Бронсон пристально посмотрел на него, затем хохотнул и сказал: – Бог мой, неужели мне придется взять назад свои слова о том, что вы не дурак? Вы хотите впутать меня в убийство? – Вам приходилось иметь дело со скотом? – Никогда не имел счастья. Знаю, откуда берутся мясо и молоко, только по литературе. – Где дубинка, которая была у вас вчера вечером, когда вы шли с Клайдом Осгудом на ферму Пратта? – Дубинка? – Да. Палка, если хотите. Быть может, сук. – Ну… я не помню… Ах да. Вспомнил, конечно. Она была у сарая, мимо которого мы проходили, и я просто… – Где она? – Вы хотите знать, где она сейчас? В конце концов… – Где вы ее оставили? – Ну… я не… Ах! Конечно же. Когда мы дошли до ограды, Клайд пошел дальше, а я повернул назад. Он прихватил палку с собой. – Зачем? Бронсон пожал плечами. Он снова взял себя в руки. – Просто так, наверное. Вот вы ходите с тяжелой тростью. Зачем? – Не затем, чтобы бить себя до потери сознания. Клайд сам попросил палку? Или вы ее предложили? – Не помню. Это вышло как-то само собой, мимоходом. А что, разве его ударили палкой? Я думал, его убили киркой, согласно вашей версии… – Вы собирались помогать мне, сэр, а не молоть языком. Мне нужна вся правда об этой палке. – Я все сказал. – Ерунда. Вы явно смешались, когда я задал вопрос. – Вулф погрозил ему пальцем. – Берегитесь, если не хотите сделать меня врагом. И учтите, более благоприятной возможности рассказать правду, чем здесь, в сравнительно непринужденной обстановке, вам не представится. Итак, вы сами несли палку до фермы Пратта? – Нет. Я вообще не ходил туда. – Вы так утверждаете? – Это правда. – Я еще раз предупреждаю вас: берегитесь. Допустим на миг, что это правда, тогда ответьте: зачем Клайду понадобилось идти ночью к Пратту? Что он собирался там делать? – Не знаю. – Что он говорил о своих намерениях? – Ничего. Вулф закрыл глаза. Я заметил, что кончик его указательного пальца выводит кружки на ручке кресла, и понял, что он лишился дара речи от ярости. – Я могу… – заикнулся было Бронсон. – Молчите! – Веки Ниро Вулфа дрогнули, и он открыл глаза. – Вы делаете ошибку. Очень серьезную. Послушайте внимательно. Вы требовали немедленного возвращения денег. Клайд не мог собрать нужную сумму в Нью-Йорке и приехал просить деньги у отца. Вы так спешили или так не доверяли ему – или же и то и другое, – что поехали вместе с ним. Вы не хотели упускать его из виду. Осгуд-старший отказался помочь сыну, поскольку Клайд не хотел говорить, зачем ему деньги, и вы были готовы пойти на то, чтобы рассказать все отцу и взыскать долг с него. Тогда Клайд в отчаянии заключает пари. В случае выигрыша он все равно рассчитался бы с вами лишь по истечении недельного срока. А какие гарантии он мог представить, что выиграет пари? Вы согласились бы подождать в одном-единственном случае – если Клайд подробно объяснит вам, каким образом рассчитывает выиграть пари. И он объяснил. Не пытайтесь утверждать, что это не так, я не такой простак. Рассказывайте, как было дело. Бронсон покачал головой: – К сожалению, вы заблуждаетесь. Он не говорил… – Фу! Я не заблуждаюсь. Я знаю, когда я прав. Я стреляный воробей. Берегитесь, молодой человек! Бронсон пожал плечами: – Не надо меня запугивать. Я тоже тертый калач. Но я не могу рассказать о том, чего не знаю. – Говорил ли вам Клайд Осгуд, как думает выиграть пари? – Нет. – Или что собирается делать на ферме Пратта, или с кем там встретиться? – Нет. – По каким-нибудь его высказываниям или намекам вы не можете догадаться, к чему он клонил? – Нет. – Вы допускаете очень большой промах. – Нет. Я понимаю, что предстаю перед вами в дурном свете, но помочь ничем не могу. Бога ради… – Молчите! Вы все-таки оказались дураком. – Вулф повернулся ко мне и приказал: – Арчи, забери у него расписку! Хоть предупредил бы жестом или мимолетным взглядом, прежде чем отдать распоряжение. Правда, когда я жалуюсь на такие его выходки, он неизменно отвечает, что при моей реакции и находчивости никакой подготовки не требуется. В ответ я обычно говорю, что предпочитаю грубой лести простое уважение. Правда, на сей раз мне было все равно. Бронсон был приблизительно моего роста, но навряд ли мог со мной потягаться. Я протянул руку: – Выкладывай! Бронсон помотал головой и не спеша поднялся, отпихнув ногой стул и не спуская с меня глаз. – Это глупо, – сказал он. – Чертовски глупо. Не берите меня на пушку. – Вам нужна расписка, мистер Вулф? – спросил я, не поворачивая головы. – Да. – Отлично… Лапки кверху, приятель, я сам ее возьму. – Нет, – ответил он, даже глазом не моргнув. – Драться я не стану, хотя я не трус. Просто закричу, появится Осгуд и наверняка захочет узнать, из-за чего поднялся весь сыр-бор. Извините уж. – Он развел руками и улыбнулся. – Закричишь? – Закричу. – Посмотрим. Если пикнешь, я сделаю из тебя отбивную. Предупреждаю, только хрюкни – и я остановлюсь лишь с приездом «скорой помощи». А когда Осгуд прочтет расписку, то еще заплатит, чтобы я добавил тебе дюжину оплеух. Так что стой и не рыпайся. Я протянул руку, и, черт побери, этот мозгляк попытался ударить меня коленом, целя в самое болезненное место. На мое счастье, реакция не изменила мне, и я успел уклониться, не то… Портить его физиономию необходимости не было, но хитрюгу стоило проучить, и я четким хуком уложил его на пол. Прежде чем Бронсон снова открыл глаза, я уже склонился над ним. – Спокойно, – предупредил я. – Я не знаю, в каком кармане расписка. Если вспомнишь, то отдай ее сам по-хорошему. Он потянулся к внутреннему карману пиджака, но я опередил его и выудил изящный кожаный бумажник с платиновой – а может, и оловянной – монограммой. Бронсон попытался было выхватить его, но я был начеку, оттолкнул его руку, велел подняться и сесть, а сам отступил, чтобы полюбоваться на трофей. – Ого! – присвистнул я. – Однако деньжата! Тысячи две, а то и больше. Не дергайся. Я у мерзавцев не ворую. Но я не вижу… Ага, вот. Потайной карманчик. – Я развернул бумагу, пробежал ее глазами и передал Вулфу. – Остальное возвратить? Вулф кивнул, не отрываясь от расписки. Я протянул бумажник Бронсону, который уже поднялся на ноги. Вид у него был довольно взъерошенный, но он не отвел глаз, когда брал бумажник. Я вынужден был признать, что в Бронсоне что-то есть: не всякий может как ни в чем не бывало смотреть в глаза тому, кто только что задал тебе трепку. – Спрячь, Арчи! – отрывисто сказал Ниро Вулф и протянул мне расписку. Я достал из кармана собственный коричневый с золотым тиснением бумажник, который подарил мне Вулф в день рождения, и спрятал туда сложенную пополам бумажку. – Мистер Бронсон, – начал Вулф, – я рассчитывал задать вам и другие вопросы, в частности о цели вашего появления на ферме Пратта сегодня утром, но вижу, что это бесполезно. Я начинаю подозревать, что сейчас вы готовитесь совершить еще более тяжкую ошибку, чем несколько минут назад, быть может роковую. Что касается расписки, которую взял у вас мистер Гудвин, то я гарантирую, что через десять дней вы получите назад либо ее, либо свои деньги. Не пытайтесь хитрить. Я уже достаточно зол на вас, а я слов на ветер не бросаю. Спокойной ночи. – Я повторяю… Я же говорил… – Я не желаю вас слушать. Вы глупец. Спокойной ночи. Бронсон вышел. Вулф глубоко вздохнул. Я налил стакан молока и принялся пить, когда заметил краешком глаза, что Вулф таращится на меня, склонив голову набок. Несколько мгновений спустя он пробормотал: – Арчи, где ты взял молоко?