Подхватив под мышки, как ребенка, она с трудом, в несколько приемов подняла его на ноги и потащила в ванную. Идти сам он не хотел или не мог. Мие пришлось посадить его на пол в душе, прислонив к стене, как сломанный манекен. Труднее всего оказалось стянуть обувь. С одеждой было попроще, особенно после того, как она сходила на кухню за острыми кулинарными ножницами. Мия включила воду и вышла из душевой кабины, закрыв дверь и глядя на Дерека сквозь быстро запотевающее стекло. Он по-прежнему не шевелился, хотя глаза были открыты и смотрели сквозь льющуюся воду прямо на нее. Грязь и ржавчина постепенно сползли с него мутными ручейками, и Мия невольно охнула. На Дереке не было живого места. Ссадины и порезы покрывали ноги, спину и плечи. На правом боку под ребрами красовалось огромное иссиня-черное пятно. Губы были разбиты, а руки разодраны, словно он долго хватался за лопасти работающего кухонного измельчителя. Из глубокой раны на виске всё еще сочилась кровь. Выключив воду в душе, Мия открыла ящик с медикаментами и вывалила содержимое на пол. Среди блистеров с биоактивными добавками для утренней бодрости и внутреннего баланса нашлось несколько упаковок слабого обезболивающего, сенсорный пластырь и пара початых флаконов с дезинфектором. Хуже всего выглядело правое плечо. Мышца была рассечена от лопатки вверх. По краям глубокой борозды запеклась сероватая корка, похожая на размокшую корочку стейка. Мию замутило. Зажмурившись, она вылила на плечо Дерека почти целый флакон дезинфектора и наложила несколько сенсорных пластырей один на другой, чтобы хоть немного стянуть края раны. По-хорошему, это надо было зашивать, причем в клинике, со стимуляторами регенерации и под наблюдением специалиста. Мия так и сказала, но Дерек слабо покачал головой, и один из сенсорных пластырей тут же отклеился. Упаковка с пластырями была только одна, так что Мия решила пока не поднимать эту тему. Дальше дело пошло быстрей. Истратив почти весь оставшийся дезинфектор, Мия промыла бо́льшую часть порезов и залепила пластырями самые глубокие. Руки надо было бинтовать целиком, но бинта всё равно не было, так что она просто обработала их остатками дезинфектора и обмотала салфетками с антибактериальным покрытием. Потом она оттащила его на кушетку в гостиной, постелив сложенную вдвое простыню, чтобы не запачкать кровью дизайнерское бежевое покрытие, подсунула ему под голову подушку и накрыла пледом, который не нравился Эштону. Дереку было всё равно. Стоя над ним и не зная, что делать дальше, Мия спросила: знает ли Айра, что он здесь? – Айры скоро не будет, – с трудом пробормотал Дерек, и его бесцветные глаза наконец закрылись. Пистолет по-прежнему лежал в прихожей. Пробравшись туда на цыпочках, Мия подняла пистолет, снова нащупала предохранитель и кнопку спуска, не дыша, проскользнула в спальню и заперла дверь изнутри. Остаток ночи она провела, глядя в потолок и прислушиваясь к мертвой тишине в гостиной. К утру у нее затекли руки, и она обнаружила, что всё еще прижимает пистолет к животу. Рабочий день начинался в девять. Мия пролежала в кровати до без пятнадцати, надеясь, что, когда она оденется и выйдет в гостиную, Дерека там уже не будет. Но он, конечно же, был. Открыв дверь, она первым делом увидела бесцветные глаза, напряженно следившие за каждым ее движением. Как только она осторожно опустилась на край кушетки, глаза Дерека метнулись вниз, и Мия вспомнила про пистолет у себя в руке. Это придало ей немного уверенности. Дерек был очень бледен. Его бил озноб, хотя от тела, укрытого толстым пледом, поднималась волна сухого жара. Простыня под ним была мокрой насквозь. Чтобы ее сменить, нужно было поднять Дерека, но Мия сомневалась, что у нее хватит на это сил. Вместо этого она сходила на кухню и принесла воды с лошадиной дозой жаропонижающего. – Вот, – сказала она, протягивая ему стакан с сероватой жидкостью, шипящей, как потревоженная змея. – Я не знаю, что еще можно сделать. Попробовав взять стакан, Дерек с удивлением уставился на свои руки, обмотанные окровавленными салфетками. Он будто не помнил, как здесь оказался, что с ним случилось и кто он вообще такой. – Пей, – настойчиво произнесла она, поднося стакан к воспаленным распухшим губам. – Это надо выпить. Дерек послушно сделал пару глотков и сипло закашлялся, схватившись за правый бок. Мия подождала, пока он переведет дух, и заставила допить всё до конца, хотя он морщился и отворачивался, совсем как Ави, когда у него была температура. Электронный сигнал вызова, раздавшийся из рабочей капсулы, застал их обоих врасплох. Мия чуть не выронила стакан. Дерек дернулся было вскочить, но взвыл от боли и повалился назад, хрипло дыша сквозь стиснутые зубы. – Тише! – испуганно прошептала Мия, оглянувшись на капсулу. Над экраном настойчиво мигал голубой огонек. Проследив за ее взглядом, Дерек с трудом повернул голову и уткнулся лицом в подушку, чтобы заглушить сдавленный стон. Плюхнувшись в кресло и наспех натянув шлем для голографической связи, Мия увидела прямо перед собой взволнованное лицо Айры. – Ты где? – спросил он со странной смесью тревоги и облегчения. – Всё в порядке? – Прости, – Мия заставила себя улыбнуться. – Что-то нехорошо себя чувствую. Сложный первый триместр, – она развела руками. – Я поработаю пару дней из дома, хорошо? Айра вытянул шею, словно хотел заглянуть ей за спину и убедиться, что там никого нет. Мия взяла с сенсорной подставки чашку, которую забыла убрать вчера, и сделала вид, что сдувает пенку с горячего капучино. – Ладно, – помедлив, сказал Айра. – Только будь на связи. Завтра в два звонок по утилизации, до него мне нужен отчет. – Конечно, – Мия с готовностью закивала, но Айра уже отключился. С минуту Мия молча сидела, глядя на молочный фон виртуальной голографической комнаты и слушая тишину в наушниках. Ей невыносимо хотелось остаться в этой комнате, наполненной мягким светом, где появлялись бесплотные лица и голоса, никому не способные причинить вреда. Но в руке у нее была белая фарфоровая чашка с налипшим на стенки вчерашним кофейным налетом: если не помыть ее прямо сейчас, коричневые разводы впитаются и останутся там навсегда. Мия сняла шлем, растрепала примятые волосы, встала и пошла на кухню. Остаток дня она проработала в капсуле, машинально перенося цифры коэффициентов из одних колонок в другие и украдкой глядя на Дерека. Он лежал, обливаясь по́том и одновременно стуча зубами от холода. Мие пришлось принести ему второй плед, но это не помогало. Временами ему ненадолго становилось легче, и тогда он проваливался в сон. Но стоило ей шевельнуться, как бесцветные глаза тут же открывались и находили ее с механической точностью датчиков движения. Разговаривать с ним было не только бессмысленно, но и жестоко. На каждый ее вопрос Дерек мучительно хмурился, пытаясь нащупать ускользавшую мысль. Эти поиски лишали его сил, и тогда он молча цеплялся за Мию пустым отчаянным взглядом, словно кто-то большой и безжалостный тянул его вниз, на самое дно воронки, туда, где ничего не было, кроме страха и темноты. В конце концов Мия оставила всякие попытки выяснить, что́ с ним случилось, и сосредоточилась на работе, стараясь поменьше двигаться, чтобы дать Дереку хоть ненадолго уснуть. Мия понятия не имела, что делать, если жаропонижающее так и не подействует. Если его придется везти в клинику. Если за ним кто-нибудь придет. Если ему неожиданно станет лучше и он нападет на нее, как только она заснет. Чтобы об этом не думать, она открыла первый попавшийся виртуальный гипермаркет и заказала медицинские простыни, несколько упаковок с сенсорными бинтами и пластырями и гипоаллергенные протеиновые смеси со вкусом мясного бульона. На следующий день ему стало немного лучше. Призвав на помощь всё, что удалось вспомнить из короткого курса первой помощи, который она вполуха прослушала в цифровом колледже, зависая в приватном секс-чате с Келлардом с факультета социальной аналитики, Мия сняла с Дерека размокшие за ночь пластыри, промыла и крепко замотала плечо бинтом. Одежду и обувь, насквозь пропитанную кровью, грязью и какой-то болотной ржавчиной, она собрала в пакет и отправила в утилизатор. Взамен пришлось дать ему штаны и рубашку Эштона, чтобы Дерек смог, держась за стены и морщась от боли, добраться до туалета. Они были примерно одной комплекции, но Эштон был выше почти на голову. Он всегда был самым высоким парнем, куда бы они ни пришли: на его коротко стриженную курчавую голову можно было ориентироваться, как на верхушку маяка, торчащую из тумана. Мия смеялась, что ей никогда не удастся потерять мужа в толпе, даже если она этого захочет. «Зато, – отвечал Эштон вполне серьезно, – я вижу то, что тебе недоступно: твою макушку». Составление отчета по отделу политкоррекции заняло у нее всё утро. К полудню, досчитав коэффициенты состязательности по финалам на ближайший месяц, Мия отправила данные Айре – и вдруг ощутила странную, почти головокружительную свободу. Звонок по утилизации должен был вот-вот начаться, но вокруг не было ни Гатто с его понимающим липким взглядом, ни Айры, ни полупрозрачной Фионы с ледяным голосом, проникающим прямо в мозг, – только измученный ознобом и жаром Дерек в домашней рубашке Эштона с подвернутыми рукавами. В пятницу Айра вызвал ее на работу. Мия так и не поняла зачем: поднявшись на 38 этаж, она первым делом наткнулась на Шона из нарративного отдела, который сказал, что Айру вызвали в корпус Эвтерна и сегодня его уже, наверное, не будет. Айра все-таки появился – под вечер, в виде мерцающей голограммы из парка на 70 этаже. Он задал ей пару вопросов, которые можно было с тем же успехом решить на следующей неделе, а потом развернул экран коммуникатора от себя, показав Мие трясущуюся панораму вечернего города. – Красиво, да? – сказал он, перекрикивая гудящий в динамиках ветер. – Квинтэссенция экзистенциальной свободы! Мия молчала. Айра повернул коммуникатор к себе и уставился прямо в камеру. Ветер трепал его малиновые вихры, выворачивая седыми корнями наружу. Айра смотрел на нее с какой-то тоскливой жадностью, кусая синеватые губы и щуря глаза, подернутые серебристым блеском. Мия вспомнила сухую шершавую кожу на кончиках его пальцев и почувствовала внезапную тошноту. – Знаешь что, – произнесла она, с удивлением слушая собственный голос, – я, пожалуй, поеду сейчас домой. И отключилась. Выходные прошли на удивление спокойно. Мия меняла Дереку повязки и кормила по часам. Раны и ссадины заживали на нем быстро, как на диком звере, но в глубине бесцветных глаз по-прежнему не было ничего живого. Он уже мог вставать, но делал это только тогда, когда Мия ему разрешала. Он вообще делал всё, что она говорила, без размышлений и с покорностью сенсорной игрушки с голосовым управлением. Это напоминало ей первые месяцы после клиники – только теперь в роли Эштона была она. Мия помнила это ощущение искусственного скафандра, надетого на нее вместо привычного тела, способного хоть что-то почувствовать. Помнила, как она билась изнутри в его сплошные гладкие стенки, не находя выхода и удивляясь тому, что Эштон не держит в доме лекарств кроме тех, что ей прописали в клинике, зачем-то прячет все острые металлические предметы и приносит воду в пластиковом стакане вместо стеклянного, который можно разбить. Теперь она видела, как это выглядело снаружи. У нее была фора: в отличие от Эштона, Мия точно знала, что там, в глубине непроницаемого скафандра, всё еще теплится жизнь. Тело Дерека было живым – оно отзывалось на прикосновения, нуждалось в пище, засыпало и просыпалось. Оно просто не хотело чувствовать того, что было внутри, словно там были залежи черной боли, к которым невыносимо было даже прикасаться. Эту боль ничем нельзя было облегчить. Дерек должен был справиться с нею сам – или задохнуться в безвоздушном пространстве собственного сознания, герметичного, как стальная камера. Всё, что могла сделать Мия, – это быть рядом, потому что там, внутри этой камеры, откуда не доносилось ни звука, был тот, кто нуждался в ее присутствии. Тот, для кого ее присутствие означало, что он, вероятно, всё еще жив. И Мия часами сидела рядом, глядя на осунувшееся лицо, заросшее неопрятной серой щетиной. Постепенно Дерек стал засыпать под ее взглядом, как Ави, который верил, что, пока она смотрит, с ним ничего не может случиться. Или, может быть, в это верила сама Мия, а Ави просто спал, набегавшись за день, и под его плотно закрытыми веками жили незнакомые детские сны, где люди летали и каждый мог преспокойно дышать под водой. В воскресенье вечером, вставая с кушетки, Мия увидела, как веки слегка приоткрылись, и хриплый мужской голос чуть слышно прошептал: – Спасибо. В понедельник она снова поехала на работу. Пистолет в сумке уже привычно оттягивал плечо: Мия так и не придумала, что́ с ним делать, и каждый раз брала его с собой. Как только в окне вагона показалась сверкающая под утренним солнцем Амальгама, Мия поежилась от неясного ощущения тревоги. Возле турникетов на выходе со станции стояла группа женщин и мужчин в форме Департамента защиты сознания. Мия замедлила шаг и тут же почувствовала, как кто-то поймал ее за локоть. Обернувшись, она увидела Шона. Он вертел головой, жадно раздувая ноздри, словно гончая, взявшая след. – Ты уже знаешь про Айру? – спросил он и потащил ее вперед, прямо на полицейских, которые останавливали всех и что-то негромко спрашивали. – Нет, – хрипло сказала Мия. – Нет, а что с ним? Высокая брюнетка в форме повернулась на звук ее голоса и окинула внимательным взглядом. – Он умер, – Шон подтолкнул ее к высокой брюнетке. – Еще в субботу, но нам сообщили только сейчас. – Как это умер? – Мия решила, что ослышалась. – В каком смысле? – Ужасная глупость, – вздохнул Шон и скосил глаза, чтобы видеть ее реакцию. – Чинил дрон для племянника, неудачно включил мотор. Один из пропеллеров пропорол ему бедренную артерию. Сестра была в соседней комнате, но ничего не успела сделать – всё кончилось в минуту. Перрон вдруг стал липким и вязким, как дно болота. Мия остановилась. – Мэм? – услышала она у себя над ухом. – Вы работаете в этом корпусе? Высокая брюнетка смотрела на нее в упор. Мия открыла рот и с ужасом поняла, что не может произнести ни слова. – Можно увидеть ваш идентификатор? Соскользнув с плеча, сумка с глухим стуком упала брюнетке под ноги. Не в силах пошевелиться, Мия смотрела, как та наклоняется за ней – медленно, словно во сне. – Она же беременна! Вы что, не видите? – резкий голос Шона выдернул ее из ступора. Мия вздрогнула и негнущимися пальцами взялась за сумку, которую Шон выхватил из рук полицейской и протягивал ей. – Мия Дювали, отдел политкоррекции. Я провожу ее на 38 этаж. – А вы?