В углу на диване для посетителей сидел белый мужчина в новеньких блестящих ботинках. Хотя вся одежда на нем была черного цвета, он как будто сливался со светлыми стенами, точно затаившийся хамелеон. Взгляд тоже был какой-то рептильный: неподвижные светло-серые глаза, казалось, смотрели во все стороны одновременно, не пропуская ни малейшего жеста тех, кто находился в приемной. Гордон сразу узнал этот взгляд. Он всякий раз видел его в зеркале, когда брился перед тем, как выйти в гостиную к Линди, позавтракать и ехать сюда. Администратор выкатился из-за стойки и, держась на почтительном расстоянии от Гордона, подошел к мужчине-хамелеону. – К сожалению, произошла небольшая накладка, – зашелестел он, нагнувшись и уперев руки в колени, будто боясь переломиться в пояснице. – Вы ведь не против подождать еще немного? Глаза мужчины скользнули мимо администратора и уперлись в Гордона, как два отшлифованных морем сероватых камня. – Мне спешить некуда, – сказал он и слегка пожал левым плечом. Администратор выпрямился, словно внутри него разжалась пружина, и с победной улыбкой обернулся к Гордону. – Я сейчас всё подготовлю, – сказал он, направляясь обратно к стойке. – Ваша обычная просмотровая будет готова через пятнадцать минут. – Знаете, – неожиданно для себя сказал Гордон, – я передумал. Молодой человек пришел раньше, пусть он и пройдет в просмотровую, которую вы для него готовите. А я могу посмотреть в любой свободной. Ничего нового я там всё равно не увижу. Он повернулся и зашаркал к дивану. Чертов хамелеон занял самый удобный угол с мягким подлокотником, но это не значит, что он, Гордон, должен ютиться в одном из скользких холодных кресел, расставленных вдоль стены. – В первый раз? – спросил Гордон, осторожно устраивая на диване свое неуклюжее хрупкое тело. – Что? – мужчина-хамелеон то ли не понял его, то ли не расслышал. – Мыслеобразы, – Гордон на всякий случай повысил голос и кивнул на дверь просмотровой – своей просмотровой, той, в которой за тридцать шесть лет он выучил каждый бугорок краски на потолке. – В первый раз будете смотреть? – Это так очевидно? – усмехнулся хамелеон, и в его серых глазах мелькнуло слабое подобие интереса. – Есть две стандартные реакции, – Гордон не знал, почему ему взбрело в голову это сказать, тем более что стандартных реакций, описанных специалистами по психодинамике Переноса, было гораздо больше. – Кто-то всё время болтает, ни на секунду не замолкая. Другие просто молчат и смотрят – как вы. Хотя вопросов у них не меньше. Хамелеон повернулся к Гордону, глядя на него холодными каменными глазами. – У меня нет никаких вопросов, – наконец произнес он. – Это неправда, – Гордон поежился под его взглядом, от которого так и несло сырым бетонным подвалом. – Но мы с вами не в Департаменте защиты сознания, чтобы говорить только правду, да? Светлые ресницы хамелеона дрогнули, верхняя губа подпрыгнула, обнажая крепкие зубы, и Гордон догадался, что его собеседник улыбается. – Вопросы, наверное, есть у тех, кто сам хочет попасть на Гарторикс, – пробормотал хамелеон. – Чтобы найти там своего человека. – На Гарториксе нет людей, – сказал Гордон. – Во всяком случае, в нашем понимании этого слова. – А на Земле? Гордон вдруг понял, что не знает правильного ответа на этот вопрос. – Меня зовут Гордон Фессало, – сказал он и зачем-то протянул собеседнику руку. – А вас? – Дрейк, – поколебавшись, сказал тот, но руку так и не взял. – Холуэлл. Повисло неловкое молчание, как всегда после знакомства, словно обмен именами – самое интимное, что может произойти между двумя незнакомцами, и если уж это случилось, то больше и не о чем говорить. – Откуда вы знаете, что там нет людей? – вдруг спросил Дрейк. Гордон усмехнулся. – Это стараются не афишировать, – сказал он, бросив взгляд на администратора, листающего окошки на экране в безуспешной попытке сократить время ожидания для обоих клиентов. – Но в целях развития науки Центр Сновидений имеет право на первичную обработку всех поступающих мыслеобразов. Конечно, эти данные сразу же засекречивают. Так вот, по ним можно предположить, что планета под названием Гарторикс непригодна для выживания существ нашего вида. На ней, судя по всему, нет воды и недостаточно кислорода для дыхания легкими. – Но как-то же они там живут? – неуверенно произнес Дрейк. – Как-то живут, – помолчав, согласился Гордон. Судя по нервной улыбке, администратору удалось перезапустить подготовку второй просмотровой. Перезапись полученных мыслеобразов на другой канал займет еще как минимум полчаса. Гордон вздохнул и с наслаждением откинулся на спинку дивана. – Я читал, что поиски Гарторикса в дальнем космосе финансировали все шесть континентов, – сказал Дрейк. – Странно, что никому так и не удалось туда добраться. – Строго говоря, мы этого не знаем, – улыбнулся Гордон. – Было несколько экспедиций, связь с которыми прервалась по неизвестным причинам. И даже до этого… – он повернулся к Дрейку, ощутив давно забытый азарт хорошего лектора. – Понимаете, человечество давно хотело куда-нибудь деться с Земли. Вы, может быть, слышали об идее коммерческой колонизации космоса? Она была популярна пару веков назад. Дрейк пожал левым плечом. Правое у него почему-то не двигалось. – Разработки тогда велись трансконтинентальными корпорациями. Было несколько серий: коммерческие запуски, экспедиции добровольцев в криокамерах с рассчитанной и заданной траекторией… Проект «Дельта» был признан успешным, хотя оказался довольно бессмысленным: пятеро миллиардеров с обслуживающим персоналом покрутились в криокапсулах вокруг Венеры под управлением искусственного интеллекта и вернулись на Землю, помолодев на несколько лет. После этого на всех континентах начали разрабатывать и предлагать эти самые космические путешествия, рекламируя их как способ за бешеные деньги купить себе несколько лишних лет жизни под видом служения науке. Кого только не набирали в подобные экспедиции – актеров, певцов, даже каких-то строителей… Но потом две экспедиции сбились с рассчитанной траектории и пропали – это уже в рамках проекта «Ипсилон». После этого трансконтинентальная биржа рухнула, и разработки сразу свернули. Никто больше не хотел рисковать за такие деньги. – Странно, – задумчиво произнес Дрейк. – Никогда раньше об этом не слышал. – Это было очень давно, – сказал Гордон. – С тех пор у человечества появились другие заботы. Связь с экспедициями проекта «Ипсилон» была потеряна за двадцать четыре года до первого зарегистрированного случая получения номера. Дрейк повернулся и недоверчиво посмотрел на Гордона. – Вы же не хотите сказать… – начал было он и сразу осекся. Гордон кивнул и невольно расплылся в улыбке. Ему уже много лет было не с кем об этом поговорить. – Я изучал этот вопрос, – негромко сказал он, – после того как гипотеза обратного Переноса была окончательно опровергнута. Коллеги, разумеется, считали меня сумасшедшим. Но, видите ли, у нас нет однозначных данных, и мы ничего не знаем о том, что стало с пропавшими экспедициями проекта «Ипсилон». Для нас они одновременно и живы, и нет. Если предположить, что они живы, то непонятно, почему не могли бы долететь и до Гарторикса, учитывая, что известная нам траектория обоих полетов прервалась в непосредственной близости от объекта, который ученые склонны считать черной дырой, находящейся в процессе формирования. А гравитационно-волновая природа данных, формирующих биохимический код, для удобства называемый «номером», заставляет предположить, что их источник находится за горизонтом событий. Дрейк нахмурился, что-то соображая. – Если они туда добрались, – наконец произнес он, – значит, это возможно? – Добраться – скорее всего, да, – кивнул Гордон. – Но для того, чтобы выжить на Гарториксе, им пришлось бы перестать быть людьми. Как и любому из нас. – Думаете, они перестали? – спросил Дрейк. Гордон развел руками. – На этот вопрос я могу дать вам абсолютно любой ответ, – сказал он. – Это ничего не изменит. Дрейк коротко кивнул, как будто не ждал ничего другого. Гордон буквально видел, как всё, что он говорит, укладывается у собеседника в голове кирпичик к кирпичику, постепенно выстраиваясь в толстую непроницаемую стену, которая то ли огораживала что-то внутри, то ли от чего-то защищала. – Вы сказали, была гипотеза обратного Переноса? – глухо спросил Дрейк. – Я сказал, что она была опровергнута, – мягко уточнил Гордон. – Ученые пытались создать реверсивный номер, связанный с конкретным сознанием на Гарториксе, – впоследствии благодаря этим исследованиям мы научились более точно улавливать и расшифровывать мыслеобразы. Но сам по себе обратный Перенос так и не стал возможным. – Почему? Гордон вздохнул. – Сознание – или то, что мы с вами так называем, – должно в чем-то помещаться, чтобы с ним было можно взаимодействовать, – сказал он. – Без внешней оболочки оно для нас всё равно что не существует. Внешняя оболочка человека, осуществившего Перенос, умирает, потому что разрушается ткань головного мозга. Это процесс, который невозможно повернуть вспять. – Можно же взять какое-нибудь другое тело, – пробормотал Дрейк и, поймав на себе взгляд Гордона, поспешно добавил: – Наверное. – Видите, – сказал Гордон. – А говорили, что у вас нет никаких вопросов. Дрейк усмехнулся, но глаза остались холодными и серьезными. – Эксперименты с телами пациентов в вегетативном состоянии, разумеется, были, – Гордон поморщился, вспомнив архивные голограммы, которые, кроме него, вероятно, никто никогда не смотрел. – Но быстро стало понятно, что для успешного реверсивного Переноса необходимо существенное совпадение генетического материала между двумя оболочками. Грубо говоря, – он грустно улыбнулся, – каждый человек может воплотиться заново только в самом себе. Или в своем клоне – но человечество так и не научилось выращивать жизнеспособные автономные тела, не обладающие при этом своим собственным отдельным сознанием. Если у вас есть дети, вы и сами это прекрасно знаете. – У меня нет детей, – равнодушно сказал Дрейк. Гордону вдруг стало холодно, словно за спиной у него распахнулась дверь в сад, мокрый после ночного дождя. Он взглянул на администратора, размышляя, не попросить ли плед, но решил, что все-таки обойдется: ждать, судя по всему, осталось уже недолго. – Простите, что я болтаю, – Гордон повернулся к Дрейку. – Мне нечасто попадаются люди, которых всё это действительно интересует. – Мне тоже, – отозвался тот. – Обычно всё ограничивается номерами и Лотереей. – Да уж, – фыркнул Гордон. – Мы полвека совершенствуем технологии расшифровки и адресации мыслеобразов – а всё для того, чтобы какой-нибудь инфантильный идиот, желающий сбежать в неизвестность от собственной не слишком приятной жизни, мог показать всему миру рогатого гуманоида и сказать: «Смотрите, это мой двоюродный дедушка, и у него всё получилось». Дрейк рассмеялся – странным свистящим смехом, словно был силиконовым шаром, из которого под давлением выпускали воздух. – Адресация мыслеобразов всегда вызывала у меня подозрения, – сказал он. – Как это вообще происходит? – Пока человек еще на Земле, с части его сознания снимают контрольную копию – своего рода нейробиохимический «якорь». После Переноса этот «якорь» остается в архиве Центра Сновидений. Адресату, когда он приходит впервые, настраивают код доступа с автоматической расшифровкой сигнала – как раз это сейчас и происходит, – Гордон кивнул на администратора, который сосредоточенно двигал окошки на экране. – Но сам сигнал с Гарторикса принимает именно «якорь» – частичка сознания, оставшаяся на Земле. – То есть они даже разговаривают не с нами, – усмехнулся Дрейк. – А просто сами с собой. – Скорее, даже не разговаривают, а думают, – нехотя произнес Гордон. – Вряд ли они могут контролировать мыслеобразы, которые мы получаем. Он вспомнил серого, в огненных прожилках гуманоида с четырьмя спиралевидными рогами и скользкую, болотного цвета рептилию с распахнутой хищной пастью. Гуманоид лежал на подстилке среди разноцветных занавесей, закатив янтарные глаза к потолку, а рептилия, свернувшись рядом, гладила его между ног длинным раздвоенным языком. Если бы София могла не показывать ему своих мыслей, она бы точно никогда этого не сделала. – Моя правнучка Грета, – сказал Гордон, не глядя на Дрейка, – учится в виртуальной школе нового поколения. Недавно они делали проект, посвященный древним религиям. Так вот, люди когда-то верили, что, оказавшись в загробном мире, они обретают всеведение сродни божественному. Знаете – все эти легенды о том, что умершие родственники с небес видят всё, что мы делаем и даже думаем? – Гордон хмыкнул. – А оказалось наоборот. Наши мертвые о нас ни черта не знают, зато мы видим то, что делают или думают они.