Я обошел пруд и встал рядом с Принцессой, и она перевела на меня взгляд своих огромных темных глаз. Я гавкнул – низко, рокочуще, готовый ко всему, и в особенности к тому, что сейчас меня укусят этими вот зубами, которые, если так подумать, оказались неожиданно большими. Но кусаться Принцесса не стала. Вместо этого она удивила меня в очередной раз, внезапно завиляв своим маленьким хвостиком-шариком. Я вернулся на каменистую тропинку, и Принцесса потрусила за мной в своей забавной манере – лапы размыты, а тело двигается с очень маленькой скоростью. Кроме того – я заметил это впервые – она держала голову с очень решительным и целеустремленным видом. Мы вскарабкались по каменистому склону и начали свой зигзагообразный спуск с другой его стороны. Перед нами расстилался Клаусон-Уэллс: конюшня, главная улица, салун. Казалось, он не становится ближе, и шли мы целую вечность. На очередном повороте нам преградил дорогу большой валун, загораживая вид на город-призрак. Пока мы обходили его, все изменилось: теперь по улице катил черно-белый седан с крышей, сверкающей голубыми огнями. Черно-белый означал – копы, а мы с копами были на одной стороне, так что я сразу подумал: «Берни», и прибавил шагу, то есть, пошел немного быстрее. Принцесса бросила на меня взгляд снизу-вверх и тоже ускорила шаг, поднимая лапками крошечные облака пыли. Черно-белая машина остановилась перед салуном, и из нее вышли двое мужчин в ковбойских шляпах и с винтовками в руках. Я тоже остановился. Я был почти уверен, что уже видел этих людей. Проблема возникла сразу же: Принцесса не остановилась, а продолжила бежать, обогнув следующий поворот и устремившись дальше. Я прыгнул вперед, одним махом срезав путь, и поймал ее, схватив за шкирку так нежно, как только мог, но суть была вот в чем: это нужно было сделать, нежно или нет. По какой-то причине Принцесса моего мнения не разделила и сделала самое худшее, что только могла сделать, а именно: разразилась пронзительным лаем. Мужчины обернулись и посмотрели в нашу сторону. Можно ли было заметить нас оттуда, снизу? Я не знал. Все, что я знал – что Принцесса не заткнется. Поэтому я развернулся и рванул в другую сторону, вверх по склону, с этой маленькой сучкой – очень верное слово, как сказал бы Берни – в пасти. Я услышал, как внизу с шумом завелся двигатель черно-белого автомобиля, разгоняясь до полной скорости, и по моей спине пробежало странное ощущение. В меня стреляли и раньше, и именно этого я ожидал сейчас. Шум двигателя стал громче, но не могли ведь они загнать эту штуку на холм? Или могли? Разве им не придется выйти и идти пешком? Трудно сказать. Люди и их машины: стали ли они еще сложнее? Тут должен был появиться Берни и все объяснить. Я бросил попытки разобраться в этом сам и просто побежал как можно быстрее. Когда я добежал до вершины холма, замолк двигатель. Хлопнули двери. Воцарилась тишина. Следующим звуком должен был стать пистолетный выстрел. Я все бежал и не оглядывался назад. Мы пронеслись мимо пруда, мимо хижины, еще одной травянистой равнины, а затем спустились вниз по еще одной длинной извилистой тропе, ведущей мимо странной формы скал, и снова очутились в пустыне. Принцесса уже устала лаять и только время от времени поскуливала. Мне это уже до смерти надоело, как и то, что приходилось дышать через нос. Я люблю дышать ртом, когда бегу, всегда любил. Но какой у меня был выбор? Я бежал и бежал, чувствуя, что странное ощущение внизу спины – ощущение, что на тебя нацелились – исчезло. Вскоре я заметил высокий кактус, возвышающийся посреди песка. Я сбавил скорость, остановился в его тени и впервые обернулся: вокруг ничего, кроме плоской песчаной равнины, только вдалеке, в жарком мареве, поднимавшемся от раскаленной земли, колыхались холмы, с которых мы спустились. Мы прошли долгий путь, но главное: больше никаких людей с винтовками. Я отпустил Принцессу. Она упала на землю, вскочила и развернулась ко мне лицом – если так можно выразиться, учитывая, как далеко внизу она находилась – и разразилась сердитым лаем. Я гавкнул в ответ, тоже рассерженный. Некоторое время мы так и лаяли друг на друга, пока она наконец не заткнулась. Я тоже, потому что чертовски устал лаять, просто не собирался сдаваться первым. Принцесса обошла вокруг кактуса, присела и занялась своими делами, все время глядя на меня своими темными глазами, а зачем, я понятия не имел. Я огляделся. Так на моем месте сделал бы Берни. У него для этого было даже специальное выражение: то ли приценка местности, то ли что-то в этом духе. Первое, что нужно сделать в такой ситуации – это как следует приценить местность, поэтому я немного прошелся вокруг, подошел к колючему растению – и пометил его – затем к куче камней, сверкающих золотистым отблеском, и маленькому перекати-поле, лежащему неподвижно. Я пометил камни, перекати-поле и еще кое-что, пытаясь вспомнить, что еще нужно было делать, когда прицениваешь местность – Берни! Где Берни? – когда учуял запах, который мне не понравился: похожий на лягушачий или жабий, только более рыбный, причем запах более резкий и густой, чем запах настоящей рыбы. Я, конечно, говорю о свежей рыбе, тухлая рыба – совсем другая история. Этот специфический запах – лягушачий, жабий, рыбный – означал только одно: змея. Змеи пугают меня до чертиков. Мне не стыдно в этом признаться. Но, и это может вас удивить, однажды я поймал одну змею, жирную и черную. Это случилось, когда мы ходили в поход по горам. Знаете, что меня больше всего поразило в тот день? Выражение лица Берни! Я немного отвлекся на воспоминания, а когда пришел в себя, змеиный запах стал сильнее. Я последовал за запахом, и эй! Он вел меня обратно к кактусу, в тени которого лежала Принцесса, все это время не сводящая с меня взгляда. И – о нет! – позади нее лежала большая змея, свернувшаяся в кольцо, и сейчас она стремительно разворачивалась. В ее открытой пасти виднелись до ужаса острые клыки. Принцесса что, не учуяла запах? Да что с ней не так? Но у меня не было времени додумать эту мысль: я тут же атаковал, лая во все горло, и целясь в хвост, чтобы держаться как можно дальше от опасных клыков. Змея увидела, как я приближаюсь – даже ее крошечные щелочки глаз наводили на меня страх – одним резким движением повернула голову в мою сторону и вознила клыки. Это был не настоящий укус, насколько я знал из просмотра канала Дискавери вместе с Берни. Такой вот у них способ атаки. В самый последний момент, надеясь, что еще не слишком поздно, я высоко подпрыгнул – так высоко, как в жизни никогда не прыгал – и пролетел прямо над змеей. Что-то – возможно, что-то острое – коснулось шерсти на кончике моего хвоста. Я приземлился, развернулся и мельком увидел Принцессу, бегущую – не трусцой, а в самом деле убегающую – прочь от кактуса. Змея приближалась ко мне, скользя по песку боком, голова поднята в воздух, глаза злобные. Я сдал назад, не раздумывая. Ложку в ножевую драку не берут. Я побежал по широкому кругу, сохраняя достаточное расстояние между собой и змеей, и догнал Принцессу. Она все еще бешено неслась вперед, и шерсть ее развевалась на ветру. Под всем этим пухом она оказалась еще меньше, чем я думал. Я перешел на медленную трусцу, и мы продолжили бежать бок о бок. Куда мы направлялись? Подальше от людей с винтовками и змей с клыками: вот и все, что сейчас было важно. А что там себе думала Принцесса, я понятия не имел. Она продолжала бежать, решительно задрав голову. Вечно так бежать невозможно, и спустя довольно продолжительный промежуток времени – солнце уже светило нам в спину – Принцесса замедлила свой шаг до быстрой трусцы, той самой, с размытыми в движении лапками. Я шел рядом, высматривая змей, но ни одной не увидел. Единственным живым существом помимо нас была большая черная птица, кружившая над головой. Не нравятся мне птицы, я ведь уже говорил? Почему они вечно такие мрачные? Был бы я мрачным, если бы мог провести целый день, паря в голубом небе? Вот уж вряд ли. И особенно мне не нравилась конкретно эта птица. Мне почему-то казалось, что она за нами следит. Но зачем ей это делать? Солнце за нашими спинами опускалось все ниже. Тени под нашими ногами удлинились – моя, конечно, была немного длиннее, чем Принцессы. Та все еще бежала своей быстрой трусцой – удивительно, что она так долго могла поддерживать этот темп. Может, она просто не умела двигаться медленнее. Я все ломал над этим голову, как вдруг заметил, что вдалеке виднеется странной формы скала, возвышающаяся над пустыней. А у ее подножья – что это? Крошечный блик? Сияющий отблеск задрожал, исчез, потом вернулся. Там было что-то яркое и блестящее, а яркое и блестящее означает – человеческое. Берни – человек. Это все, что пришло мне тогда в голову. Я сменил направление и взял курс на скалу, и Принцесса отправилась вслед за мной безо всяких понуканий. Солнце опустилось еще немного, и отблеск стал красноватым. Он становился все краснее и краснее, затем потускнел и, наконец, исчез. К тому времени нас окружили тени, а воздух быстро начал остывать. Небо переливалось разными цветами, затем потемнело. На небе появилась россыпь звезд и луна, уже не такой тонкий серпик, как прошлой ночью. Принцесса теперь тяжело дышала, издавая тихий присвист. Мы продолжали идти все дальше и дальше. Понятия не имею, о чем думала Принцесса, я же думал: Берни. Проблема заключалась в том, что скала, казалось, не приблизилась ни на шаг. Через некоторое время я осознал, что я вообще больше не вижу никакой скалы – было слишком темно. А после этого пришли и другие осознания, связанные с голодом и жаждой. Мысли мои обратились к тому времени, когда мне удалось посетить самую настоящую фабрику «Ровер-Энд-Кампани», где готовили лучшие в мире собачьи угощения, в том числе совершенно восхитительные… Принцесса вдруг остановилась. Я остановился рядом. Она просто стояла – все еще решительно наклонив голову, но не двигаясь, в то время как мы должны были продолжать идти. Я тихо на нее гавкнул. Принцесса не залаяла в ответ, не заскулила, вообще ничего не стала делать – просто стояла, как стояла. Я опустил голову и ободряюще ткнул ее носом, совсем несильно, но она упала набок и неподвижно замерла на земле. И что мне теперь делать? Глаза Принцессы были открыты, по крайней мере, тот, который я мог видеть – в нем мерцала луна, крошечный полукруглый блик серебристого света. Я подождал, пока в голову мне придет какая-нибудь идея, и вскоре это действительно случилось: почему бы мне снова не понести Принцессу? Никаких других идей у меня не было, но я почему-то колебался. Не то что бы я очень уж устал или что-то в этом роде – на самом деле, я чувствовал себя таким же сильным и бодрым как и всегда, особенно теперь, когда воздух остыл. Должно быть, у меня была какая-то другая причина. Я перебирал в уме мысли, как любил говорить Берни. Хотя, по правде говоря, никаких мыслей у меня не было, так что я перебирал целое ничего, а что касается настоящего перебирания – не знаю, бус, например, я никогда этого не делал, разве что по чистой случайности… Я потерял нить происходящего и вдруг заметил, что Принцесса дрожит. Я просто стоял и смотрел. Поднялся ветер, резкий и прохладный, может быть, даже холодный. Мне-то было не холодно, но вот Принцессе уж точно. Ее большой темный глаз – тот, который я мог видеть – казалось, смотрел в пустоту перед собой. Она продолжала тихо дрожать, не издавая ни звука. Я лег на землю и свернулся калачиком вокруг Принцессы. По небу медленно двигалась луна. Однажды над нами пролетела большая птица – может быть, та же самая, что выслеживала нас днем. Так вот, к слову о луне. Это было очень странное зрелище: то, как силуэт птицы словно из ниоткуда появился на фоне луны, а затем исчез. Принцесса тесно ко мне прижалась, постепенно переставая дрожать. Я чувствовал биение ее крошечного сердечка. На рассвете – чудесный был рассвет, разгорающийся за все еще такой далекой горой – мы встали, потянулись, отряхнулись, сделали все свои дела и отправились в путь. Поправочка, как иногда говорит Берни: я шел, а Принцесса бежала своей этой трусцой с быстро мелькающими лапками. Она держалась рядом, время от времени бросая на меня внимательный взгляд. Я был главным, по крайней мере, с этим мы разобрались. Солнце поднялось еще выше, вместе с ним пришла жара, а у основания скалы заплясали яркие отблески. Там было что-то яркое и блестящее. Яркое и блестящее означает – человеческое. Берни – человек. Глава тринадцатая – Эй, быстрее тащи сюда свою задницу! Это надо видеть! Это был следующий день, а может, и день после этого. Мысли у меня немного путались – по большей части из-за головокружения. К тому же, как бы трудно в это ни было поверить, меня изрядно тянул к земле вес Принцессы, болтающейся у меня в пасти. Как это вообще возможно? Она же почти ничего не весила. Я сам тот еще здоровяк, а Берни – он еще раза в два больше. Иногда и не в два. Это «иногда» всегда было проблемой. Берни часто становился на весы в ванной и потрясенно говорил: «Что-то тут не так». Мне это всегда почему-то жутко нравилось. Однажды он взял меня на руки, чтобы выяснить, сможем ли мы вдвоем заставить стрелку весов дойти до самого конца, ну или что-то вроде того, до конца я не уверен. Я ненавижу, когда меня берут на руки, но Берни я, конечно же, позволил. – Ого… Реально, что ли? – Разве что мы одинаковую дурь дуем. – Чел, мы и дуем одинаковую дурь. Мы дуем одинаковую дурь каждый гребаный день. – Так мы галлюцинируем? У меня не было глюков – классных таких – года с девяносто шестого. Рядом что, хиппи? Я догадался по манере разговора. Я поднял глаза, и осознал, что скала, которая так долго оставалась вдали, внезапно оказалась прямо у меня перед носом, но выглядела она неустойчиво, словно шаталась. У ее основания стоял, покачиваясь, фургон, раскрашенный во все цвета радуги, и в его лобовом стекле отражался свет солнца. Рядом стояла открытая палатка, у которой сидели два старика – оба лысые, если не считать длинной седой челки до плеч. Без сомнения, мы натолкнулись на хиппи. – Ты только посмотри, – сказал тот, что в жилетке. – Вот бы у нас был фотик. – Чувак, у нас есть фотик, – сказал тот, что без жилетки. – Правда? – Ага. Один передал другому косяк с травой. Я подошел к ним совсем близко и положил Принцессу на землю. – Ты только посмотри. Я думал, это хорек или что-то типа, но нифига. – Естественно, нифига. В пустыне хорьков нет. – Да есть. – Нет. Они снова обменялись косяком с травой. Я стоял, тяжело дыша, Принцесса лежала на земле с открытыми глазами. – Я вот о чем: я думал у него хорек, которого он убил, типа, вот этот большой пес. А это оказалось махонькая собачка. Большой пес тащил маленькую. И взялся он из ниоткуда, если ты понимаешь, о чем я. – О чем ты? – Посмотри вокруг. Видишь кого-нибудь? – Не-а. – Так что взялся он из ниоткуда. Странно ведь, да? – Ась? – Типа, насколько часто такое происходит? Две собаки появляются из ниоткуда? – Напугали меня до усрачки. Я стоял и смотрел на стариков. В пустыне вообще полным-полно старых хиппи – мы с Берни натыкались на подобных парней и раньше. Берни они не нравились, не знаю, почему, но я их любил, особенно их запах – пот, кожа, травка, грязные ноги. Очень интересный запах. Я слышал его и сейчас, и мне он показался особенно сильным. – Как думаешь, о чем это он лает? – Пугает меня до усрачки. Они по очереди докурили остаток косяка. – Может, он пить хочет. – Других идей у меня нет. – И у меня.