Мое сердце я отдаю на службу Единому Человечеству. Мое тело и мой бессмертный дух я посвящаю Справедливости Ма’элКота, Истинного и Живого Бога, Всемогущего Отца. Через этот проход рождаюсь я к новой жизни. Рожденный заново, я буду связан лишь со Святой Церковью и только ей буду хранить верность. Отныне и во веки веков я объявляю, что нет иного Бога, кроме Ма’элКота, а я – Рожденное Им Дитя. Стражники вокруг платформы стали передавать людям крошечные золотые чашечки, которые те брали машинально, не глядя. Ручки сосудов были не закругленными, как обычно, а острыми словно лезвия, и ими будущие Дети Ма’элКота стали вскрывать себе вены на левом запястье и собирать в чашки вяло текущую, но с каждой каплей становящуюся все более красной кровь. Некоторое время спустя стражники вывели из толпы человека, чье запястье не было окрашено кровью. Увидев его, Ма’элКот задумчиво кивнул и сделал страже знак подвести человека ближе. – Ты не дал кровь, – сказал Император. – Значит, ты не поклялся? Человек был обрит наголо, как жрец, и отличался статью воина. Несмотря на наготу, он не выказывал страха и не удостаивал вниманием стражников, которые крепко держали его за локти. – Мой Повелитель, – ответил он, – я служу Рудукиришу, Богу Штормового Ветра, с того самого дня, как получил имя. Нет такой силы, которая заставила бы меня отречься от него, а его взгляд поразит молнией каждого, кто осмелится повредить мне. – Да, да, да, – раздраженно сказал Ма’элКот, обернулся и через плечо прошептал Кейну: – Такие время от времени попадаются, особенно при облавах. Но так даже удобнее, в некотором роде. – Он снова повернулся лицом к платформе и звучно, как всегда, заговорил: – Я понимаю твое нежелание отречься от клятв, данных ранее, но не позволяю этого никому. Ты будешь казнен. Жрец выкрикнул несколько слов на киришском диалекте, которым Кейн не владел, и за окнами тут же прогремел гром, а в зале что-то ослепительно вспыхнуло. Когда Кейн протер глаза, то увидел, что киришанский жрец облачен в фантастические узорные доспехи, а в руках у него боевой топор с рукоятью длиной почти с его рост. Рыцари дворца, которые прежде держали его за локти, валялись на полу рядом с ним, а от их доспехов валил дым. Жрец источал магическую Силу – бело-голубая молния, извилистая, как удар хлыста, струилась над ним и вокруг него, отбрасывая красноватые тени на лица зачарованной толпы. – А теперь ты познаешь гнев бога Грома! – Да, да, – отвечал Ма’элКот, как будто даже с нетерпением. – Давай показывай. Жрец протянул топор в сторону трона, и из него выскочила молния. Ма’элКот не защищался: сидел неподвижно и молча. Молния прожгла дыру в верхней части его одеяния, как раз на груди, одеяние вспыхнуло неестественно ярко. Кейн отпрянул от дверцы – даже сквозь узкую щель жар пламени, бушевавшего вокруг фигуры Ма’элКота, едва не выжег ему глаза. Но вот пламя погасло, и среди пепла встал Император: с голым торсом, босой, в коротких кожаных штанах, которые одни прикрывали его срам. Он даже не моргнул. Но вот Император протянул вперед руку – мускулы под кожей напряглись, точно натянутые канаты, – и раскрыл ладонь. Казалось, он берет Силу прямо с неба. Но вот он сжал кулак и сделал такое движение рукой, как будто хлестнул жреца невидимым хлыстом. Жрец вскинул топор, готовясь отразить удар, а его электрический щит снова вспыхнул красным, исполненный Силы его бога. Но ни его собственное могущество, ни преданность своему богу, ни его любовь к нему, ни смелость не помогли – невидимая Сила Ма’элКота попала в топор, символ веры жреца, и тот вспыхнул и взорвался в его руках, полыхнув, точно граната. Жрец лишился кисти, струя крови ударила из огрызка запястья, а осколки боевого молота нашпиговали его тело, точно шрапнель. Рыцари дворца мгновенно окружили его и поволокли куда-то за статую, где скрылись из виду. – Своей отвагой ты заслужил эту честь! – крикнул ему вслед Ма’элКот. – Облегчи путь верным. Из стилизованной вагины статуи закапала кровь: Кейн увидел ноги, которые брыкались в воздухе, – видимо, Рыцари дворца подняли жреца и головой вперед запихнули статуе в брюхо. Значит, в торсе статуи был какой-то канал, а кровь принадлежала жрецу. Но вот ноги тоже скрылись, и Кейн услышал сдавленный стон. Руки и плечи жреца высунулись из бронзовой вагины, где он и застрял, а кровь струйками текла по его лицу и капала на бронзовый скат под ним. Высокий, плечистый мужчина, облаченный в просторное темно-коричневое платье анхананской повитухи, вышел из-под платформы. В руках он держал меч – короткий, прямой клинок с одним режущим краем. Мужчина улыбался, явно предвкушая телесное возбуждение. Разумеется, это был неизбежный Берн. Увидев его, жрец закричал: – Признаю силу Рудукириша! Признаю… Тесак в руках Берна описал стремительную серебристую дугу в воздухе и прервал его крик. Клинок врезался в шею, с хрустом перерубил позвонки и вышел с другой стороны. Коротким точным движением запястья Берн ловко вытер клинок о голову жреца, та, как была с открытым ртом, рухнула в желоб и скатилась в бассейн, омываемая сверху потоком крови. Сердце еще продолжало работать внутри тела, исторгая из аккуратно перерезанных сосудов яркие малиновые струи. Прошло немало времени, прежде чем они сменились тонкими струйками, а затем каплями. Наконец зажим наверху ослаб, и тело упало в скользкий от крови желоб, скатилось по нему и безвольно затихло в бассейне. За всем этим безмолвно следила с платформы зачарованная толпа. И дело пошло: Рыцари дворца выстраивали людей в очередь к статуе, а те по собственной воле повторяли путь жреца. Каждый участник Ритуала лил себе на голову кровь из золотистой чашки, повторял клятву и нырял головой вперед в бронзовое брюхо, откуда выскальзывал уже через вагину. Вновь рожденный плюхался в желоб и съезжал в бассейн. Там Рыцари дворца помогали ему – или ей – выбраться на пол и уводили прочь, чтобы отмыть от крови и перевязать рану на запястье. Время от времени без видимых причин или знаков со стороны Ма’элКота кто-то застревал в вагине головой вниз, и тогда клинок Берна снова рассекал воздух, и человек падал в бассейн по частям: сначала голова, потом тело. Трупы никто не вынимал, так что живые люди падали на жуткую подстилку из мертвых. Ма’элКот переступил через кучку пепла, бывшую некогда его одеждой, вернулся к трону и сел. Потом вздохнул и задумчиво спросил: – Ну, что ты об этом думаешь? Кейн зачарованно следил за потоком мужских и женских тел, съезжавших по желобу в бассейн. – Гм… э-э-э… жутковато как-то, нет? – Рождение не бывает иным, – ответил Ма’элКот. – А как ты решаешь, кому выжить, а кому умереть? Кто решает, кому отрубить голову? – Каждый решает за себя, – сказал Ма’элКот, и на его лице постепенно начала проступать улыбка. – В смысле? – Не скажу. – Почему? – Я высказался достаточно ясно. Больше тебе знать не положено… пока. Если выживешь, сам поймешь. – В смысле – если выживешь? Ты что, хочешь и меня пропустить через эту штуку? Ответом ему была улыбка. – С чего ты планируешь начать поиск Шута Саймона? – спросил Император задумчиво. – Я уверен, что ты уже что-нибудь придумал. – Кое-что, – ответил Кейн, который размышлял над этим делом всю прошлую ночь и составил план, одновременно простой и изысканный, в точности отвечавший его характеру и, как он надеялся, достаточно смелый, чтобы заворожить многих. – Я собираюсь выкрасть пленников из твоего Донжона. – Вот как? – Один из помощников Шута Саймона, которого захватил Берн, мне знаком – это Ламорак, адепт магии. Ты допустишь меня в Донжон, я выкраду оттуда Ламорака и второго пленника, и это должно будет расположить ко мне Шута Саймона. – Как ты об этом узнал? О том, что Ламорак находится у нас в плену? – Не у тебя одного есть шпионы, – ответил Кейн, от души надеясь, что Ма’элКот не будет настаивать на ответе. Но Ма’элКот уже думал о другом: – Тут есть одна проблема. Слишком рискованный шаг. Ламорак ничего не заподозрит, если его спасут так внезапно? Действительно ли ты и он такие друзья, чтобы ты рискнул ради него жизнью? – Нет, он не заподозрит. – «А если и заподозрит, что за беда?» – Мы с ним давно знакомы, и я сразу скажу ему, что спас его, чтобы подобраться к Шуту Саймону. – А зачем? Кейн взглянул вниз, где у подножия трона продолжался кровавый ритуал и где Берн только что аккуратно лишил кого-то головы. – Чтобы убить Берна. – Мм… – задумчиво отозвался Ма’элКот. – Кажется, Я понимаю. – Ламорак – пленник Берна, так ведь? И вообще вся операция по поимке Шута Саймона – любимое детище Берна. Значит, если я утащу его пленников у него из-под носа, это будет позором для него. В то же время Шут Саймон доверится мне, ведь спасенные – его друзья, и поможет устроить засаду на Берна, а я заманю его туда и убью. – Что станет серьезным добавлением к твоей карьере, – усмехнулся Ма’элКот. – Никому еще не удавалось убежать из Донжона Империи; если и есть на свете человек, способный на такое, то это определенно ты. – Никто не должен заподозрить, что я работаю на тебя. Сейчас в городе нет человека, который не знал бы, что ты приказал меня арестовать. Значит, надо пустить слух, что я сбежал от Тоа-Сителя и Очей Короля. – А ты согласен работать на Меня? Холодная рука коснулась груди Кейна. – Конечно согласен. Почему ты спрашиваешь? Неужели все еще не доверяешь? – Я помню… – протянул Ма’элКот почти мечтательно, – я еще помню Кейна, который скорее убил бы человека, чем солгал бы ему… – Убивать проще, – ответил Кейн со смешком, которому попытался придать искренность. – Убил – и дело с концом. А ложь – она как домашний питомец: о ней приходится все время помнить, вовремя подкармливать, иначе она исхитрится и схватит тебя же за задницу. – Ты все еще тот Кейн? Кейн ответил так ровно, как только позволяло часто бьющееся сердце: