– Грю те… ты не первый… кто хотел сорвать куш. Местные копы пронюхали, что у нюхача из Темпа есть в его ТОСКе что-то ценное. Копы захотели в долю. А лучше забрать себе. Целиком. Мое сокровище. – Тут он закашлялся, дернул плечом, так что кожа над белой лентой наручника треснула. – Короче, они вели себя невежливо. – Что… – Хари едва расслышал свой шепот. – Что ты им сделал? – Дал им то, чего они хотели. А ты как думал? – Хриплый смех, скрипучий, как ворота Джигейт-парка на ветру. – Только оказалось, что оно им не нужно. – Может, и мне тоже не нужно. – Коробок с дурью… был у меня под койкой. Они нашли, когда все перерыли. На слово мне не поверили, понял? А я им говорил. Но они не поверили и решили пытать меня огнем. Решили поджарить меня вместе с моей же дурью. Ну, я и показал им тогда мое сокровище. Всё, целиком. – Какое сокровище? Я не понял… – Огонь, пацан… огонь – это легко. У меня всегда получалось. Ты говорил, что видел «Рейдеров Вестмарча». Значит, знаешь, как я могу… с огнем… – Ага, да. Еще бы. В Надземном мире. Сто лет тому назад. Придурок чокнутый. – Только… не все прошло как обычно. Их я достал… но больше уже не смогу… легкие… спеклись. Наполнились… жидкостью. Знаешь, как бывает. Гной и всякая дрянь. Я скоро захлебнусь… – Господи… – Что, страшно? – Ага. – Тут все… страшно. За что ни возьмись. Страшный это мир, пацан. Хари пожал плечами: – Смотря с чем сравнивать. Кусок мяса с присвистом вдохнул. Мальчик нетерпеливо потребовал: – Ну давай, кажи свое сокровище. А то ведь у копов кореша есть, другие копы. Скоро приедут выяснять, где те застряли, а мне не светит, чтобы они меня здесь застукали. Буду выходить, вызову тебе «скорую», лады? – Погоди, это надо… я не могу тебе дать… надо показывать… – Как им показал? Забудь. И вообще, пошел ты на хрен, старик. Я сваливаю. – Пацан… стой, не уходи… не сейчас, когда я… в смысле… Пацан, прошу тебя… Пора было делать ноги. Хари помотал головой: – Слушай, мне жаль, что ты сгорел. Жаль, что твоя жизнь пошла псу под хвост. Но мне пора. – Псу под хвост… – просипел кусок мяса ему в спину. – А вот это зависит от тебя, пацан. Хари замер в дверях: – Врешь. – Только от тебя. От твоего выбора. Выйдешь сейчас за дверь, и моя жизнь пойдет псу под хвост… из-за тебя… – При чем тут я? – А при том… Нечего было лезть ко мне в окно… Хари опустил голову. Дурак. Он скрипнул зубами так, что в ушах зазвенело. Чертов тупой любитель. Надо было бежать отсюда сразу. Давно бы уже на улице был. А так стой теперь над трупом копа в дверях выгоревшей ТОСКи и жди, когда из горла уберется этот ком и снова можно будет дышать, двигаться и унести наконец свою гребаную любительскую задницу отсюда на хрен. И все из-за того, что этот тупой нюхач был когда-то Актером. То есть говорит, что был. Может, он вовсе не Натан Маст, а просто торчок шизанутый, который наврал с три кучи, а ты и поверил. А если нет, то какая разница? Какая, на хрен, тебе разница, кем этот урод был раньше? Но он тихо сказал: – И что мне теперь делать? – Просто… повернись ко мне, пацан… – Голос снова затерялся в хриплом и мокром сипении. – Посвети сюда… Хари подчинился, сам не зная почему. Глаз, уцелевший в верхней части обугленного мяса, помутнел и как бы остекленел. Отвернувшись от мальчика и фонарика в его руке, он смотрел на что-то невидимое между ладонями, привязанными к подлокотникам кресла, которые покоробились от огня… Погоди-ка: это же не глаз помутнел. Хари, нахмурившись, глянул на свой фонарик: его луч сначала пожелтел, а потом принял почти оранжевый оттенок, хотя полоска зарядки на боку показывала полную батарею, а лампочка, когда он повернул фонарик к себе и взглянул на нее, по-прежнему светила белым. И хотя это было невозможно, но мальчик увидел, как тьма в маленькой комнате уплотнилась, задвигалась и окружила его со всех сторон, будто ночь распростерла над ним свои крылья. Мальчик поднял голову и понял, куда девался весь свет. Он скопился между ладонями Натана Маста. – Черт меня подери… – Шепот вышел у него почтительным, почти благоговейным. – Это ты сделал? Как ты это сделал? Расплывчатое радужное пятно пульсировало между сожженными ладонями. Хари взволнованно сделал вперед шаг-другой. Свет из луча превратился в вытянутый овал, его края дрогнули, поднялись и снова опустились, отбрасывая тени на обугленную кожу, из которой они, кажется, вышли. – Так же не бывает. Не здесь. Не на Земле. Здесь нельзя… – Ш-ш-ш… – прошептал Маст еле слышно. – Ш-ш-ш… смотри… Светящийся овал свернулся в прозрачный шар: наполненная искрами сфера повисла в сумраке ТОСКи. Хари вдруг понял, что стоит на коленях, хотя не помнил, как он на них упал. Он боялся дышать, боялся отвести взгляд, даже моргнуть боялся, как будто любое движение могло вырвать его из сна и швырнуть на койку в их с отцом трешке, где он поймет, что ничего этого не было и не будет. А ведь ему так хочется, чтобы оно было. Он все готов отдать за то, чтобы это происходило на самом деле, здесь и сейчас, чтобы свет вправду пульсировал и свивался в крошечное тельце – не просто луч, но что-то осязаемое, маленькое, крылатое… – Ты видишь? – Руки Маста задрожали, крылышки, сотканные из света, поднялись и опустились, и вдруг на них капельками радужной росы стал проступать цвет, окрашивая их постепенно, от краев вглубь. – Ты видишь? Видишь, да? Скажи, что видишь… – Что это?.. – прошептал Хари. – Что это за штука? – На что она похожа? Скажи мне… ты должен сказать это сам… – Я не знаю… я никогда… – Хари пожал плечами, не в силах подыскать названия тому, что он видел. – Я вижу крылья, они цветные, но я не знаю… я не вижу, есть ли у этого морда, или лицо, или еще что… Может, это ангел? – Бабочка… – Что? Бабочка? Никогда ни одной не видел. Бабочка. Ха. – Хари взглянул прямо в изуродованное лицо Маста. Слеза прозрачной линзой закрыла уцелевший глаз и тут же скользнула вниз, потерявшись в рытвинах обгоревшей щеки. – А зачем она? – Что… Зачем? – Мокрый глаз моргнул. – Я не… – Твоя бабочка, – повторил Хари. – Что с ней делают? Ну, она, может, стреляет или еще что? – Я… я не… – Или она ядовитая? Можно ее натравить на кого-нибудь, чтобы она куснула, а он распух от яда и сдох, или как? – Нет, нет… конечно нет… – Значит, она может шпионить; точно, у нее же крылья, значит она может влететь в окно и подсмотреть, кто где хранит свое барахло, да? Так? – Нет, не так… она ничего не делает… просто она красивая, и все… ведь правда? – Ага, симпатичная. Точно. Только… Бабочка из света начала меркнуть, рассеиваясь, как дым на ветру. – Красивая… в этом страшном… уродливом мире… не важно… я… обнаружил… она моя. Бабочка слилась в каплю. – Моя прекрасная бабочка… Капля побледнела, рассеялась, остался только бело-голубой луч фонаря. Глаз Маста закрылся. Мальчик опустил голову. Лицо щипало. Ладонь горела, до судорог сжимая исцарапанный корпус фонарика. Мальчик вдохнул раз-другой и стиснул челюсти так крепко, что стало больно глазам.