Дафна отвела глаза. – Оказалось, что… Я только на днях поняла… – Говори яснее! – Чего уж яснее? Беременность оказалась ложной. – Ты… – Он снова задохнулся, сам не понимая от чего: от ярости, от беспокойства, от разочарования. – Ты солгала мне в своей записке? – Нет! – Она приподнялась с земли и села. – Нет, я никогда и ни в чем тебе не лгала! Клянусь! Я думала… была уверена, что это произошло. Но… – Ее глаза наполнились слезами, Дафна подавила рыдания и, подтянув колени, уткнулась в них лицом. В таком отчаянии Саймон не видел ее никогда. Он беспомощно смотрел на жалкую фигурку и чувствовал, что вольно или невольно стал виновником ее горя. – Что же случилось, Дафф? – тихо спросил он. Она подняла голову. – Не знаю… Быть может, я так… так безумно хотела этого, что приняла желаемое за действительное. И я была так счастлива… – Она снова подавила рвущиеся рыдания. – А недавно… я убедилась в обратном… Он погладил ее волосы. – Я разделяю твои чувства, Дафна. Она отстранилась. – Я не верю тебе. Ты никогда не хотел ребенка и не можешь о нем сожалеть. – Она горько рассмеялась: – Господи, я говорю так, будто он существовал. Словно он был плодом моего чрева, а не разгулявшегося воображения, – ее голос опять дрогнул, – моих призрачных надежд. Он опустился на землю рядом с женой. – Твое отчаяние убивает меня, Дафф, – сказал он. Она скользнула взглядом по его лицу, словно желая удостовериться в истинности этих слов и чувств. – Чего же еще ты мог ожидать от меня, Саймон? – Я… я… – Он испугался, что язык вновь не повинуется ему, но, к своему удивлению и облегчению, свободно произнес те слова, которые не выходили у него из головы все это время, что он провел в добровольной ссылке в Уилтшире: – Я хочу, чтобы ты снова была со мной. Дафна ничего не ответила. Саймон мысленно молил ее вымолвить хоть что-нибудь, однако она не говорила ни слова. Он понимал, что должен взять инициативу на себя, но страх нового приступа словно парализовал его. – В ту ночь, – заставил он себя произнести первые слова, – когда мы… Я потерял контроль над собой. Утратил дар речи… Мне стало страшно. – Саймон прикрыл глаза, ему показалось, что его рот деревенеет. После нескольких прерывистых вдохов он продолжил: – Я возненавидел себя за это… За свою немощь. Свою слабость. Не поднимая глаз, Дафна спросила: – Поэтому ты умчался, забыв попрощаться? – Да, – хрипло выговорил он. – Не из-за того… что я… Не из-за меня? Их взгляды встретились. – Я был зол не на тебя за твое своеволие, – сказал он. – Но уехал из Клайвдона и оставил меня не по этой причине? После короткого молчания он сказал: – Нет, Дафна, совсем не по этой… Она снова опустила голову, обдумывая слова супруга. Ей хотелось верить ему, верить, что в ту роковую ночь им руководил не гнев на нее, а лишь мучительный страх, что вернулся его детский недуг, и боязнь обнаружить его перед ней, своей женой. – Ты опасался вызвать мое презрение? – ужаснулась она. – Неужели ты мог такое предположить? – Я сам чувствовал себя униженным, – с горячностью ответил он, – это возвращало меня в те страшные годы, когда отец считал своего сына дебилом. Дафна кивнула. Конечно, она понимает его, упрямого, гордого, отверженного отцом, а значит, и всем обществом; понимает его постоянный страх, что болезнь вернется; страх, который, видимо, преследовал его и в последующие годы – в школе, в университете. Не зря же он на шесть лет уехал из Англии. То же чувство заставило его и сейчас провести эти два месяца затворником в Уилтшире. Дафна коснулась его руки. – Ты давно уже не тот мальчик, которого мог унизить жестокий и высокомерный родитель. – Да, знаю. Он старательно отводил взгляд. – Саймон, посмотри мне в глаза… – И когда он сделал это, повторила: – Ты не тот, а совсем другой. – Я знаю, – ответил он с легкой досадой. – Знаешь, но не вполне уверен. Она начинала его бесить! – Дафна, я же говорю, что я з-з… – Тише. – Она ласково провела рукой по его щеке. – Тебе следует понять, что все это – в далеком прошлом. Ты другой… И с тобой я… твоя жена. – Но я не могу… – Можешь. И для этого должен раз и навсегда выйти из-под этого гипноза… Сбросить гнет отца и все, что с ним связано. Запретить ему диктовать тебе чувства и поступки. – Она положила руку на колено Саймона: ей нужно было ощутить взаимосвязь с ним, с его телом. С душой. Ведь если она потеряет его сейчас, то уже никогда не найдет. – Не думал ли ты, Саймон, что как раз истинная семья могла бы помочь избавиться от твоего наваждения – от жажды мести, от невыносимого гнета воспоминаний? Настоящая семья, в которой дети… – Если он получит внука, – чуть слышно произнес Саймон, – это будет означать его победу. – Это будет означать твою победу, Саймон… Нашу победу… И не он получит ребенка, а мы… Саймон промолчал. Дафна ощутила его дрожь. – Допускаю, ты не хочешь иметь детей… С этим можно спорить, но это – твое решение. Но если ты лишаешь себя счастья отцовства в результате ненависти к другому человеку… мертвому… то, прости меня, это просто трусость. – Она почувствовала, как Саймон весь напрягся, была готова к тому, что он сейчас взорвется и выплеснет на нее негодование, злобу, но продолжила говорить тихим ровным голосом: – Ты должен… обязан жить своей собственной жизнью, оставив в прошлом покойного отца и все плохое, связанное с ним. Иначе существовать невозможно. Той жизни больше нет. Наступила новая… Саймон покачал головой. Она испугалась, увидев его глаза, – в них застыли отчаяние и безысходность. – Тебе не понять… – с трудом выговорил он. – Я с детства нахожусь во власти этого чувства… я сроднился с ним… Отмщение… ненависть… С их помощью я превозмог дефект речи… если превозмог… С их помощью стал учиться… достиг каких-то успехов… – Нет! – прервала его Дафна. – Нет, Саймон! Только благодаря себе. Самому себе! Поверь мне… Я уже неплохо знаю тебя… твой ум, способности, независимость взглядов… И уверена: даже если бы отец любил тебя и не подвергал унижению, ты все равно вырос бы точно таким, какой есть… каким сам себя сделал… Он опять покачал головой и собрался возразить, но она сжала ему руку, умоляя молчать. После продолжительной паузы, когда ей уже показалось, что ее усилия были тщетны, раздался его шепот, прозвучавший для нее как громкий крик: – Я так мечтаю о счастье. – Ты будешь счастливым! – воскликнула она, крепко обнимая его. – Поверь мне, будешь! Глава 21 …а герцог Гастингс, между прочим, был замечен в Лондоне!.. «Светская хроника леди Уистлдаун», 6 августа 1813 года Весь обратный путь Саймон молчал. Они не торопясь ехали через Гайд-парк и потом по улицам, сидя вдвоем на его коне. Дафна уверяла Саймона, что падение прошло для нее бесследно, но он усадил ее в свое седло, а сам вскочил позади нее. Кобылу Дафны, испугавшуюся не меньше хозяйки, они нашли в нескольких десятках ярдов от них, и Саймон привязал ее к своему коню. По дороге Саймон размышлял о словах Дафны, своих чувствах к ней. Мало-помалу он пришел к выводу, что не может не видеть ее каждый день, не слышать ее голоса… Словом, понял, что любит ее. У дверей дома всадники спешились и вошли в холл. Первыми, кого они увидели, были братья Бриджертон. – Какого дьявола вы пожаловали в мой дом без приглашения? – резко спросил Саймон, которому сейчас больше всего на свете хотелось остаться наедине с Дафной, а не тратить время на выяснение отношений с тремя воинственно настроенными молодыми людьми.