полудня. Эштон немного боялся неизбежной встречи с Майло: он не знал, чувствуют ли ищейки друг друга. Но Майло привычно стрельнул раздвоенным языком в воздух, обдав Эштона жизнерадостным рыжим запахом, и пошел дальше, не обернувшись. В колодце Эштон и Двести пятая снова оказались рядом, их разделяла только металлическая решетка. Двести пятая больше не пыталась грызть прутья. Свернувшись на каменном полу, она порой осторожно прикасалась кончиком хвостовой пики к носу и шумно, всем телом, вздыхала. Надсмотрщик-бриген наблюдал за ней с тревогой, время от времени поглядывая на Эштона. Эштон не помнил его в Ангаре. Судя по тому, что он не выпускал из рук электрокнута, бросая испуганные взгляды на голодных шипастых рептилий, этот бриген попал сюда после недавней сортировки. Кажется, его звали Дрю. Эштон заметил, что другие надсмотрщики обходят его стороной, будто опасаются, что мастер Сейтсе взял его на замену кому-то, чья тушка уже далеко не первой свежести. В этот раз часть надсмотрщиков, включая Дрю, устроилась на ночлег прямо в колодце, расположившись на перьевых подстилках вокруг чахлого водяного деревца. Может, поэтому ночь прошла тихо: драки не грызлись между собой, разве что тихо шипели, если кто-нибудь неосторожно задевал решетку хвостовой пикой. Эштон лежал, то и дело проваливаясь в мутную полудрему, из которой его всякий раз доставал сверкающий взгляд Двести пятой. Она не спала, просто молча смотрела на него, и ему даже не нужно было принюхиваться, чтобы понять: они оба очень боялись. Наутро Эштона, Двести пятую и небольшого, но юркого драка с номером шестьдесят три на морде вывели из клеток и подвели к водяному деревцу. За воротами уже слышался гул Арены. Ролло дал сделать несколько глотков Шестьдесят третьему и Двести пятой, потом протянул конец желоба Эштону.