– Конечно, – Мия улыбнулась, забыв, что улыбается уже на пределе своих возможностей. – Я отвечу на любые вопросы в рамках своей компетенции. – Простите, что я встреваю… – голос Эмбер, в отличие от нее самой, был маленьким и суетливым. – Я просто хотела… Вы же знаете, кто там против нас? Это был самый частый вопрос – 78 % родных и близких задавали его во время звонка с объявлением даты финала. Для родственников универсальных кандидатов этот процент был еще выше. – Пары не раскрываются до финала, – твердо сказала Мия. – Таковы правила. – Я понимаю, конечно, – не отставала Эмбер. – Но все-таки… какие у нас шансы? Мия почувствовала, что у нее заболели щеки. – Шансы на выигрыш у каждого финалиста подчиняются «удостоверенной случайности», – сказала она. – Это значит, что предсказать исход Лотереи, в сущности, невозможно. Эмбер осторожно высморкалась, оставив в голове у Мии влажную кляксу. – Вы же знаете… – хрипло сказала она, – это наша единственная возможность остаться вместе… – Не бойтесь, – немеющими губами произнесла Мия. – Всё будет хорошо. Я обо всём позабочусь. Дрейку Холуэллу из «Кэл-Корпа» позвонили немного позже. Не застав его на месте, сотрудник отдела политкоррекции оставил ему персональное голографическое сообщение, после чего за эргономичным умным домом в Юго-Западном округе было установлено круглосуточное наблюдение. Дереку оставалось только добраться до своего спального побережья: убийство утвержденного кандидата под камерами «Кэл-Корпа» было столь же невероятным, как и то, что они с Мией могут оказаться вместе на Гарториксе. Дерек решил добираться до дома днем, чтобы войти туда ранним вечером, как все нормальные люди. Мия не поехала на работу. После того как все кандидаты были обсчитаны и утверждены, отдел политкоррекции переходил в полурасслабленный режим ожидания финалов. Сидя на кухне, она смотрела в окно и слушала, как Дерек собирается, устраняя следы своего пребывания в ее квартире. Кушетку они передвинули обратно в гостиную еще утром. – Это всё, – наконец сказал он, и Мия вышла к нему в прихожую. Дерек стоял, прислонившись спиной к двери. На мгновение ей показалось, что сейчас он бессильно сползет на пол и она снова потащит его в ванную. Но Дерек быстро шагнул вперед и успел поймать ее до того, как она поняла, что не чувствует под собой ног. Мия вцепилась в него, как гравитационный якорь, удерживающий аэромобиль на месте, несмотря на порывы шквального ветра. Дерек зарылся лицом в ее волосы и сделал глубокий вдох – так, словно хотел даже не запомнить, а забрать ее всю себе и унести далеко отсюда. – Уходи из «Кэл-Корпа», – пробормотал он, с усилием отрываясь от нее и делая шаг к двери. – Прямо сейчас, не жди ничего, поняла? Мия кивнула. Ее всё равно уже почти не было. Неделя до следующего дополнительного финала прошла спокойно. За утвержденными кандидатами наблюдала служба безопасности: у остальных сотрудников «Кэл-Корпа» не было доступа к приватным видеостримам. Подготовка к финалу шла своим чередом. Это значит, что Дерек благополучно добрался домой, и теперь его жизнь защищала огромная корпорация, распоряжавшаяся временем и вниманием нескольких миллиардов зрителей. В день финала Мия уехала с работы пораньше, чтобы переодеться. Руководителям подразделений выделяли небольшие приватные ложи поближе к Арене, откуда их было хорошо видно, а они могли рассмотреть кандидатов и их родственников в первом ряду партера. Ни одно из старых вечерних платьев не застегнулось на ней, так что Мие пришлось заказать экспресс-стайлинг в салоне для беременных. – Хорошо, что вы наконец пришли к нам, – с шутливым укором сказал ей стилист, подтягивая эластичную систему поддержки для живота внутри сложного летящего платья. – Теперь вам с ребенком будет гораздо комфортнее. Мия молча пожала плечами, подставляя стилисту выпуклый неудобный живот. Теперь это всё уже не имело никакого значения. Когда она добралась до Селесты, огромный зал был почти полон. Вместе с кучкой нарядных гостей, на ходу допивавших шампанское, Мия поднялась на лифте к приватным ложам и вошла в свою, не забыв улыбнуться соседям справа и слева. Чуть дальше сидела Глория в окружении многочисленных родственников, которых она всегда притаскивала на финалы. Наискосок внизу торчали седые дреды Рюна. Мия бросила взгляд в партер – и вздрогнула: прямо на нее оттуда смотрела Эмбер. Мия сдержанно улыбнулась ей и отвернулась к Арене, над которой уже висели сотни сверкающих дронокамер, похожих на рой механических насекомых, застывших в воздухе. Высоко под куполом прозвучал гонг, и многотысячный зал притих в ожидании зрелища и чужих эмоций. – Гости Селесты и жители Земли! – торжественно прогремел бестелесный бесполый голос. – Встречайте – неподражаемая, невероятная, невозможная… Кали-и-ипсо Ска-а-ай! Ослепительный луч софита разрезал наступившую тьму, осветив Арену. По глянцевому покрытию побежали искристые трещины, разделив его на сотни треугольных лепестков. И вдруг все эти лепестки развернулись подобно многослойному лотосу, исторгая из глубины гремящую музыку, нанизанную на чистый стальной голос невероятной силы. В этот раз Калипсо была белой женщиной. Она пела, стоя на площадке, всплывающей в центре гигантского оскаленного цветка, в который превратилась Арена. Площадка поднималась всё выше, под самый купол, и цветок тянулся за ней, становясь сверкающей пирамидой, и потоки кристального голоса текли по ее граням прямо в зал, смывая всё на своем пути. В голографической проекции, зависшей над залом, мерцало лицо Калипсо с ослепительно белой кожей, идеальными голубыми губами и ресницами цвета инея на стекле. Огромные, в несколько этажей, глаза были абсолютно прозрачными: сквозь них поблескивали украшения и наряды гостей на другой стороне Арены, как созвездия в ветреном ночном небе. Длинные гладкие волосы струились по обнаженной спине белоснежной рекой, спускаясь с площадки вместе со шлейфом платья, похожего на переливчатую чешую экзотической рептилии. Хотя Мия слышала живой голос Калипсо далеко не впервые, он всё равно каждый раз ошеломлял. Этот голос проникал повсюду и очищал всё, к чему прикасался, до состояния хрустального небытия. Мия даже не заметила, как приветственная песня Калипсо закончилась и пирамида Арены снова стала цветком, из сердцевины которого выросли две площадки поменьше. Калипсо взмахнула руками, и разом проснувшийся зал утопил финалистов в оглушительных аплодисментах. Бесполый голос под куполом представил Дерека первым – как представителя дважды дискриминируемого меньшинства. Он с любопытством взглянул на Кайру, танцующую в своем инвалидном модуле, словно куст водорослей в неспокойной воде. Редкое неизлечимое заболевание добавляло ей потенциальных голосов по линии дискриминации и таким образом почти уравнивало шансы кандидатов. Почти. Выслушав короткую биографическую справку про каждого финалиста, Калипсо улыбнулась обоим сразу и задала свой первый вопрос. Ее голос легко перекрыл гудение огромного зала: после пересадки синтетических связок полвека назад она перестала пользоваться усилителями. Пары финалистов держались в строжайшем секрете до самого появления на Арене. Но костюм, внешность и даже гендер Калипсо, менявшиеся от финала к финалу, складывались в сложный ребус, соединявший основные черты обоих соперников – в том числе и те, что раскрывались позже, в ходе самого состязания. Это было «драматическое единство проигрыша и выигрыша» – идейный фетиш Калипсо Скай, на котором держалась вся гигантская индустрия «Кэл-Корпа» и целая жизнь 170-летней поп-звезды планетарного масштаба. По легенде, известной каждому жителю шести континентов, номер достался Калипсо в самом начале, когда только изобрели механизм его передачи произвольному получателю, и мегалополисы утонули в крови: те, кому номеров не досталось, были готовы на всё, чтобы получить их любой ценой. Музыкальная карьера Калипсо Скай как раз набирала обороты. Критики отмечали уникальный тембр и несравненный артистизм молодой звезды. Решение передать полученный номер случайно выбранной пациентке одной из беднейших клиник, занимавшихся психологическим сопровождением безнадежных больных, преподносилось как душевный порыв Калипсо, но, скорее всего, было результатом сложных продюсерских переговоров. Вокруг «платинового голоса тысячелетия» уже складывалась целая индустрия, и Перенос звезды в самом расцвете лет уничтожил бы ее без остатка. Со временем уникальный голос и образ Калипсо стали символами бессмертия, доступного каждому, – стоило лишь принять участие в розыгрыше и показать остальным, что оно действительно необходимо именно тебе. Это работало благодаря тому, что в центре гигантской машины по переработке мечтаний и страхов в захватывающее зрелище до сих пор находился живой человек. 170-летнее существование Калипсо Скай во плоти поддерживала целая армия лучших в мире врачей, экспертов по антистарению и специалистов по синтезу и пересадке органов. На материале работы с самым известным телом планеты были сделаны сотни медицинских открытий и введены в массовое употребление десятки инновационных препаратов. Поколения исследователей выросли и состарились (или получили свои номера), продлевая жизнь «платиновому голосу тысячелетия», который всё жил и жил, обещая бессмертие каждому, кто достоин. …Над Ареной зажглось 3D-табло онлайн-голосования. Девятизначное число наверху стало десятизначным и продолжило расти, набухая новыми и новыми цифрами: это были те, кто смотрел финал прямо сейчас. В самом начале трансляции зрители подключались ежесекундно. К кульминации их число доходило иногда до десяти миллиардов. На табло под общим количеством зрителей мерцали две колонки с бегущими цифрами. Правая светилась зеленым и отражала число тех, кто отдал свой голос за Кайру. Левая принадлежала Дереку и была серебристой – белый цвет шрифта для обозначения голосов, отданных за светлокожего финалиста, вот уже несколько десятилетий был общепризнанным дурным тоном. Пока говорила Кайра, итоговое число в зеленой колонке быстро росло. Как только взял слово Дерек, серебристое число почти сравнялось с зеленым. Это был предсказуемый результат. Те, кто голосовал в самом начале трансляции, хотели поскорее разделаться со своим моральным долгом и просто наслаждаться чужими эмоциями на грани жизни и смерти. Голоса первого пула разделились почти поровну, с перевесом всего в пару сотен в пользу Кайры. Если бы эту пару подбирал кто-то из ее подчиненных, Мия премировала бы его за отлично сделанную работу. Вторая часть состязания была блиц-опросом. Калипсо искрилась между двумя финалистами, задавая неожиданные и каверзные вопросы, призванные раскрыть их подноготную и выжать из них эмоции. Над этим скриптом работал весь нарративный отдел. Мие даже почудилось, что в некоторых вопросах она узнаёт руку Шона – до того точными они были в своей циничной жестокости. Судя по ответам Кайры, она выбрала стратегию, опиравшуюся на традиционные семейные ценности. Семья была ее преимуществом, особенно по сравнению с Дереком, у которого не было даже родителей. Поддержка любящего супруга повышала максимально возможное количество голосов во втором пуле на 27 %. Правда, мало кто принимал во внимание, что за финалиста, который демонстрировал полное и абсолютное одиночество, из жалости голосовали на 24 % чаще. Дерек держался спокойно и отвечал своим обычным бесцветным голосом. Перед тем как он уехал к себе, они с Мией несколько раз проговорили его состязательную стратегию, и сейчас он следовал ей так четко, что Мия могла предсказать результат с точностью до десятков, даже не глядя на табло. Сперва он вышел вперед, потом стал немного проигрывать. Чтобы удержать у экранов многомиллиардную аудиторию Лотереи, он и должен был немного проигрывать. Итоговый результат, которого добивалась Мия, был возможен только при определенном количестве голосующих. Верхнее число на табло интересовало ее сейчас гораздо больше, чем то, что происходило в обеих колонках. Затаив дыхание, Мия следила, как два миллиарда вверху превращаются в три, а потом в четыре – к кульминации им во что бы то ни стало нужно дотянуть до восьми. После третьего пула (демонстрация заготовленных мыслеобразов от родственников на Гарториксе, рассказ о том, как каждый из финалистов прожил бы свою жизнь, если бы родился заново) наступило время главного вопроса Калипсо. Мия бросила быстрый взгляд на табло: почти семь миллиардов зрителей. Многие подключались перед самой кульминацией, чтобы собрать эмоциональные сливки – слёзы, истерики, приступы (на этот случай возле Арены всегда дежурили бригады врачей) или даже драки между соперниками. Предкульминационный буст обычно давал шестьсот-семьсот миллионов дополнительных подключений, но этого всё равно было недостаточно. Калипсо откинула белоснежную прядь со лба, и огромный зал замер в лихорадочном предвкушении. – На главный вопрос Лотереи первым ответит тот, у кого больше голосов… Вкрадчивый голос со звенящей стальной сердцевиной заполнил сверкающий блестками и драгоценностями шар Селесты. Калипсо приподняла чешуйчатый подол платья и сделала несколько легких шагов вниз с постамента, покачиваясь на высоких шпильках, как водоросль под водой. – Кайра, – улыбнулась она своим невероятным голосом, – почему вы хотите на Гарторикс? Кайра с трудом подняла голову. Ее призрачный белый взгляд был единственным, что не двигалось и не дергалось в разные стороны, – единственным, что она пока еще могла контролировать. – Думаю, это всем очевидно, – сказала она, и ее голова резко дернулась, соскользнув с эргономичного подголовника. – Я бы пожала плечами, если бы знала, где они у меня. На этот раз Калипсо улыбнулась глазами. В зале раздался смех, и голосов в зеленой 3D-колонке прибавилось. Зрители Лотереи любили, когда терминальные пациенты отвечали с юмором, – судя по результатам опросов, это рождало ощущение, что всё поправимо и любые трудности можно преодолеть. – Если серьезно, – сказала Кайра, и зал затих, ловя ее каждое слово, – то мне просто повезло. У меня есть причина для того, чтобы хотеть жить. Она замолчала и посмотрела куда-то в зал. Ближайшие дронокамеры проследили направление ее взгляда – и в голографической проекции под куполом возникло блестящее от пота и слез лицо Эмбер. Увидев себя над Ареной, она вздрогнула, но тут же улыбнулась и послала жене влажный воздушный поцелуй, прижав пухлые обкусанные пальцы к губам и зашмыгав носом. По залу пронесся общий вздох умиления. Родственники всегда сидели в первом ряду, под самыми дронокамерами, чтобы те, кто смотрел трансляцию, не пропустили ни малейшей эмоции, отразившейся у них на лице. Эмбер была так называемым эмпатическим якорем: всё, что она чувствовала в ходе финала, сразу же становилось достоянием миллиардной аудитории. У Дерека эмпатического якоря не было, а сам он не был склонен проявлять эмоции на публике. Его состязательная стратегия работала только на сверхбольших числах. Мия снова взглянула на табло: семь миллиардов восемьсот миллионов. Это был неплохой результат, особенно для дополнительного финала, который анонсировали и продвигали далеко не так агрессивно, как основные. Но к кульминации рост активной аудитории всегда замедлялся и почти останавливался: все, кто хотел подключиться к трансляции, уже подключились – и ожидали финального приговора. Мия вдруг поняла, что не чувствует собственных рук, сжимающих стеклопластиковое ограждение ложи, и взглянула в зал. В одной из больших гостевых лож возле барной стойки стоял Шон в ослепительно новом костюме, явно взятом напрокат. Рядом с ним на высоком табурете сидела квадратная женщина с мускулистой спиной пловчихи, выпиравшей из искрящегося вечернего платья. Шон что-то говорил ей на ухо, изогнувшись причудливым знаком вопроса. Словно почувствовав на себе чужой взгляд, женщина медленно повернулась вместе с крутящимся табуретом, и Мия увидела скуластое лицо с глазами, похожими на прорези для пуговиц. Линнея Тодороу из службы безопасности качнула головой, слушая Шона, и скользнула взглядом по ложам, где сидели руководители разных отделов. Если Дерек победит, сказала себе Мия, прежде чем отвернуться, меня уже здесь не будет. И неожиданно для себя добавила: «Ну пожалуйста». Ее губы вздрагивали и шевелились – точь-в-точь как у Эмбер, которая ничего не могла изменить, но со всей своей упрямой наивностью надеялась на чью-то помощь – ее, Мии, или Калипсо, или высших сил, в чье существование, судя по результатам опросов, верило не больше десятой доли процента платежеспособного населения Земли. «Пожалуйста, – повторила про себя Мия, обращаясь непонятно к кому. – Пожалуйста». – А вы, Дрейк? – Калипсо повернулась к Дереку, назвав его резким чужим именем. – Почему вы хотите на Гарторикс? Дерек улыбнулся в искрящееся вспышками и прожекторами пространство: ему не на кого было смотреть в первом ряду. – Вот поэтому, – просто сказал он и приложил палец к сенсору на выросшем перед ним дизайнерском стеклопластиковом постаменте. Они обсуждали этот ход столько раз, что Мие казалось, будто она уже видела мыслеобраз, который он должен был показать в кульминации. Но то, что появилось в мерцающем воздухе над головами разряженной публики, было настолько невероятным, что она даже забыла, что это всего лишь голографическая проекция.