С восходом белого солнца район оживился еще больше. Узкие улочки заполнились деловитыми сектами и двухколесными платформами. Изредка проезжали небольшие гиросферы, задевая боками стенки домов и заставляя прохожих тесниться в окрестных переулках. На улицах стоял гомон: извозчики-секты зазывали заказчиков, обещая по сдельной цене отвезти товар или их самих в любую точку Города. Эштон мог бы прицениться к извозу или спросить, в какой стороне Периферия, но у него не было преобразователя. Поэтому он просто бродил по улицам, стараясь не привлекать внимания и надеясь услышать или увидеть хоть какой-нибудь ориентир. Удача улыбнулась ему только после полудня. Лохматый прим с бледно-желтой кисточкой на хвосте взгромоздился на одну из платформ, стоявших на перекрестке, и громко потребовал отвезти его в таверну дядюшки Бо. – На Периферию двойной тариф, – лениво процедил жирный сект с лоснящимся коричневым панцирем. – И деньги вперед. – Обойдешься, – лохматый прим вытащил из кошеля на бедре горсть блестящих металлических кругляшков, отсчитал три и бросил их под ноги секту. – Пятнадцать койнов сейчас, остальное – на месте извозчику. – Двадцать пять – сейчас, – сказал сект, не глядя на лежащие в пыли кругляшки. – Пятнадцать – извозчику. У Лесных ворот в это время пробки. Прим приподнял губу, обнажив кривые клыки. Сект вздернул над головой жала, секты по соседству застрекотали, подбираясь ближе. Заворчав, прим швырнул на землю еще два кругляшка и ссыпал остальное в кошель. – Дану! – крикнул сект, ловко сгребая кругляшки хитиновой лапкой. – К Лесным воротам, пятнадцать. Из ближайшего глинобитного домика выкатился юркий коричневый сект с надетой поверх панциря кожаной шлейкой. Жирный пристегнул к ней ремни платформы, и Дану бойко побежал вперед, лавируя между другими извозчиками. Эштон ринулся за ним, расталкивая попадавшихся под ноги сектов и стараясь не терять из виду прыгающую по ухабам платформу. Это оказалось совсем не просто: боевых драков не натаскивали на длительный бег с препятствиями. Выбравшись из лабиринта узких извилистых улочек, Дану, к ужасу Эштона, уверенно свернул к Ангару. Эштон сжался и нырнул на обочину. Дорога шла вдоль стены, огибая Ангар с севера и неумолимо приближаясь к главным воротам. Еще немного – и Эштону придется пересечь пустое пространство перед въездом в Ангар, где каждая гиросфера и каждая тушка были как на ладони. Платформа уже выскочила на перекресток, когда справа раздался оглушительный трубный звук, и Дану резко затормозил, едва не сбросив клиента на землю. Перекресток замер, пропуская огромную гиросферу, покрытую сверкающими черными камнями. Еле слышный сквозь толстые стенки бордово-коричневый запах коснулся сознания Эштона: мастер Сейтсе ехал в Ангар. Возле самых ворот гиросфера притормозила, и бордово-коричневый запах стал чуть отчетливее, окатив Эштона ледяным ужасом. В следующее мгновение гиросфера въехала во двор, и платформы, замершие на перекрестке, пришли в движение. Эштон едва успел выдернуть хвост из-под тяжелого обруча гиросферы, объезжающей по обочине пробку из груженных мешками платформ. Вскочив на ноги, он с трудом отыскал в общем потоке Дану – тот уже миновал перекресток и забирал вправо. Дождавшись, когда ворота закрылись, Эштон скользнул мимо и бросился следом, удаляясь от Ангара. Платформа Дану катилась вдоль каменных зданий причудливой формы, мимо огороженных стальными лезвиями садиков с чахлыми деревцами. Судя по обилию гиросфер на дороге, это был если не центр, то дорогой и престижный жилой район Города, и Дану со своим неказистым транспортом старался миновать его как можно скорее. Свернув в переулок, платформа Дану прогремела по брусчатке и выскочила на широкую ровную дорогу, простиравшуюся в обе стороны, словно неторопливая река, несущая мелкий лесной мусор. Это был Сортировочный тракт. Эштон узнал его по гигантским треногам с голубоватыми скелетами на обочине. Шарахнувшись в сторону и едва не попав под гиросферу, Эштон стрелой понесся вперед, не разбирая дороги. С тех пор как его вместе с драками девяносто шестой сортировки прогнали от Банка Памяти до Ангара, треног со скелетами стало гораздо больше. «У меня есть два с половиной дня», – пронеслось в голове у Эштона, прежде чем Дану свернул с тракта направо. Судя по всему, они приближались к Периферии. Почти перестали попадаться гиросферы – их сменили раздолбанные платформы, груженные пыльными свертками. По обочинам шли пешком разношерстные тушки; многие были клонированными. Дану обогнул небольшой пустырь, заставленный припаркованными гиросферами. Обвешанные оружием клоны выходили из гиросфер, пересаживались на платформы, которые подкатывали бойкие секты, и ехали дальше, настороженно глядя по сторонам. За пустырем начиналось что-то вроде огромного рынка, раскинувшегося между приземистыми строениями, слепленными из чего попало. Листы металла, известняк, дерево – всё шло в ход, образуя странные сооружения, словно пародирующие человеческое жилье. Между этими постройками сидели, стояли, шли, говорили, стрекотали, рычали, ели, испражнялись, ссорились и перекрикивали друг друга тысячи разных тел. В основном это были клоны и «отремонтированные» тушки, собранные из разнородных частей: драки с рогатыми головами бригенов, примы с острыми гребнями на плечах, секты с пиками на обрубках шипастых хвостов, торчащих из-под панцирей, и даже птеры с пучками тонких хитиновых лапок вместо смертоносных крыльев. Вся эта разношерстная толпа сновала туда-сюда, затекая в узкие переулки и заполняя самые укромные впадины между домами. Воздух звенел от голосов, смешанных с грохотом колес по дощатым настилам и скрипом хлипких платформ. Дану с трудом пробирался через это скопище: даже его ветхая платформа была шире и прочнее на вид, чем те, что тащили за собой на ремнях местные обитатели. Лохматый прим с бледно-желтой кисточкой сидел, вцепившись в рукоять небольшого излучателя, и вертел головой, проверяя, не подбираются ли к нему сзади. Эштон продирался за ними по обочине, то и дело опрокидывая какие-то ящики с шевелящимися личинками и уворачиваясь от тычков, пинков и клацающих вслед зубов, но общая суматоха вокруг надежно укрывала его от глаз Дану и его седока. Наконец они выехали на небольшую и относительно свободную площадь перед огромными воротами из толстых брусьев, обшитых металлическими листами. Створы ворот, усаженные трехгранными металлическими шипами, были распахнуты настежь. В просвете виднелось поле, заросшее причудливо искривленными белесыми кустами, и кромка далекого красноватого леса. Слева и справа от ворот, насколько хватало взгляда, тянулась высокая стена наподобие крепостной. С внутренней стороны ее подпирали массивные колья, поверху шли шипы вдвое длинней, чем на воротах. В проеме стояли четверо бригенов в кольчугах поверх черных балахонов со знаком Банка Памяти – серебристым кругом, перечеркнутым вертикальной линией. В руках у них были тяжелые мощные арбалеты, из чехлов на бедрах торчали рукоятки парализаторов, а в голенищах грубых сапог прятались длинные узкие лезвия. Судя по ловким, плавным движениям, с которыми бригены преграждали путь всякому, кто приближался к воротам, тушки у них были аутентичные, из Источника. Вместе с ними ворота охраняла дюжина клонированных примов с длинными копьями, в кольчугах поверх черных балахонов и в круглых шлемах с прозрачными забралами. Несмотря на то, что ворота были открыты, каждого, кто выходил, останавливали. Если у него была платформа, ее досматривали, поднимая дерюги и открывая ящики. Еще более строгому досмотру подвергались те, кто возвращался в Город снаружи. Как раз в тот момент, когда платформа Дану выехала на площадь, со стороны поля показался небольшой караван. Усталые секты с иссеченными панцирями тащили четыре небольшие платформы с грузом. За ними шли трое примов в самодельных доспехах с короткими тяжелыми копьями. Один был весь покрыт шрамами, у другого не было глаза. Третий, самый молодой и благополучный на вид, держался за платформу, на которой под пропитанной застарелым пурпуром мешковиной лежало нечто бесформенное. – Охотники! – крикнул кто-то из примов-привратников. – Охотники возвращаются. Бригены выстроились в боевой порядок. Примы окружили их, подняв копья. Караван остановился неподалеку, и одноглазый прим пошел вдоль платформ, откидывая дерюги. Двое примов-привратников отделились от группы и принялись ощупывать и обнюхивать всё, что было, вынимая из ящиков тяжелые яркие фрукты и зарываясь по локоть в мягкие цветные перья, которыми были набиты мешки. У последней платформы одноглазый прим замешкался, нехотя приподняв испачканное тряпье. Эштон вытянул шею и увидел окровавленное тело небольшого синеватого драка с вывалившимся языком. Прим-привратник повернул драку голову, чтобы взглянуть на чип, и вопросительно посмотрел на одноглазого. Тот невнятно зарычал, показывая на свой преобразователь. Привратник со вздохом поднял руку, остальные привратники расступились, и караван медленно вполз в ворота. Как только охотники оказались на площади, мембрана на ошейнике у одноглазого засветилась, и невнятное рычание превратилось в речь. – Глоки, – хрипло произнес одноглазый, катая звуки во рту, словно отвык говорить. – Целая стая к югу отсюда. Напоролись на них на обратном пути, в двух днях перехода. Думали, она дотянет до Горизонта, но… Теперь ее разве что в мастерскую. Бриген со знаком Банка Памяти на балахоне передал арбалет товарищу, не спеша подошел к платформе с телом убитого драка и приподнял тяжелую мертвую голову. На затылке между гребнями был виден погасший чип. – Странно, что глоки не тронули чип, – произнес бриген, щурясь на одноглазого. – Как будто хотели, чтобы тушку можно было еще использовать. Примы-охотники переглянулись. Одноглазый весь подобрался. Покрытый шрамами невзначай положил руку на платформу, к краю которой были пристегнуты длинные легкие копья. – Она сама вызвалась с нами идти! – запальчиво крикнул молодой. – Сказала, что хочет заработать на новую тушку. Никто ее не уговаривал. Бриген молча подозвал одного из своих примов, и вместе они внимательно осмотрели тело, испещренное длинными резаными ранами. – Хочешь сказать, что это следы от когтей и клюва? – процедил прим, засунув палец в глубокий порез на шее. – Больше похоже на гартаниевые лезвия. Одноглазый надвинулся на него, вздернув линялую зеленую кисточку на хвосте. Вплетенные гартаниевые иглы угрожающе зазвенели. Прим-привратник отступил на полшага, остальные вскинули копья. – Тушка принадлежит нам, – спокойно сказал прим со шрамами, обращаясь к бригену. – По праву совместной охоты. Остальной товар можем сдать вам за полцены. Одноглазый и молодой зашипели, обнажив клыки, но прим со шрамами не повел и бровью, всё еще глядя на бригена, который молчал, словно что-то взвешивая. – Не нам, – наконец произнес бриген. – Весь товар на Периферии принадлежит Банку Памяти. – Первые в вас, – бросил прим со шрамами и сплюнул себе под ноги. – Во всех нас, – улыбнулся бриген и махнул рукой, показывая сектам-носильщикам, где поставить три платформы с мешками и ящиками. Четвертую, с трупом драка, примы-охотники медленно покатили прочь от ворот. Эштон обернулся, ища глазами Дану с его клиентом. Прим слез с платформы и, нервно озираясь по сторонам, отсчитывал секту кругляшки. Сунув их меж пластинами панциря, Дану развернулся и исчез вместе с платформой явно не желая проводить на Периферии ни одной лишней минуты. Значит, это и есть Лесные ворота. Эштон приоткрыл пасть и втянул в себя воздух, пронизанный запахами всевозможных сознаний. Лавандового среди них не было. Прим с желтой кисточкой пробирался к низким строениям с металлическими крышами, теснившимся под самой стеной. Охотники тащили платформу в противоположную сторону – в лабиринт переулков между рядами домишек из глины и тростника. Поколебавшись, Эштон двинулся за ними. Догнать примов оказалось не так-то просто. Ловко управляя платформой, они ввинчивались в самые узкие переулки, так что Эштону приходилось сворачивать и красться по параллельным улицам, ориентируясь только на запахи их сознаний. Иногда ему удавалось подобраться поближе; тогда он слышал обрывки разговоров. Молодой сомневался, что изрезанную тушку удастся продать. – Им нужны драки, – возражал ему одноглазый. – Они сказали – в любом состоянии. – А если лекарь не справится? – не унимался молодой. – Она же почти сразу издохла. Никакое сознание не удержится в ней до тех пор, пока не залечат раны. – Даже если так, – парировал прим со шрамами, – ее всё равно можно будет продать на запчасти. Но сначала попробуем с лекарем. – Интересно, остались ли у нее еще тушки, – неожиданно произнес молодой. – И где. – Удачи в поисках, – фыркнул одноглазый. – Мог бы расспросить ее до выхода на охоту. – Так она мне и сказала, – молодой покачал головой. – Жаль, что за Горизонтом нельзя разговаривать… Эштон не заметил, как они оказались в самой глубине лабиринта, среди крытых улочек, вымощенных известняком и похожих на запутанные ходы внутри муравейника. Хотя белое солнце стояло в зените, здесь царила прохлада и полумрак: толстые листы застывшей сероватой смолы, натянутые между крышами, почти не пропускали тепла и света. Оскальзываясь на влажных булыжниках, отшлифованных временем, сапогами и лапами, Эштон крался за платформой, прижимаясь к стенам домов из грубо отесанных камней; сквозь трещины в кладке доносились голоса, звуки и запахи чужих сознаний. Свернув за угол, примы-охотники остановились возле каменного забора с массивными коваными воротами. Эштон не успел затормозить и едва не налетел на них, выскочив из-за соседнего дома. Пришлось сделать вид, что он очень спешит, и свернуть налево, проскользнув мимо примов, смеривших его подозрительными взглядами. Едва Эштон скрылся за поворотом, одноглазый – вроде бы он стоял ближе всех к воротам – несколько раз ударил в дверь кулаком. Эштон услышал, как громыхнула железная заслонка, и тяжелые створки со скрипом открылись, пропуская примов с платформой во внутренний двор. Отыскав в заборе широкую щель между камнями, Эштон заглянул внутрь. Двор был небольшим; справа и слева виднелись приземистые строения, в центре стоял невысокий каменный постамент, накрытый циновкой из выцветших перьев. К нему примы-охотники и подогнали свою платформу. Из дальнего строения вразвалку вышел толстый прим с бугристыми проплешинами на плечах и лысым хвостом. Эштон узнал его: это был периферийный торговец, приезжавший в Ангар вместе с Иффи-фэй. Но сейчас сознание в нем было другое – с резким фиолетовым запахом, как если бы синтетическое мыло светилось неоном. – Хвала Старейшему, – тихо сказал одноглазый, наклонив голову. – Старейший с нами, – толстый прим хлопнул себя хвостом по плечу, словно отгоняя назойливое насекомое. – Ну, что вы опять притащили? Вместо ответа одноглазый сдернул с платформы дерюгу и сделал полшага назад. Толстый прим мельком взглянул на истерзанное тело, вздохнул и повернулся к круглому строению, ютившемуся в самом углу двора. – Ли! – крикнул он. – Твой клиент. На зов выполз щербатый сект без средних лапок. С усилием встав, он наклонился над трупом, капнув на него кислотой из железы, выпиравшей из-под надтреснутых грудных пластин. – Так непонятно, – бросил сект, обращаясь к толстому приму. – Нужен первичный осмотр. – Ну давай, осматривай, – проворчал тот. – Что ты уснул над этой падалью? Ли со вздохом сунул лапку между пластинами панциря и извлек оттуда устройство, при взгляде на которое Эштон невольно вздрогнул. Это был портативный активатор чипа – такой же, как в капсуле из смолы водяного дерева. Сект приставил сенсор активатора к погасшему чипу и что-то нажал. Чип слабо засветился. Ли проворно убрал активатор в недра своего панциря, положил лапку на чип, замер – и вдруг осел на землю, стукнувшись панцирем о постамент. Эштон почувствовал, как землистое сознание секта выскользнуло из его неподвижного тела, но никуда не делось.