Наверху было темно и тихо. Впереди высился знакомый небоскреб. Прежде чем войти в лифт, Дрейк на всякий случай обошел его по периметру, но в прохладном ночном воздухе было только спокойствие и тонкий аромат цветущего апельсина из каскадного парка на нижнем уровне. Прозрачная кабина из стеклопластика с приглушенным ночным освещением пахла синтетической чистотой. Дрейк взглянул себе под ноги и усмехнулся: по глянцевому полу расплылась грязноватая лужица. В этот тихий дизайнерский мир он каждый раз приносил с собой грязь и боль. Только грязь и боль, и ничего кроме этого. Выйдя из лифта, он подошел к двери и осторожно провел ладонью по гладкой темной поверхности. В квартире кто-то был. Дрейк всегда это чувствовал: помещение без человека внутри отзывалось совсем иначе, как пустая мертвая раковина, выброшенная на берег. Теплое живое присутствие чуть заметно пульсировало за дверью, отдаваясь в подушечки пальцев. Не открывай, вдруг мысленно попросил он. Я скоро уйду, и меня уже больше не будет; не открывай. В следующее мгновение он услышал тихий щелчок, и дверь перед ним распахнулась. Мия была босиком, в домашнем платье, под которым едва угадывался живот. При виде Дрейка она судорожно вздохнула и замерла. Ему мучительно захотелось прикоснуться к ее волосам, нащупать пальцем тугие пружины зеленых прядей, вдохнуть запах кожи и раствориться в нем навсегда. Это было так неожиданно, что он отшатнулся и даже успел сделать полшага к лифту, прежде чем Мия ухватила его за одежду и, притянув к себе, рывком втащила в квартиру. – Господи, – прошептала она, зарываясь в него лицом, пока он путался пальцами в петлях и складках ее одежды. – Господи боже мой… Они так и остались лежать на полу в прихожей – голые, задыхающиеся среди разбросанных тряпок, под приглушенным дизайнерским светом, льющимся с потолка. Всклокоченная голова Мии уткнулась ему в подмышку, круглая веснушчатая коленка лежала у него на животе, поднимаясь и опускаясь вместе с дыханием. Она не пошевелилась и не сменила позу, и Дрейк не сразу почувствовал, как что-то внутри нее стало другим – словно там, под ее раскаленной кожей, медленно сжался маленький твердый кулак. – Ты вернулся, – сказала Мия так тихо, что он с трудом услышал ее голос, – потому что тебе от меня что-то нужно? Дрейк провел пальцами по ее плечу, по выступающим из-под кожи ребрам, по животу, уютно лежащему между их остывающими телами. – Лотерея, – произнес он, почему-то надеясь, что она его не услышит. – Помоги мне получить номер. Я должен попасть на Гарторикс. Мия выскользнула у него из рук и села, обняв живот. Приглушенный свет лился с потолка ей на спину, превращая в золотистую статую, выточенную из цельного куска синтетического мрамора. Дрейк приподнялся и протянул к ней руку, но так и не осмелился прикоснуться к гладкой коже с россыпью веснушек. Вместо этого он рассказал ей всё: про Центр Сновидений, про Лиз, про красноглазого ящера, вспоровшего ей живот одним ударом чешуйчатого хвоста, и еще почему-то про Гордона. Когда он закончил, Мия даже не шевельнулась. На мгновение ему показалось, что она просто спит и ни слова не слышала. Это был его шанс уйти – исчезнуть из ее жизни, не успев ничего в ней сломать, как уходит мутный кошмар после первых же звуков утреннего будильника. Дрейк уже взглянул на дверь – но тут Мия вздохнула. – Это занимает несколько месяцев, – сказала она ровным чужим голосом. – И нужно ездить в «Кэл-Корп» на очные собеседования. Как только тебя там увидят… Она осеклась и опустила голову, так и не взглянув на него. Дрейк придвинулся и положил ей руку между лопаток. – Ты знаешь систему, – хрипло шепнул он ей в спину. – И знаешь, как можно ее обойти. Полученный в Лотерее номер нельзя передать дальше. С того момента, как в финале объявляли победителя, и вплоть до самого Переноса его жизнь принадлежала шести континентам и освещалась во всех подробностях. Эта сумасшедшая публичность была почти стопроцентной гарантией, что его не убьют. Дрейку надо было не просто попасть на Арену, минуя многоуровневую систему отбора и отсева кандидатов. Он должен выиграть финал. Мия вздрогнула, и Дрейк почувствовал, как она покрывается гусиной кожей. – То, что ты просишь, – это же… преступление, – Мия посмотрела на него глазами, полными надежды – сумасшедшей, невыносимой надежды, что он откажется. – Да, – сказал Дрейк одними губами, глядя, как эта надежда гаснет и исчезает, оставляя только зеленую пустоту. – Я знаю. Мия молчала. – Хорошо, – наконец сказала она. – Но чтобы это сработало, мне нужно знать о тебе всё. Понимаешь? Всё. Если он уже получил номер, купленный Роганом у Томми Вальтера, это вскроется в прямом эфире, когда ему попытаются торжественно передать номер, выигранный в Лотерее. «Регистрация второго номера поверх первичного просто разрушит мой мозг», – Дрейк вспомнил слова Фионы. Его мозг превратится в протеиновую кашу, сделав его сперва овощем, а потом и трупом. Начнется глобальное расследование, о чем тоже говорила Фиона. «Кэл-Корп» совместно с континентальным Центром Сновидений бросит все силы на то, чтобы выяснить, как рядовому сотруднику Департамента, пять лет назад уволенному за проблемы с грэем, удалось обойти все проверки и выйти в финал, – и, конечно, найдет Мию. Дрейк потянулся к ней, и она прижалась к нему всем телом, доверчиво, как ребенок, – чужой ребенок, который был в ней, даже когда они задыхались друг другом, даже когда он входил в нее, чувствуя, как бьется ее сердце. Мия была здесь, с этим ребенком. А Лиз была там, на Гарториксе – одна, как всегда, когда Дрейк уходил на задание, а на самом деле за грэем, чтобы хоть ненадолго перестать за нее бояться. Скрученные в пружины ярко-зеленые пряди цеплялись за отросшую за день щетину и лезли ему в глаза. Дрейк поднял голову – и увидел уже знакомую голограмму на полке рядом с платяным шкафом. Высокий нескладный парень со скуластым черным лицом прижимал к себе Мию, облепленную мокрым прозрачным платьем, и хохотал, сверкая зубами на камеру. Глаза у парня были теплого шоколадного цвета, но взгляд… Этот взгляд Дрейк теперь мог узнать где угодно. Это был взгляд ярко-красных глаз ящера с фиолетовой чешуей и свежим ожогом на морде. Мия заворочалась, и Дрейк разжал руки, испугавшись, что сделал ей больно. Она подняла лицо; ее губы оказались совсем близко. Он прикоснулся к ним своими и выдохнул прямо в горячую влажную темноту: – Ты знаешь обо мне всё. Мия моргнула, скользнув по его щеке намокающими ресницами. – Что ты там будешь делать? – прошептала она. – На Гарториксе? Нескладный парень в дурацкой футболке с эмблемой университета смотрел на него смеющимися шоколадными глазами. – Найду того, кто убил Лиз, – сказал Дрейк. – И убью его самого. – А если у тебя не получится? В ее голосе был страх – тот самый, от которого так хорошо помогал грэй. Страх потери. – Тш-ш-ш-ш, – Дрейк осторожно провел пальцем по приоткрытым губам и улыбнулся. – Не бойся. Это единственное, что у меня всегда получалось. Глава 30. Эштон Вдалеке, за неказистыми домиками, просыпался рынок. Утренний гул нарастал с каждой минутой, как шум прилива, грозя захлестнуть пустынные улочки. В переулке, куда Эштон затащил неподвижное тело Сорок первого, ухватив зубами за хвост, пока было тихо, но это, конечно, ненадолго: на Периферии день начинался рано. «Тушку можешь оставить себе», – сказал мастер Сейтсе. Эштон не представлял, как это сделать, но и оставить Сорок первого случайным прохожим тоже не мог. Его нужно как минимум похоронить, подумал Эштон, – и тут же мысленно рассмеялся: судя по тому, что он до сих пор видел в Городе, идею зарывать годные тушки в землю обитатели Гарторикса считали, мягко говоря, странной. Из глубокой треугольной раны в подбрюшье всё еще сочилась кровь, оставляя пурпурные потеки на утоптанной земле. Эштон прикоснулся языком к ране, заполняя ее клейкой зеленоватой слюной. Ли что-то говорил про «след»: тот, кто наденет убитую тушку, мог увидеть, как ее убивали. Нет, Сорок первого определенно нельзя было здесь бросать. Единственным укромным местом, которое Эштон знал, была мастерская – вернее, подвал с потайным ходом. До него было не так далеко – при условии, что по пути им никто не встретится. Подсунув морду под передние лапы Сорок первого, Эштон перевернул его набок и лег рядом, прижав острые спинные гребни. В несколько приемов ему удалось уложить тушку себе на спину. Несмотря на скромные габариты, Сорок первый оказался довольно тяжелым. Попробовав перейти на бег, Эштон почти сразу же запыхался и замедлил шаг, то и дело слегка подпрыгивая, чтобы не дать бездыханной тушке сползти на землю. Он и раньше-то не был уверен, что помнит дорогу до мастерской, а теперь и вовсе пару раз свернул не туда, едва не наткнувшись на случайных прохожих, спешивших на рынок. Наконец впереди показались знакомые глухие ворота. Эштон принюхался: во дворе за забором никого не было. Собрав остаток сил, он промчался мимо ворот, завернул за угол, добрался до тупика и рухнул на землю, свалив с себя тяжелое колючее тело. Отдышавшись, он прополз вперед и проверил ход. Решетка была на месте, хотя замка на ней не было – видно, Иффи-фэй оставила лаз открытым на всякий случай. Но прятать Сорок первого в подвале было безумием. Эштон подтащил его ближе к стене, укрыл от любопытных глаз несколькими листами металла и торопливо обшарил тело. Ошейник преобразователя был сделан из вытертой старой кожи. Эштон без труда расстегнул замок, но надеть преобразователь на себя удалось только со второго раза. Шипя от боли, Эштон защелкнул замок на затылке и выдохнул экзотическое ругательство на языке своего семейного наследия. Не услышав привычных щелчков и хрипов, он понял, что преобразователь работает. В одном из чехлов, висевших на тусклой цепи, обмотанной вокруг туловища Сорок первого, нашлось несколько блестящих кругляшков со знаком Банка Памяти на одной стороне и цифрами на другой. Судя по цифрам, тут было двадцать семь койнов; кругляшки были холодными и слегка влажными на ощупь, словно их только что достали со дна ледяного ручья. В другом чехле был портативный активатор чипа. Эштон осторожно вытащил его и тронул когтем рычаг. Активатор слегка завибрировал у него в лапе, из узкого сопла вырвался прозрачный серебристый луч, рассыпавшись причудливыми узорами. Никакого оружия не было: острые зубы драка, гребни и хвостовая пика сами по себе были лучшим оружием для ближнего боя. Эштон остановился, не зная, что делать дальше. Резкий холод в затылке заставил его обернуться. Старичок в синем комбинезоне как ни в чем не бывало ворочал шваброй, выметая мелкий строительный мусор из-под металлических листов, прислоненных к стене. Эштон почувствовал, как по всему его телу поднялись гребни. Если в Ангаре узнали, где он скрывается, уйти ему не дадут. – Как ты нашел меня? – спросил он. Старичок поднял голову и усмехнулся. – В смысле – «нашел»? – буркнул он. – Чтобы что-то найти, надо это сперва потерять. – Ты знал, что я здесь окажусь? – недоверчиво произнес Эштон. – Откуда? – А ты? – старичок сощурил любопытные голубые глаза. – Откуда ты знал, что окажешься именно здесь? – Я не знал, – Эштон вспомнил, как его раздражали эти головоломные разговоры в Ангаре. – Я просто здесь оказался. – Ну вот видишь, – старичок улыбнулся и снова занялся своей работой, абсолютно бессмысленной в тупике на задворках Периферии. – Сам всё прекрасно знаешь. Эштон промолчал, напряженно соображая. Он ни разу не видел, чтобы старичок разговаривал с мастером Сейтсе или с кем бы то ни было. Старичок был сам по себе; проблемы Ангара его не занимали. Вряд ли он станет напрягаться, чтобы вернуть беглого драка. – Я-то нет, – старичок, как всегда бесцеремонно читал его мысли. – Но здесь, на Периферии, за два с половиной токена кто угодно станет охотником. А тушка-то у тебя приметная… – Какая есть, – огрызнулся Эштон. Если снять с Сорок первого портупею, можно будет сойти за свободного горожанина. Хотя не клонированных и не гибридных драков на периферийных улочках всё равно было мало. – Вообще-то теперь у тебя их две, – сказал старичок. – Можно выбрать и ту, что меньше мозолит глаза. Эштон вспомнил про активатор, всё еще зажатый в лапе. Чип на затылке у Сорок первого был тусклым серым пятном. Кажется, перед тем как «надеть» тушку убитого драка, Ли активировал чип… – Чип – штука нежная, – предупредил старичок, когда Эштон приставил сопло к затылку Сорок первого. – Не сожги его с первого раза. Нажал, прикоснулся лапой – и вперед. Эштон когтем потянул рычаг на себя. Активатор коротко завибрировал. Эштон увидел, как чип Сорок первого оживает: по сложному переплетению тонких линий побежали холодные серебристые искры, и клубок засветился ровным холодным светом. – Давай, – крикнул старичок. – Сейчас!