Беннет внимательно посмотрел на него. – Только не убийство, – быстро сказал он. – Какое это имеет… – Ради бога, – Вулф погрозил пальцем, – я же предупредил вас насчет вопросов. Я не осел. Я задал вам простой конкретный вопрос. Неужели нельзя так же конкретно ответить? Я понимаю, что тогда вы вспылили. И все же: что вы имели в виду? – Ничего. – Вообще ничего? – Ничего конкретно. Я был страшно зол. Мы все прямо кипели. Эта безобразная затея – просто оскорбление… – Знаю. Вполне с вами согласен. Но разве вы не обсуждали, каким образом можно помешать этому плану? Не предлагал ли кто-нибудь подменить Гикори Цезаря Гриндона другим быком? Беннет начал было говорить, но умолк и с подозрением взглянул на Вулфа. – Нет, – сухо сказал он. – Жаль, – вздохнул Вулф. – Неужели вы не можете понять, что я расследую убийство, а не сговор с целью обмана. Клецки нужно есть горячими. Давайте подождем, пока вы поедите. – Нет-нет. Я спешу. – Хорошо. Я не спрашиваю, подменял ли кто-нибудь из вас быка на самом деле или пытался сделать это, я просто интересуюсь, не выдвигалось ли такое предложение в пылу негодования? Я просто хочу выяснить, осуществим ли подобный замысел? – Замысел подмены быка? – Беннет проглотил кусок курицы. – Но это же преступление! В юридическом смысле. – Конечно, но я прошу вас подумать серьезно: мог бы такой замысел увенчаться успехом? Беннет подумал, пережевывая хлеб с маслом. – Нет. Монт Макмиллан сторожил быка. – А не будь там Монта Макмиллана? Или окажись он соучастником сговора? – Тогда другое дело. – То есть вполне возможно подменить Цезаря похожим быком, чтобы подмену не смогли заметить люди, которые не очень хорошо знали Цезаря? – Да. – Но Цезарь был чемпионом породы. – Вулф поморщился и поерзал на стульчике. – Разве он не был уникален? – Конечно же нет! Хороших быков очень много, да и чемпионов не так уж мало. И разница между ними порой чертовски незначительна. В прошлом году в Индианаполисе Цезарь набрал девяносто шесть очков, а Портчестер Комптон – девяносто пять. Иное дело, конечно, их потомство. Данные регистрации их дочерей и сыновей. Цезарь зачал пятьдесят одну чистопородную дочь… – И девять чистопородных сыновей. Слышал. Но я все же не удовлетворен. Допустим… предположим, что, скажем, Клайд Осгуд собрался подменить Цезаря другим быком. Мог ли обычный, сравнительно недорогой бык сойти за чемпиона? – Вполне мог. С расстояния ярдов в сто. Это зависит от того, кто смотрит. – По какой системе присуждают очки быкам? – Мы судим по шкале из двадцати двух показателей. – Беннет запнулся и проглотил клецку. – Идеал – сто очков, но такого, конечно, не случается. Внешний вид и симметрия оцениваются в десять очков. Голова – шесть, рога – одно, шея – три, холка – три, заплечье – два, грудь – четыре, спина – восемь, поясница – три, ляжки – два, крестец – шесть, ноздри – два, живот – десять и так далее. Самое большое количество очков – двадцать – может присуждаться за «выделения, указывающие на цвет продукта». Это определяется по пигментации шкуры, которая должна быть темно-желтой с оранжевым оттенком, особенно заметным в ушах, на копчике, вокруг глаз и носа, на мошонке и у основания рогов. Рога и копыта должны быть желтыми. Существует тесная взаимосвязь между окрасом шкуры и цветом внутреннего жира, а также молока и масла. Таким образом, один этот показатель стоит двадцать очков из ста, а определить его можно лишь при тщательном осмотре. Что касается стоимости, то для быка гораздо важнее качество его потомства, чем внешние показатели. На прошлогодних аукционах, например, средняя цена чистопородного быка не превышала двух тысяч долларов. Средняя цена быков еще не племенных, но от чистопородных коров, составила пятьсот тридцать три доллара. Обычные быки шли по сто пятьдесят семь долларов. А вот, например, Лэнгуотера Ревеллера продали за десять тысяч. – Понятно. – Вулф кивнул. – Дело, как всегда, в тонкостях. Это проливает свет на цены и вопрос о внешнем сходстве. Следующий пункт… Вы меня очень удивили вчера, когда я позвонил вам от Осгуда. Я думал, что каждый породистый теленок при рождении получает какую-нибудь несмываемую метку. Вы же сказали, что метят – клеймом на ухе – только целиком одноцветных телят, без белых пятен. – Правильно. – Значит, если Цезаря подменили другим быком, обнаружить это по отсутствию отличительной метки не удалось бы? – Нет. Это можно сделать, только если сравнить расположение пятен на шкуре этого быка с зарисовкой на регистрационной карте Цезаря. – Совершенно верно. Вы говорили мне о зарисовках и фотографиях. Как они делаются? – Их делает сам владелец при рождении теленка или, во всяком случае, пока тому не исполнилось шесть месяцев. На обратной стороне регистрационного формуляра напечатаны контуры быка или коровы, два в профиль и один в фас. Скотовод раскрашивает эти контуры, выделяя белый цвет, три разновидности желтовато-коричневого (светлый, темный и с красноватым оттенком), коричневый и коричневатые полоски. Эти формуляры хранятся в нашей конторе в Фернборо, и по ним можно опознать любого быка или корову в течение всей жизни. Копии зарисовок делаются и на регистрационной карте. Если вы покупаете быка и хотите убедиться, что он тот, за кого вы платите, вы сравниваете его окрас с зарисовками на документах. – Значит, по телефону я понял вас правильно. Тогда система показалась мне несколько несовершенной. – Это общепризнанный метод, – холодно сказал Беннет. – С ним никогда не было затруднений. – Не было так не было. – Вулф вздохнул. – Еще один вопрос, пока вы пьете кофе. Возможно, вам придется немного поразмыслить. Если мы примем за основу, что Клайд Осгуд и впрямь решил подменить Цезаря, то сколько можно найти подходящих для замены быков в радиусе, например, пятидесяти миль? Конечно, по внешности и окрасу быки должны походить на Цезаря. И еще одно условие: это не должны быть чемпионы, стоящие тысячи долларов. – Но я же сказал, что это невозможно, – возразил Беннет. – Каким бы близким ни было сходство, Монт Макмиллан заметил бы подмену с первого взгляда. Он отличил бы Гикори Цезаря Гриндона от любого быка на свете. – Это же только гипотеза. Уважьте меня, и покончим с этим. Сколько таких быков в радиусе пятидесяти миль? – Простой вопрос, как же, – проворчал Беннет, медленно помешивая кофе. – Один такой бык есть прямо здесь, в павильоне. Уиллоудейл Зодиак, трех лет. Он никогда не достигнет класса Цезаря, но внешне очень напоминает его – и масть, и общее расположение пятен, и стать, и прочее. – А вы уверены, что в павильоне и в самом деле Уиллоудейл? Беннет на миг испугался, но потом с облегчением вздохнул: – Да. Это, без сомнения, Уиллоудейл Зодиак. Судьи недавно осматривали его и нашли дефект в пигментации шкуры. – Он отхлебнул кофе и продолжил: – Еще один подходящий бык есть у Хоули – Ориноко. Поясница у него, правда, узковата, но даже вблизи разницу можно не заметить – все зависит от того, с какой точки смотреть. У миссис Линвиль, что живет невдалеке от Кроуфилда, есть бык, который подошел бы даже больше, чем Ориноко, но я не уверен, на ферме ли он еще. Она собиралась везти его на аукцион в Сиракузы. Затем, конечно, был Гикори Букингем Пелл, сводный брат Цезаря, но он издох. – Когда? – Несколько месяцев назад. Когда сибирская язва уничтожила почти все стадо Макмиллана. – Да. Это было для него катастрофой. Букингем тоже был чемпионом? – Нет. Он и Цезарь родились от старого Гикори Габриеля, великого и красивого быка. К сожалению, даже от самого замечательного производителя нельзя ожидать, что ему всякий раз повезет с потомством. На Букингема было приятно смотреть, но его подводил окрас, да и дочери у него вышли так себе. Его даже не выставляли после того, как в Джеймстауне он набрал всего шестьдесят восемь очков. – В любом случае он пал. А что можно сказать о стаде Осгуда? Беннет медленно покачал головой: – Едва ли. Есть там один перспективный бычок, Тистлиф Люцифер, но он скорее коричневатый, чем желтовато-коричневый с красноватым оттенком. Однако, если нет причин для подозрений и не помнить расположения пятен, его можно спутать с Цезарем. – Какова стоимость Люцифера? – Трудно сказать. На аукционе все зависит… – Просто если прикинуть? – От пятисот до восьмисот долларов. – Понятно. Это, конечно, не сорок пять тысяч долларов. – Еще не родился на свете бык, который стоит сорок пять тысяч, – хмыкнул Беннет. – Эта сумма, которую получил Макмиллан, совсем не отражает истинной стоимости Цезаря. Это просто взятка, которую подсунул ему Пратт, чтобы втянуть в позорный и омерзительный рекламный трюк. Несколько членов лиги предлагают простить Макмиллана на том основании, что потеря стада от сибирской язвы была жестоким ударом и эти деньги помогут ему встать на ноги, но мое мнение в том, что ничто не может оправдать такой поступок, и большинство на моей стороне. Я скорее застрелился бы, чем позволил себе… Эй, Джордж! Я здесь! Иду. Что случилось? Отпихивая на ходу спинки попадавшихся по пути стульев, к нам решительными шагами приближался широкоплечий мужчина, у которого впереди не хватало одного зуба и которого я уже видел сегодня на выводном кругу. – Неужели и десяти минут без меня нельзя обойтись?! – воскликнул Беннет. – Что там у вас стряслось? – У нас-то ничего, – сказал щербатый. – Просто рядом собралась такая толпа, что мы не можем вывести скот. Наверное, целый миллион сбежался. В павильоне у голштинцев под соломой нашли убитого человека. – Боже мой! – Беннет вскочил на ноги. – Кто же это? – Понятия не имею. Ничего нельзя понять. Видели бы вы, какая там неразбериха… Больше я ничего не услышал, потому что они уже шагали к выходу. Официантка припустила было за Беннетом, но я перехватил ее и сказал, что заплачу за еду. – Выглядело бы естественно, – предложил я Вулфу, – если бы я отправился туда разнюхать, что случилось. Вулф помотал головой: – Уже четвертый час, нас ждут свои дела. Он поднялся, с ненавистью покосился на складной стул, и мы покинули закусочную. Передвигаться стало легче, чем раньше, так как, вместо того чтобы бестолково сновать во всех направлениях, посетители ярмарки устремились к скотоводческим павильонам. На большинстве лиц можно было прочесть возбуждение и охотничий азарт, как у стервятников, слетающихся к добыче. Мы держались на краю, поэтому избежали толкотни. Шенкса у стендов с орхидеями не было. Зато там торчал Реймонд Плен, который выставлял орхидеи двух родов: Laeliocattleya и Odontoglossum. Впрочем, его цветам было далеко до наших. Вокруг стендов бродило обычное количество посетителей, которые либо не слышали об убийстве в голштинском павильоне, либо были оригиналами, которые предпочитали орхидеи покойникам. Вулф перекинулся с Пленом парой любезностей, и мы взялись за дело. Одно из восемнадцати наших растений явно загрустило, и я поставил его под скамейку и накрыл газетой. Мы тщательно перебрали все остальные, расправляя нежные побеги и листочки, удалили полдюжины цветов, которые начали привядать. – Вид у них довольно бойкий, – поведал я свое мнение Ниро Вулфу. – Суховаты, – пробурчал он. – Хорошо хоть, что красный клещ еще не появился. О! Добрый день, мистер Шенкс. В четыре часа появилось жюри в полном составе: круглолицый представитель Общества садоводства восточных штатов и Куйлер Дитсон, который несколько раз был судьей в крупных городах. Склонившись над растениями, они внимательно осматривали их и что-то обсуждали между собой, собрав таким образом довольно скромную толпу. Все произошло так быстро, что все наши переживания и тревоги показались излишними. Вулф получил медаль и все три приза, а Шенксу пришлось довольствоваться утешающим похлопыванием по спине. Впрочем, главное для них было в том, что напечатает в следующем номере «Американ орхид газетт» и кто прочитает об этом. У раздосадованного неудачей Шенкса хватило глупости полезть на рожон и попытаться оспорить решение жюри, в ответ на что Реймонд Плен наградил его обидным хохотом.