– В холодильнике. – На кухне? – Да, сэр. Там пять или шесть бутылок. Принести вам одну? – Мог бы сделать это сразу и сэкономить время, – проворчал он, запустил руку в карман, вытащил пригоршню пробок от пивных бутылочек, пересчитал их, нахмурился и сказал: – Принеси две. Глава 14 На следующее утро в десять часов в осгудовский седан погрузилась пестрая кучка людей. За исключением Ниро Вулфа, вид у всех был неважнецкий. О себе ничего сказать не могу. Осгуд был хмур, неразговорчив и пару раз огрызнулся Вулфу. Бронсон вновь облачился в давешний костюмчик светского щеголя. Скула у него с правой стороны распухла, и был он угрюм и молчалив. Нэнси, сидевшая за рулем, казалась еще бледнее, чем вчера, глаза ее распухли и покраснели. Машину то и дело дергало из стороны в сторону, и лицо Ниро Вулфа всякий раз сводила мученическая судорога. Нэнси уже успела съездить на вокзал в Кроуфилд и привезти двух родственников, прибывших на поминки. Похороны назначили на четверг, и основной заезд родных ожидался завтра. Вулф, судя по всему, не слишком спешил успокоить девушку, которая привела его в столь неуемный восторг, – он не велел мне открыться мисс Осгуд, что расписка ее брата уже в наших руках. За всю получасовую дорогу до Кроуфилда никто не проронил ни слова, исключая Осгуда и Нэнси, которые перебросились парой фраз, уговорившись встретиться днем после завершения всех дел. Первым мы высадили Осгуда – на главной улице, перед скромным заведением с пальмовыми ветвями и папоротниками в витрине и невзрачной вывеской «Похоронные принадлежности». Затем Нэнси остановилась у гостиницы. Бронсон покинул нас посреди всеобщего гнетущего и недружелюбного молчания; впрочем, подобное отношение – неотъемлемая часть издержек ремесла мошенника. – Теперь в гараж Томпсона? – тихо спросила Нэнси. Я утвердительно замычал, и три минуты спустя она высадила меня у гаража, а сама повезла Вулфа на ярмарку. Счет составил шестьдесят шесть долларов двадцать центов, совсем не мало, даже включая буксировку. Торговаться, конечно, смысла не было, поэтому я тщательно осмотрел машину, заправил ее маслом и бензином, расплатился и покатил по делам. Я должен был отыскать Лу Беннета, секретаря гернзейской лиги. Я заскочил в гостиницу, потерял минут двадцать, пытаясь ему дозвониться, но все-таки выяснил, что он, скорее всего, на ярмарке. Я поспешил туда, оставил машину на стоянке, выйдя победителем из небольшой битвы за место, и очертя голову ринулся прямо в толпу, решив попытать счастья в дирекции. Там мне сказали, что сегодня как раз день скотоводства и у Беннета по горло забот. Искать его посоветовали в павильонах племенного животноводства, что на противоположном конце территории. Я мысленно выругался, представив, что придется снова продираться сквозь несметные толпы мужчин, женщин, орущих детей с воздушными шариками, дудками, пищалками, трещотками и кукурузными хлопьями, через весь этот галдящий, пищащий и свистящий бедлам. И не зря – то, что наконец продралось к цели, миновав частокол ног и острых локтей, уже мало походило на прежнего жизнерадостного весельчака Арчи Гудвина. Эту часть ярмарки я еще не видел. Здесь рядами громоздились огромные павильоны, каждый длиною ярдов эдак в пятьдесят, а то и больше. Людей здесь было немного. Я заглянул в первый павильон. Пахло коровами, и неудивительно, поскольку они там кишмя кишели. Посередине павильона и во всю его длину тянулась перегородка высотой футов пять, к которой с обеих сторон был привязан скот. Быки, коровы, телята. Еще два ряда мычащего рогатого племени было выстроено вдоль стен. Впрочем, при ближайшем рассмотрении ничто не напоминало мне породу, с которой я познакомился благодаря Гикори Цезарю Гриндону. По длинному проходу слонялось несколько случайных посетителей, и я быстрыми шагами обошел павильон, пока не заметил невысокого парнишку в комбинезоне, усердно расчесывавшего гребнем спутавшийся кончик коровьего хвоста. Я сказал, что ищу Лу Беннета, секретаря гернзейской лиги. – Гернзейской? – На лице плюгавого хвосточеса отразилось нескрываемое презрение. – Не знаю. Тут только джерсейцы. – О! Прошу прощения. Я-то, сказать по правде, предпочитаю гернзейскую породу. Есть здесь павильон, куда допускают этих провинциалов? – Конечно. Вон там, за выводным кругом. Кстати, ваш секретарь, должно быть, там. С утра оценивают айрширскую и швицкую породы, а гернзеев будут просматривать в час дня. Я поблагодарил и отчалил в указанном направлении. Миновав три павильона, я очутился на большой площадке, разделенной натянутыми канатами на несколько прямоугольников. Вокруг канатов толпились зрители, несколько сот человек. Внутри мужчины и юноши держали за веревки черных с белыми поясами коров. Одни зрители пристально разглядывали скотину со всех сторон, качали головой и цокали языком. Другие, вооруженные авторучками и картонными карточками, что-то помечали. Один тип стоял на коленях и с таким интересом всматривался в вымя, словно на том было начертано, кому достанется главный приз. Беннета нигде не было видно. Я нашел его в следующем павильоне, который был предоставлен гернзейской породе. Там царило азартное оживление. Работа кипела, куда ни кинь взгляд: чистили шкуры, мыли копыта и морды, расчесывали хвосты, обсуждали и спорили. Беннет сновал по павильону как челнок. Он меня не узнал, так что пришлось остановить его чуть не борцовским приемом. Я напомнил, что мы с ним закадычные приятели, и сообщил, что Ниро Вулф жаждет увидеться с ним где угодно, в главном павильоне цветоводства или в любом ином месте, как можно скорее. Срочно. – Отпадает, – отрезал Беннет со свирепым видом. – Я даже позавтракать не успел. Жюри начинает обсуждение в час. – Мистер Вулф расследует убийство сына мистера Осгуда. Ему нужны от вас очень важные сведения. – У меня таких нет. – Он хочет расспросить вас. – Сейчас никак не могу. Это просто невозможно. Разве только после часа… Когда они приступят… вы говорите, в главном павильоне? Я забегу к нему или дам вам знать. – Вулф обедает в закусочной у методистов. Постарайтесь не задерживаться. По рукам? Он пообещал, что постарается. Пока я добрался до нашего стенда в главном павильоне, настал полдень. Сегодня волновались не только члены гернзейской лиги – в четыре часа намечалось присуждение призов орхидеям. Вулф не отходил от стенда, опрыскивая и прихорашивая свои драгоценные цветы. Опрыскиватель у Вулфа просто шик, изготовленный по личному заказу. Вмещает два галлона жидкости, оборудован камерой сжатия и электрическим моторчиком и при всем том весит всего одиннадцать фунтов. Когда я приблизился к Вулфу, его враг и соперник Шенкс как раз осыпал опрыскиватель комплиментами. Я сказал шефу, что с машиной все в порядке, назвал стоимость ремонта и описал разговор с Беннетом. Вулф поморщился: – Тогда мне придется ждать здесь до часу дня. – Вам полезно постоять, это улучшает талию. – Я не могу ждать – уже среда. У нас совсем нет вещественных доказательств. Я звонил мистеру Уодделлу. Дубинку так и не нашли, а быка полиция не фотографировала. Фу! Воистину можно пожалеть, что нет инспектора Кремера. Как раз его педантичных методов нам и не хватает. Мисс Осгуд сказала, что никто из слуг не видел, когда вернулся Бронсон. Наш следующий шаг зависит от Беннета. – Он сказал, что ничего не знает. – Знает. Только он не подозревает об этом. А что, если ты вернешься и объяснишь… – Только силой. Он уверяет, что даже позавтракать не успел. Это, конечно, подействовало, и Вулф умолк. Только обескураженно хрюкнул и повернулся к Шенксу. Я прислонился к краешку стола с георгинами на другой стороне прохода и широко зевнул. Меня переполняло чувство неудовлетворенности. Я не смог доставить то, за чем меня посылали, – такое случалось редко и раздражало меня. Кошелек Вулфа полегчал на 66 долларов 20 центов. Ужинать и ночевать нам предстояло в доме, где семья и родственники готовились к похоронам. Вулф заявил, что у нас до сих пор нет вещественных доказательств. Все это не добавляло настроения. Вулф и Шенкс перемывали друг другу косточки, вспоминая старые обиды и не обращая внимания на посетителей, бродивших по проходу, а я стоял, прислонившись к столу, и даже не пытался бороться с нахлынувшей тоской. Должно быть, я даже задремал, потому что очнулся оттого, что почувствовал, как меня тянут за рукав, и услышал воркующий голос: – Проснись, Эскамильо, и покажи мне орхидеи. Я продрал глаза: – Какое счастье, мисс Роуэн! Уйдите, пожалуйста. Я в затворничестве. – Поцелуй меня. Я нагнулся и чмокнул ее в лоб: – Вот так. Спасибо, что заглянули. Рад был вас видеть. – Грубиян! – Простите, но я не посылал вам приглашения. Уголки ее рта дрогнули. – Это публичная ярмарка. Я заплатила за вход. Вы экспонент. Так давайте, экспонируйте. Покажите мне цветы! – Экспонент, ха! Я здесь только мальчик на побегушках. – Взяв Лили под локоток, я перевел ее через проход. – Мистер Вулф, мисс Роуэн просит показать ей орхидеи. Вулф галантно поклонился: – Такому желанию я всегда рад подчиниться. Она посмотрела ему прямо в глаза: – Я хочу вам понравиться, мистер Вулф. Или хотя бы не внушать вам неприязни. Мистер Гудвин и я, вероятно, станем друзьями. Вы подарите мне орхидею? – Я редко питаю неприязнь к женщинам, мисс Роуэн, как, впрочем, никогда не испытываю к ним нежных чувств. Что касается орхидей, то здесь у меня только альбиносы. Я смогу подарить вам цветы в пять часов, после присуждения призов. Куда их прислать? – Я сама приеду за ними. Кончилось все это тем, что она увязалась с нами в закусочную. Народу у методистов было еще больше, чем вчера. Миссис Миллер, очевидно, обходилась без выходных, поскольку фрикасе с клецками было столь же восхитительным, как и накануне. Прикинув, что, быть может, в последний раз посещаю сие богоугодное заведение, я вслед за Вулфом заказал себе две порции. Вулф, как всегда за хорошим столом, был общителен и в прекрасном расположении духа. Узнав, что Лили побывала в Египте, он рассказал ей о своей жизни в Каире, и они увлеклись болтовней, словно пара верблюдов, бредущих по аравийской пустыне и наслаждающихся своим обществом. Больше говорил Вулф, но и Лили заставила его несколько раз фыркнуть, так что я нашел, что она, когда захочет, может быть не навязчивой, но даже очень приятной собеседницей. Когда я покончил с кофе и отставил чашку, Вулф заметил: – Беннета все еще нет. Уже половина второго. Отсюда далеко до павильонов скотоводства? Я ответил, что не очень. – Тогда узнай, пожалуйста, где он. Черт побери, я должен увидеться с ним! Если он не может сейчас, скажи, что я пробуду здесь до трех, а потом буду возле орхидей. – Хорошо. Я поднялся. Лили тоже встала, заявив, что пришла на ярмарку с Праттом и Каролиной, и они, должно быть, уже ищут ее. Мы вышли из закусочной, и я разъяснил Лили, что нахожусь на работе, в ближайшие минуты собираюсь изрядно потолкаться, так что, увы, мне не до наслаждения столь приятным обществом. Она сказала, что до сих пор не нашла ни одной мало-мальски приятной черты в моем характере, что мы встретимся в пять часов, и отбыла в направлении трибун. Я двинулся к скотоводам. На выводном кругу дела были в полном разгаре. Я с удовлетворением отметил, что гернзеи пользовались большей популярностью, нежели швицы или айрширы, так как народу кругом толпилось в несколько раз больше, чем пару часов назад. Беннета я разглядел в огороженном пространстве вместе с судьями, секретарями, скотиной и сопровождавшими лицами. Мое сердце екнуло, когда я увидел быка, который, я готов был поклясться, был Гикори Цезарем Гриндоном. Затем я все же сообразил, что он чуть-чуть светлее, да и белое пятно на морде гораздо меньше. Я пробрался на другую сторону, где толпа была не столь густой, как вдруг меня дернули за рукав. Я решил, что Лили Роуэн выследила меня. Но это оказался Дейв, приодетый, в костюме, в рубашке с галстуком и в блестящей соломенной шляпе. – Говорил же я, что вы всегда там, где что-то происходит, – проквакал он. – Вы видели, как эти болваны, чтоб им пусто было, отобрали первое место у Беллы Грасслей ради этой Сильвервилль? А ведь она больше смахивает на козу, чем на корову! – Какой ужас! – Я всплеснул руками. – Чудовищная несправедливость! А вон и наш друг Монт Макмиллан. – Ага, я привез его утром. – Дейв потряс головой. – Бедняга Монт, ему приходится начинать почти на пустом месте. Хочет прикупить несколько коров, если сторгуется. Надо заводить новое стадо, ничего не попишешь. А ведь год назад никто и не подумал бы… Остальное я прослушал, поскольку залез под канат и устремился к Беннету, который на мгновение отстал от остальных, чтобы утереть со лба пот. Он поморгал на меня, жмурясь от солнца, и извинился, что не смог прийти. Я принял извинения и вежливо попросил забежать в методистскую закусочную, желательно сразу же. Беннет ответил, что это невозможно, так как сейчас судят племенной молодняк. К тому же ему все равно нечего сказать Ниро Вулфу. На этот случай у меня уже было заготовлено выступление. Я начал тоном, не допускающим возражений: – Вулф расследует убийство и утверждает, что, пока не увидится с вами, руки у него связаны. Решайте, кто вы – честный гражданин и друг Фреда Осгуда или погоняла на коровьем трибунале? Или правосудие важнее для коров, чем?.. Беннет ответил, что не слишком дружен с Осгудом, а лишь знаком с ним как с членом лиги, но так и быть, придет в закусочную через полчаса.