Мы спустились по длинному темному туннелю – я не слишком люблю туннели – и подошли к перилам, за которыми, далеко внизу, виднелся пол арены. Вокруг нас были ряды пустых металлических сидений. Голубой пол, но никакого льда. Только я успел это подметить, как воздух наполнил ужасный звук, наполовину рев, наполовину писк. – Все в порядке, приятель, – сказал Берни. – С микрофонами так бывает. Может, в питании что-то закоротило. Звук сразу же затих – неужели это Берни заставил его исчезнуть? А питание? Как это все связано с едой? Еда была одной из лучших вещей в жизни. Словом, я ничего не понял, но, как ни странно, в тот самый момент, когда я подумал о еде, я заметил часть кренделя – такого большого, мягкого – валяющегося под соседним сиденьем. Легкая добыча. Я подобрал его, и на вкус он оказался не таким уж и мягким, но с другой стороны, я очень давно не ел кренделей. Затем я присоединился к Берни у перил. Внизу, на первом этаже арены, стояла небольшая группа людей – больше двух, плюс еще кое-кто из моего народа. Ее я узнал – отчасти потому, что она было такой маленькой и пушистой, а отчасти по ее манере решительно держать голову. Принцесса. А люди? Я узнал графа с его большим носом – большим для человека – и усами, и Нэнси, возвышающуюся рядом с ним. В руках она держала поводок Принцессы. Другая высокая женщина, на этот раз блондинка, держала в руке микрофон. Ее губы шевельнулись, и сразу после этого ее голос прогремел по арене. Губы и слова не совсем совпадали, и из-за этого мне было трудно ее понять. – Значит, я просто скажу: а теперь для открытия собачьей выставки «Грейт-Вестерн» мы приглашаем мэра. Пожалуйста, поприветствуйте его, бла-бла-бла. Затем мэр возьмет микрофон… – После того, как его освистают, – очень тихо сказал Берни. – …и скажет, что в этом году шоу посвящено памяти Аделины Боргезе, и… Граф наклонился вперед. Его губы зашевелились, но я не услышал ни звука. – Мои извинения, – сказала блондинка. – Графини Аделины Боргезе, и после этого он передаст микрофон вам. А потом… Граф протянул руку и забрал микрофон у блондинки. – Графиня Аделина де Боргезе, – сказал он. – Она была бы очень признательна нам за это шоу. Она всегда была добрым другом в мире собак, и… – блондинка потянулась к микрофону. Я слышал, как она сказала: – Не нужно сейчас произносить всю речь, сэр, мы только… Но граф отобрал у нее микрофон и продолжил: – И поэтому от ее имени я, граф Лоренцо де Боргезе, официально открываю собачью выставку «Грейт-Вестерн». Да начнется соревнование! Все просто стояли там, внизу, с очень неловкими выражениями лиц – трудно это описать. Все, кроме Нэнси: та хлопнула в ладоши, издав очень слабый звук. Граф вернул микрофон и слегка поклонился блондинке. – Когда вы произнесете речь, – сказала она, – я представлю… Берни попятился от перил. Я тоже попятился и перестал слушать. Берни вдруг заметил человека, сидевшего в конце арены, ближе к нам, чем к первому этажу, но рядом ниже. Это был невысокий седовласый мужчина, одетый в черное. В одном ухе у него сверкал гвоздик. Готов поклясться, я где-то видел его раньше, но где? Он встал и пошел по проходу, направляясь к выходу на первый этаж арены. – Руи Сантос, – сказал Берни. – Водитель. Внизу Нэнси отошла от остальных и направилась к Руи. – Почему мы еще его не опросили? – сказал Берни. У меня не было ответа на этот вопрос. – Я начинаю терять самообладание. Берни теряет самообладание? Да никогда. Мы отлично справились с этим делом, фактически полностью его раскрыли. Разве преступников не посадили за решетку? Но где же Сьюзи? Это вызвало у меня беспокойство. Когда преступники сидят в камере – это же значит, что дело раскрыто, верно? Мысли медленно вернулись к недавнему прошлому: вот мы стоим с Принцессой в хижине, на раскладушке лежит Аделина; а вот Турман с удушающей цепью; в голове мелькали и некоторые другие обрывки воспоминаний, слишком смутные, чтобы их разглядеть. Я подумал что мы, возможно, все-таки не раскрыли дело, но дальше эта мысль никуда не завела. – Эй, Чет? Что случилось? Ничего. Все было в порядке. Я понял, что низко опустил хвост, и вновь высоко задрал его, готовый начать вилять им, как только представится подходящий момент. Руи ждал чего-то в конце прохода, у самого нижнего ряда сидений. Нэнси все еще шла из одного конца площадки в другой, и вдруг она начала поднимать голову – вероятно, чтобы оглядеть трибуны. Берни нырнул за железное кресло, мне же этого делать было не нужно, я и так находился довольно близко к земле. Мы выглянули поверх спинки кресла. Нэнси подошла к Руи и вручила ему конверт, большой, с мягкой набивкой. Оказывается, эта набивка совершенно несъедобна, но это история для другого дня. Затем Нэнси развернулась и пошла прочь. Руи тоже повернулся и начал подниматься по лестнице. Мы остались внизу, не сводя глаз с Руи. Он дошел до нашего уровня, но не пошел в нашу сторону, а свернул в один из тех туннелей, ведущих из арены на улицу. Берни очень-очень тихо поцокал языком. Мы поднялись и направились к тому же туннелю, я – совершенно бесшумно, Берни – так тихо, как только это возможно для человека. Как раз перед тем, как войти в туннель, я в последний раз оглянулся на первый этаж арены и встретился с большими темными глазами Принцессы. Казалось, они смотрели в мою сторону. Следить за людьми без их ведома одно из самых лучших занятий в нашей работе. Однажды мы выследили одного по-настоящему плохого парня в глубине Мексики, возможно, не вполне законными методами, что бы это ни значило. Мексика! Позвольте рассказать. Перестрелки – никогда не видел столько перестрелок, как там. И мои ребята, не все, но некоторые, в Мексике совсем другие. Они бегают стаями и держатся подальше от людей, за исключением тех случаев, когда добывают себе пропитание. Ребята они по-настоящему суровые, красноглазые такие, худые и злющие. Я пытался завести себе друзей, но дружбы у нас не вышло. В Мексике я попал в несколько передряг – как и Берни. Мексиканскому ветеринару пришлось меня зашивать, и Берни она заодно тоже зашила. Мы шли по туннелю. Было темно, и Руи казался темной человеческой фигурой на фоне белого прямоугольника света, который вскоре исчез. – Думаю, ты знаешь что-то, чего не знаю я, – сказал Берни тихим голосом. Я? Знаю больше, чем Берни? Да быть такого не может. Ну, разве что я действительно знал больше о мире запахов и звуков, а также о вкусе определенных вещей – таких как палки во дворе, ножки стула и жевательные полоски. Ладно, может, кроме последнего – у меня было смутное воспоминание о вечеринке, на которой мы были через некоторое время после того, как раскрыли дело Гулагова. Это была вечеринка со смешными шляпами, хлопающими тут и там пробками, и я точно помню Берни, который грыз кончик жевательной полоски – просто так, чтобы попробовать, каково это на вкус. Ну, разве он не лучший? Я придвинулся к нему чуть ближе. Некоторые люди оглядываются назад, когда вы за ними следуете, а некоторые нет. По словам Берни, тех, кто этого не делают, можно брать голыми руками. Я не совсем понимал, что он под этим имел в виду, потому что никаких перчаток Берни не носил, и всех преступников мы брали голыми руками: и тех, кто оглядывался, и тех, кто нет. Но я никогда и не утверждал, что понимаю все, что говорит Берни. На чем я остановился? Ах да, Руи. Он оказался из тех людей, что не оглядываются назад. Мы следовали за ним по туннелю. Следить за Руи оказалось очень просто: он не оглядывался назад, оставлял за собой луковый аромат и носил туфли с твердой подошвой, которые громко щелкали при каждом шаге. Берни носил старые сапоги, высокие и потрепанные, и практически не издавал ни единого звука, ну и я, конечно, двигался совершенно бесшумно. Руи вывел нас вниз по пандусу на парковку, все еще практически пустую. Мы с Берни зашли за угол, притаившись за мусорным контейнером. Мусорные контейнеры время от времени появлялись в нашей работе, и у меня найдется пара историй, которые я могу рассказать на эту тему, но не прямо сейчас. Я просто воспользуюсь моментом, чтобы сообщить: запахи мусорных контейнеров – просто завораживающие. Тем временем Руи шел к стоявшему неподалеку черному лимузину: щелк-щелк, щелк-щелк. Он открыл дверцу, забросил внутрь мягкий конверт и сел в машину. – Поехали, – сказал Берни, и мы побежали к порше, тоже недалеко, но в другом направлении. Возможно, вы удивитесь, но на короткие расстояния Берни бегает довольно быстро для человека, даже несмотря на больную ногу. Правда, к тому времени, как он добрался до машины, я уже сидел на переднем сидении – и не сводил глаз с лимузина, который почти уже подъехал к выходу – но все же долго себя ждать Берни не заставил. Берни повернул ключ. Мне нравится звук нашего двигателя, низкий и урчащий, словно у могущественного живого существа, готового в любой момент рвануть вперед. Но мы не рванули вперед, а медленно ехали по парковке. На мой взгляд, слишком медленно. Лимузин уже выехал со стоянки, и его больше не было видно. – Улица с односторонним движением, – сказал Берни. – Если когда-нибудь наступит тот день, когда я не смогу отыскать на улице целый лимузин, я тут же выкину свое удостоверение в помойку. Я прокрутил это предложение в голове, но оно показалось мне слишком запутанным, и я сдался. Мы выехали с парковки на улицу и сразу же заметили лимузин, стоящий на светофоре. Выходит, беспокоился я совершенно зря. Я всегда ставлю на Берни. Всегда ставил и всегда буду ставить, хоть у меня и нет денег, да и у Берни тоже. Какая у нас там была последняя проблема с финансами? У меня возникло ощущение, будто я вот-вот вспомню, но оно ушло. – Одна маленькая проблема, – сказал Берни. – У Руи было два шанса увидеть нашу машину – у нас дома и на взлетной полосе, так что нельзя рассчитывать на… В этот момент с соседней полосы свернул фургон и встал прямо перед нами. Обычно Берни это не очень нравится, иногда он даже нажимает на клаксон, а я этот звук терпеть не могу, но не в этот раз. На этот раз он сказал: – Спасибо, приятель. Мы следили за лимузином, отгораживаясь от него фургоном, а иногда и другими машинами. Со всеми этими светофорами это было сложновато, но Берни был действительно хорошим водителем, если я еще об этом не упоминал. Через некоторое время лимузин свернул на автостраду, а мы – вслед за ним. Дорога была загружена, так что мы часто останавливались, а потом снова трогались с места. Лимузин маячил впереди в соседней полосе, руки Берни расслабленно лежали на руле, что редко случается, когда мы попадаем в пробку. Однажды мы в очередной раз застряли в пробке, и один огромный дальнобойщик погрозил Берни кулаком. Большую ошибку ты допустил, дружище. Мы покинули центр города, миновали гигантский рекламный баннер с быком, и выехали на другую автостраду, еще более забитую машинами, чем первая. – Говорят, что в ближайшие десять лет население увеличится еще на миллион человек, – сказал Берни. – Видишь, к чему это ведет? Честно говоря, я понятия не имел. Садилось солнце. Все, включая лицо Берни, залило красным сумрачным светом. – Только один водоносный горизонт на всю долину, – сказал он. – Когда он пересохнет, мы все умрем от жажды, конец истории. О нет. Это была очень страшная идея, особенно сейчас, в красном свете, заливающим лицо Берни. Мне сразу захотелось пить. Машин становилось все меньше. Наступила ночь, и на Долину наполз туман, но стоило нам подняться в горы, как воздух прояснился. У лимузина были большие красные задние фары, за которыми очень легко было следить. Спустившись с горного перевала, лимузин сбросил скорость и свернул на заправочную станцию. – Посмотри на эти цены, – тихо сказал Берни. – Ни один водитель лимузина не стал бы тут заправляться. Понимал ли я, к чему клонит Берни? Совершенно нет, но это и не проблема: у него была своя работа, а у меня – своя. Лимузин проехал мимо заправочных шлангов и обогнул здание автозаправки сбоку, въезжая в тень. Берни выключил фары и медленно двинулся вслед за ним, припарковавшись у эвакуатора в темном углу стоянки. Оттуда у нас открывался отличный вид на лимузин, здание, насосы и все остальное. Сначала ничего не происходило. Затем окно лимузина опустилось, и оттуда повалил сигаретный дым. Я почти сразу ощутил его запах. Берни занервничал, потянулся к бардачку – забытые сигареты иногда лежали где-то у задней стенки – и остановился. Мы сидели неподвижно, наблюдая, как сигаретный дым поднимается в небо крошечными облачками. Я люблю, когда мы с Берни сидим в засаде, но я не вполне понимал, почему мы следим за водителем лимузина, если все плохие парни уже сидят в тюрьме. Внезапно небо озарил яркий свет, и это зрелище заставило Берни улыбнуться. – Падающая звезда, – сказал он, – Конечно, на самом деле это не звезда, – почти сразу же добавил он, окончательно сбив меня с толку. Потом, чуть позже, он продолжил: – Количество звезд в галактике Млечный Путь – плюс-минус двести миллиардов. Количество галактик во Вселенной – не менее ста миллиардов. Понимаешь, что это значит? Нельзя ожидать, что человек будет все время говорить осмысленные вещи, пусть даже такой умный человек, как Берни. К тому же, мы уже долго сидели в засаде. Я уже собирался было положить лапу ему на колено, как появился пыльный внедорожник. Он проехал мимо заправочных шлангов и остановился рядом с лимузином, прямо в стиле копов из детективного кино – дверь водителя к двери водителя. Руи ведь не полицейский – вот и все, что я тогда подумал. Окно водителя внедорожника опустилось вниз. Из него высунулась рука. Окно Руи опустилось еще немного, и я мельком увидел его лицо с дымящейся во рту сигаретой. Он вложил в протянутую руку большой мягкий конверт. Стекла поднялись, лимузин и внедорожник тронулись с места и направились к дороге: лимузин – в одну сторону, внедорожник – в другую. Мы решили последовать за внедорожником, точнее, решил это Берни, но я был с ним согласен. Мне было интересно – кто в нем сидел? Внедорожник запетлял по холмам, двигаясь прочь от Долины. Берни все время следил, чтобы между нами было еще несколько машин. Затем, правда, внедорожник свернул на проселочную дорогу, асфальтированную, но узкую и пустую. Берни пришлось выключить фары. Для меня это не проблема: я все еще мог нормально видеть, а вот Берни наклонился вперед, прищурившись и крепко вцепившись в руль. Внедорожник, казалось, толкал через тьму конус света, маленький огонек, сияющий посреди огромной тьмы, частью которой мы сейчас являлись. Почему-то от этого мне захотелось чихнуть, но зато потом я почувствовал себя великолепно, полностью проснулся и только и ждал, чтобы рвануть в путь. Прошло немного времени, и вдали замелькали огни города. – Нигдевилль, – сказал Берни. Внедорожник выехал на перекресток, направляясь в сторону Нигдевилля, а мы крались в темноте позади. На обочине дороги появилось несколько домов. Внедорожник замедлил ход и свернул на подъездную дорожку к одному из них. Берни съехал на обочину и остановился, выключив двигатель. Стало очень тихо. Я услышал, как закрылась дверь, а затем в доме с внедорожником загорелся свет. Мы вышли из машины, прошли по обочине и ступили на подъездную дорожку. По дороге Берни заглянул внутрь внедорожника. Тротуар под моими лапами был теплым, а вот задний двор чувствовался прохладнее, он был покрыт плотно утрамбованной землей, заросшей кустарником. В задней части дома горел свет. Мы подкрались к окну – Берни пригнувшись, а я выпрямившись, как обычно – и заглянули внутрь. За стеклом, холодящим мой нос, находилась кухня. За столом боком к нам сидел человек. Он открыл большой мягкий конверт, извлек из него несколько пачек наличных и начал считать, беззвучно шевеля губами. Худощавый мужчина со светлыми глазами и в ковбойской шляпе, которого я уже успел немного узнать: Эрл Форд, шериф округа Рио-Локо. Глава двадцать девятая