В следующую секунду мертвая тушка драка дернулась и забилась, хрипя сквозь перепачканные пурпуром зубы. Толстый прим бросился к тушке и зажал оскаленную пасть руками. – Что стоите? – обернулся он к застывшим охотникам. – Хотите, чтобы все это слышали?! Первым в себя пришел одноглазый – навалился сверху, прижимая к платформе дергавшийся хвост. Остальные подмяли под себя бьющееся в судорогах тело, давя отчаянные хрипы и стоны и не позволяя тушке свалиться на землю. Это продолжалось недолго, но всё это время Эштон чувствовал внутри мертвого драка землистое сознание Ли, которое испытывало невыносимую боль. Когда драк со сдавленным хрипом вытянулся и замер на платформе, сект ожил и поднялся на задние лапки, кряхтя и отряхиваясь. – Славно вы ее… – пробормотал он, шевеля жалами над головой. – Можно было бы и остановиться, после того как перерезали дыхательные трубки. – Это не мы, – сказал молодой. – Это глоки. Ли фыркнул. В глубине его землистого сознания всё еще шевелилось черное облако боли. – Я, конечно, не Банк Памяти, – произнес он, – но такого четкого следа в убитой тушке давно не встречал. Ваши перекошенные морды с оружием – первое, что увидит всякий, кто ее наденет. – Всякий? – уточнил одноглазый. – А что вы хотели? – ворчливо сказал Ли. – Разделали ее как птенца к обеду! Конечно, это самое яркое воспоминание, которое осталось в теле. Не думаю, что оно исчезнет и после того, как раны затянутся. – Тушки без следа стоят совсем других денег, – чуть слышно сказал одноглазому прим со шрамами. – К нам бы не обратились, если б могли их себе позволить. – Они ведь нас не сдадут? – взволнованно прошептал молодой. – Когда получат тушку? Толстый прим обвел охотников презрительным взглядом. – Если бы я не знал, что мы с вами на одной стороне, – процедил он сквозь зубы, – здесь бы уже были гвардейцы из Банка Памяти. К сожалению, ваши заказчики рассуждают так же, как я. Одноглазый бросил на прима напряженный взгляд, словно прицеливаясь для удара, но сразу же демонстративно расслабился и убрал руки от многочисленных рукояток, торчавших из чехлов на его портупее. – Сколько? – небрежно спросил он, кивнув на неподвижное тело драка. Толстый прим и сект переглянулись. – Пара дней, – ответил за толстого Ли. – И то если очень спешить. Раны слишком тяжелые. – Поспеши, – одноглазый отстегнул туго набитый кошель и бросил секту. – Здесь половина; остальное послезавтра, когда заберут тушку. – Передай им, что мы будем говорить только с тем, кто знает пароль, – твердо сказал толстый прим. – Пусть не присылают посредника, как в прошлый раз. Слишком опасно. – И активатор не отдадим, – добавил Ли. – Пусть приходит со своим. – Вот еще, – прим со шрамами обнажил клыки. – Откуда они знают, что это не ловушка? – Оттуда же, откуда и вы, – фыркнул Ли. – Странно, что эта мысль не пришла вам в голову, когда вы через пол-Периферии тащили сюда тушку с таким следом. Охотники замолчали, неуверенно поглядывая друг на друга. – Раньше надо было думать, – отрезал толстый прим. – Так им и передайте. Если они нам не доверяют – не получат тушку, только и всего. Узнать, что скажут на это охотники, не удалось: Эштон вдруг почувствовал запах сознаний в переулке за углом. Кто-то приближался, чеканя шаг и глухо звякая чем-то металлическим. Эштону показалось, что он слышит нежный перезвон гартаниевых лезвий, вплетенных в кисточки хвостов, – значит, это были примы. Попадаться им на глаза не входило в его планы, поэтому он быстро скользнул вперед, прижимаясь к забору, свернул за угол – и чуть не врезался в листы металла, решетки и строительные блоки, в беспорядке наваленные вдоль неровной каменной стенки. Забитый мусором переулок был тупиком и упирался в каменный забор. Эштон нервно оглянулся. Шаги и перезвон за спиной приближались; еще немного – и беглого драка с клеймом Ангара на морде обнаружат. Не вполне соображая, что делает, Эштон нырнул под прислоненные к забору листы железа, и пополз, обдирая брюхо об острые обломки блоков. Запахи чужих сознаний приближались – слаженным разноцветным комом, который становился всё больше, застревая поперек горла и мешая дышать. Эштон закрыл глаза и полз уже на ощупь, стараясь как можно глубже зарыться в мусор, сваленный вдоль забора. В следующее мгновение земля под его передними лапами провалилась, и он с грохотом покатился вниз. – Что это? – в кромешной тьме голос Ли прозвучал глухо и как будто издалека. – Где? – Эштон с трудом узнал голос толстого прима, звучавший откуда-то сверху. – В кладовке, – пробормотал Ли. – Там что-то есть. – Твоя паранойя, – толстый прим гоготнул прямо над головой у Эштона. – В кладовке ей самое место. Шорп, сходи проверь, что там. Эштон вздрогнул и заворочался, пытаясь подняться. Он приземлился на что-то мягкое, похожее на бухту свернутого каната, и это что-то обвивало его со всех сторон, цепляясь за гребни и не давая вырваться. Сверху раздались легкие шаги, скрип чего-то железного – темноту прорезала бледная полоска дневного света, и Эштон увидел, что лежит, запутавшись в толстых веревках, сплетенных из цветных перьев, посреди небольшого каменного подвала, заставленного ящиками и мешками. Потом что-то с треском захлопнулось, отрезав подвал от света, и в голову Эштону ударил знакомый оранжево-черный запах сознания, обжигающий, как раскаленный металл. Иффи-фэй стояла на шаткой лестнице, прислоненной к стенке подвала. В одной хитиновой лапке была палка с голубоватым кристаллом на конце, дававшим неровный свет. В двух других она держала небольшой арбалет и целилась Эштону между глаз. – Не стреляй, не надо! – быстро сказал он, но из пасти вырвались только глухие щелчки и хрипы. – Без глупостей, – произнесла Иффи-фэй, прищурившись поверх арбалета, и Эштон замер, глядя, как она спускается с лестницы. Иффи-фэй остановилась чуть дальше, чем доставала его хвостовая пика. Это была излишняя предосторожность: Эштон всё равно не мог выдернуть хвост из паутины веревок. – Я тебя помню, – медленно произнесла она, рассматривая его морду и гребни. – Ты Сто двадцать пятый. Эштон закивал, но Иффи-фэй, нахмурившись, дернула арбалетом, и он снова замер, напряженно следя за ее движениями. Она осторожно провела присоской ему по морде – там, где под осыпавшейся смолой угадывалось нетронутое клеймо Ангара. – Как ты здесь оказался? – спросила она. Эштон раскрыл пасть и тихо защелкал. Иффи-фэй протянула хитиновую лапку и сдвинула веревки, обмотанные вокруг шеи на месте отсутствующего преобразователя. – Понятно, – пробормотала она и сделала шаг назад. Если она уйдет, пронеслось в голове у Эштона, то наверняка позовет гвардейцев Банка Памяти. Он распахнул пасть и, складывая непослушные губы и слишком длинный язык вокруг трех слогов, раньше казавшихся ему очень простыми, с трудом прошипел: – Исф-фси… фсэ… Янтарные глаза Иффи-фэй широко раскрылись. – Откуда ты знаешь… – начала было она, но замолчала, глядя на Эштона со странной смесью ужаса и надежды. – Исф-фси… – снова прошипел он. – Х-х-ха… и-д-д-т. – Хвала Старейшему, – прошептала она чуть слышно. – Он жив? В центре оранжево-черного сознания бушевала огненная воронка, похожая на раскаленный смерч. Эштон не знал, что это значит; он просто завороженно смотрел, как воронка пожирает ее изнутри, пока она смотрит ему в глаза, надеясь прочитать в них не то, что он знает, а то, что она хочет услышать. «Это неважно, – сказал себе Эштон. – От этого всё равно ничего не изменится», – и кивнул. Иффи-фэй шумно выдохнула и разом опустила и палку, и арбалет, согнувшись и уперев хитиновые лапки в колени. Несколько мгновений она не двигалась; потом подняла голову и, пройдя мимо Эштона, скрылась в темной дыре – через нее, должно быть, он и провалился в подвал. Из дыры – то ли это был секретный вход в подвал, то ли выход – послышался скрип железа о камень, грохот и скрежет замка. – Я заперла решетку, – сказала Иффи-фэй вернувшись. – Выйти отсюда ты всё равно не сможешь. Так что сиди тихо. Она воткнула палку со светящимся кристаллом между верхними ступеньками лестницы и исчезла. Эштон смог наконец рассмотреть подвал. Здесь были свалены припасы, лекарства и инструменты, о предназначении которых он мог только гадать. Дыра, ведущая наружу, была тщательно замаскирована ящиками и мешками. Судя по неровным краям, лаз был выкопан в толще глины чуть ли не голыми когтями, из чего Эштон заключил, что хозяева подвала вряд ли догадывались о существовании подземного хода. Скорее всего, это был путь к отступлению, который Иффи-фэй готовила для себя. – Ну что там? – раздался наверху ворчливый голос толстого прима. – Кариопы, – глухо ответила Иффи-фэй. – Опять завелись от темноты. Я оставил внизу кристалл – за пару дней должны передо́хнуть. Стараясь не шуметь, Эштон принялся грызть опутавшие его веревки и резать гребнями петли каната. Через пару часов ему удалось освободиться и встать, отряхиваясь от разноцветных ошметков. Теперь оставалось только ждать – непонятно чего. Сверху доносились обрывки разговоров, из которых Эштон постепенно сложил целостную картину. Это была «мастерская» по лечению и созданию гибридных тушек – видимо, нелегальных, потому что толстый прим по имени Вирту тщательно проверял каждого, кто стучал в ворота, прежде чем открыть. Тушки лечил Ли. Лекарства, хранившиеся в подвале, действовали только на тушки, в которых было сознание, – до тех пор, пока сознание могло в них удержаться. Бо́льшую часть времени Ли проводил в истерзанной тушке мертвого драка, рыча и хрипя от боли, пока его не выкидывало обратно в собственное тело. Судя по тому, что раз от раза периоды этой агонии становились всё длиннее, дело шло на поправку. В сущности, Ли умирал вместе с тушкой драка по многу раз за день. Для того, чтобы снова попасть в тушку, ему приходилось каждый раз активировать ее чип заново. Активатор был самым ценным из всего, чем владел Вирту; без активатора и без Ли никакой мастерской попросту бы не было. Эштон снова спросил себя, сколько же стоило тренированное тело Сорок первого, если Халид расплатился им за активатор для Иффи-фэй. Вирту был поставщиком надсмотрщиков-контрабандистов в Ангаре. Многие лекарства, хранившиеся в подвале, Эштон знал: тут были порошки для заживления ран, игольчатые кристаллы и кислота для восстановления хитина, перетертая смола хондра для облегчения боли. Всё это наверняка стоило целое состояние; Эштон с удивлением понял, что Вирту был богачом, хотя жил на Периферии и выглядел оборванцем в дешевой тушке. Иффи-фэй была у толстого прима чем-то вроде прислуги или раба. Формально она была свободным горожанином, но чипа у нее не было. Вирту не раз говорил, что натравит на нее гвардейцев Банка Памяти, если она сбежит. Видимо, ее жизнь здесь была залогом молчания Халида, который слишком много знал о делах мастерской. О том, что Халида забрали в Банк Памяти, было известно всем. Вирту нервничал и беспрерывно твердил, что по улицам ходят отряды клонированных примов под предводительством офицеров из Банка Памяти. Судя по всему, Периферию методично обыскивали. Когда Ли не страдал от ран в тушке драка, он пытался увещевать Вирту, говоря, что Халид не знал, где находится мастерская, и не мог на нее навести. Вирту резонно возражал, что, если «пямятники» прочешут этот сектор Периферии целиком, они рано или поздно наткнутся и на них. Иффи-фэй как-то осмелилась заикнуться, что Халид, скорее всего, жив, а значит, пока никому ничего не сказал; Вирту прогнал ее с глаз долой, обозвав «тугодумным кретином». В следующий раз Иффи-фэй спустилась в подвал, держа в лапках миску с желтоватой кислотой секта. Подобрав с пола обрывки веревок, она намотала их на палку и щедро макнула в кислоту. – Ищут, скорее всего, тебя, – Иффи-фэй смотрела, как веревки пропитываются жгучей слизью. – Но я не могу сказать об этом Вирту, пока ты здесь.