Вайолет обняла дочь и спросила: – Что произошло, Дафф? Дафна опустилась на софу рядом с матерью, которая не выпускала ее руки. – О, мама, мне так трудно все объяснить. – Все-таки попытайся, дорогая. Дафна покачала головой. До сих пор она, пожалуй, никогда в жизни ничего не утаивала от матери: это было не в ее привычках, – однако сейчас другое дело. Сейчас речь шла о чужой тайне, хранить которую Дафна считала своим долгом. Она погладила руку матери и пробормотала: – Все будет хорошо. – Ты уверена? – спросила Вайолет. – Нет, – призналась дочь, и, глядя в пол, добавила: – Но я очень на это надеюсь. После ухода матери Дафна снова прикоснулась рукой к животу и начала молиться. О том же, о чем и раньше. Следом за матерью Дафну посетил Колин. Она как раз вернулась с прогулки и застала его в гостиной. Вид у него был весьма воинственный. – О, – сказала она, снимая перчатки, – пришел навестить сестрицу. – Что у тебя происходит, черт возьми? – вместо приветствия спросил он. Выражаться гладко и изящно, как их мать, он явно не умел. Дафна молчала. – Отвечай! – крикнул Колин. – Меня ты не проведешь! Дафна на мгновение прикрыла глаза, но лишь на мгновение, чтобы успокоить головную боль, мучившую ее последнее время. Уж кому-кому, а Колину ей совсем не хотелось исповедоваться. Хотя она не сомневалась: кое-что брату уже известно. Подняв голову и глядя юноше в глаза, она спросила: – О чем ты говоришь? Что за тон? – Я говорю о твоем так называемом «муже», сестра. Где он, черт его подери? – Он занят своими делами, – ответствовала Дафна. Это звучало гораздо приличнее, чем «он меня бросил». – Дафна, – голос Колина смягчился, – будь откровенна. Мама не находит себе места. – Почему ты в городе, Колин? – вопросом на вопрос ответила Дафна, стараясь говорить спокойно. – Где остальные? Она сбила его наступательный порыв, и он ответил тоже вполне мирно: – Энтони и Бенедикт уехали на месяц за город, если ты про них. Дафна с трудом сдержала вздох облегчения. Не хватало здесь только ее старшего брата с его вспыльчивостью и непререкаемым мнением о чести семьи. Не так давно она почти чудом сумела предотвратить убийство. Удастся ли ей это снова, она не уверена. С Колином общаться все-таки значительно легче. И как раз в этот момент он потребовал: – Дафна, немедленно ответь, где скрывается этот негодяй! Она гневно посмотрела на брата. Если ей еще позволено иной раз отпускать в адрес супруга нелицеприятные замечания, то ее братьям – никогда! – Я не ошибаюсь, Колин? – с холодной яростью проговорила она. – Произнесенное тобой слово «негодяй» относится к моему мужу? – Ты совершенно права, дьявол меня возьми! Я… Она не дала ему договорить. – Колин, я вынуждена просить тебя покинуть мой дом! – отчеканила она. Он посмотрел на нее с таким изумлением, словно у нее на голове выросли рога. – Что ты сказала? – Я сказала, что не собираюсь обсуждать с тобой мои семейные дела, а потому, если, кроме нескольких грубых ругательств, тебе больше нечего сказать, то будет лучше, если ты уйдешь. – Ты не посмеешь меня выгнать! Она вздернула голову и сказала: – Это мой дом. Колин растерянно огляделся. Да, он не в своем доме, а женщина, которая продолжает оставаться его сестрой, теперь герцогиня Гастингс и хозяйка этого дома. Он подошел к ней, коснулся руки и негромко проговорил: – Тогда решай сама. – Благодарю. – Но недолго, – предупредил он. – Не воображай, что мы допустим неопределенность твоего положения. «Не бойся, братец, – подумала Дафна, – скоро все прояснится. Потому что через какие-нибудь две с половиной недели мой статус станет вполне определенным». Каждое утро она теперь просыпалась в волнении: случится или не случится то, что, как она уже знает, должно означать осуществление или крах ее самого заветного желания. Каждое утро, вставая с постели, она смотрела на простыни и с затаенной радостью отмечала их белизну: никаких следов крови. Хотя в общем-то сроки еще скорее всего не наступили. И она молила Небо, чтобы, когда наступят, все оставалось по-прежнему: такая же снежная чистота. Спустя неделю после того, как – по ее подсчетам – должны были начаться кровотечения, она позволила себе осторожно надеяться на счастливый исход. Правда, и раньше у нее бывали задержки на несколько дней, но так надолго никогда. А еще через неделю она уже счастливо улыбалась каждое утро, ощущая себя обладательницей бесценного сокровища, о котором пока никто не знает, но которое она вскоре перестанет скрывать (да и как это сделать?) от окружающих. Однако в настоящее время никому ни слова – ни матери, ни братьям, ни мужу. Вины за свою скрытность – особенно перед Саймоном – она не ощущала. В конце концов, это он скрывал от нее правду, да еще какую: что он мог быть отцом. А потом еще худший обман – поступал почти как Онан из Ветхого Завета: изливал свое семя на землю. Но в большей степени хранить тайну от Саймона ее понуждал страх, что своими действиями – осуждением, гневом – он омрачит ее радость. Однако она отправила записку управляющему замком Клайвдон с просьбой сообщить местоположение герцога. В конце третьей недели разлуки с Саймоном она решилась все-таки написать ему письмо. Не успел еще застыть сургуч, которым она запечатала свое послание, как перед ней возник Энтони собственной персоной. И выглядел он чрезвычайно взвинченным, если не сказать – разъяренным. Он без всякого предупреждения ворвался в комнату, где она сидела и где никак не предполагала никого принимать, а потому даже и думать боялась о том, скольких слуг, включая дворецкого, этот незваный гость оттолкнул на своем пути. Дафна хорошо знала, что в таком состоянии старший брат бывает неуправляем, даже опасен, но не удержалась от язвительного тона, поинтересовавшись: – О, как ты здесь очутился? Неужели наш дворецкий сбежал из дома? – Ваш дворецкий на месте, – заверил ее Энтони. – Это меня несколько успокаивает. – Оставь свои шуточки, Дафна! Где он? – Он?.. Ах да… Как видишь, здесь его нет. – На этот раз я убью его! По-настоящему! Дафна поднялась из-за стола, глаза ее сверкнули. – Нет! Ты не сделаешь этого! Энтони приблизился к ней почти вплотную – так, что ей пришлось отступить на пару шагов, – и произнес почти торжественно: – Я поклялся перед вашей женитьбой, что сделаю это, если… – Если что?