– Может. Только зачем? Вряд ли где-нибудь ему будут платить больше. Ему здесь хорошо. – Он мог бы открыть свою лечебницу. – Наверное, мог бы. Только зачем ему это? Многое придется взваливать на себя. – Зато ни от кого не зависел бы. – Значит, ему этого не надо, – спокойно ответил Николай. – Значит, он считает, что защита клана ему важнее, чем независимость. – Кстати, о защите, – оживилась я. – А где я могу найти информацию о защитных плетениях? Конечно, лучшая защита – это нападение, но что-то мне подсказывает, что желание разносить все вокруг не оценят, а вот желание себя защитить – поймут и поддержат. – Нигде, – неожиданно ответил Николай. – Вы собираетесь воевать, Лиза? – При чем тут это? – удивилась я. – Меня хотели убить, мою квартиру разгромили. Понятно же, что я хочу обезопасить свою жизнь, а насколько я понимаю, уровень моей магии это позволит при наличии знаний. – Боевые плетения вам могут дать либо в клане, либо в военном ведомстве. Могут, но не значит, что дадут. Распространение таких плетений под строжайшим контролем. – Но защитные… У Владимира Викентьевича стоят защитные плетения на доме. – Это обеспечивает клан. Наверняка у него еще есть личные защитные артефакты. Рысьины – сильный клан, у них даже есть представитель в Совете при императоре. Говорил Николай небрежно, но мне показалось, что тема ему не столь безразлична. Конечно, если во главе страны стоит лев, вряд ли он с пониманием относится к проблемам хомяков, если они даже не имеют возможности сказать о них лично. А ведь такую возможность они имели бы, будь у них свой представитель в Совете. – А за какие заслуги попадают в Совет при императоре клановые представители? – У клана должно быть три мага с силой больше двухсот единиц или один с силой больше пятисот. Подозреваю, Николай предпочел бы говорить со мной на совсем другие темы. На город уже опустилась темнота, фонари зажглись, и в их неярком свете все казалось необычайно романтичным: детали разглядеть было невозможно, очертания смазывались, а тени ложились не тонкими рваными линиями, а мягкими размытыми пятнами. Огромная яркая луна почему-то принесла тревожную мысль, что в полнолуние у оборотней возникают какие-то проблемы. Николай проблемным не выглядел, да и не выпустили бы его из дома, если бы это чем-то грозило ему или мне, поэтому я отвлеклась от луны и вернулась к волнующей меня теме: – Это много? – Много. Если не ошибаюсь, у Звягинцева двести тридцать единиц, а он считается одним из самых сильных российских целителей. – А у княгини? – заинтересовалась я. Сдается мне, что ее уровень куда выше. Не будут боги подтверждать слова абы кого, если, конечно, все это не были спецэффекты, другими словами – иллюзия. – Уровень магии княгини держится в тайне. – А как его вообще определяют, этот уровень? – Специальным артефактом. – А где его взять? – В столице. Любой совершеннолетний маг может приехать и проверить свой уровень в Коллегии магии. Я вспомнила, что Владимир Викентьевич в разговоре с княгиней напирал на то, что я вижу цвет плетений, и спросила: – Николай, я понимаю, что вы от вопросов магии весьма далеки, но все же вдруг вы знаете, есть ли какие-нибудь косвенные признаки, позволяющие определить уровень магии хотя бы приблизительно? – Вы правы, Лиза, я действительно от этого далек. Возможно, Звягинцев вам ответит полнее? – А возможно, он ответит так, как это будет выгодно Рысьиным. Николай задумался: – По слухам, маги с силой больше двухсот единиц видят цвет магии, больше четырехсот – чужие плетения. И как, помогли вам мои сведения? У меня перехватило дух. Получается, потенциально я не просто сильный маг, а очень сильный. Владимир Викентьевич знает, что я вижу цвет и плетения, но вот про то, что они с каждым днем для меня становятся все четче, я ему не говорила. И пожалуй, теперь не скажу. Но все равно получается, что княгиня выставила из клана сильного мага, даже не попытавшись проверить артефактом, правду ли говорит целитель, ограничилась расспросом меня, причем до этого постаравшись разозлить. Вряд ли главой клана могла стать истеричная дура… – Помогли, – все же ответила я и беззаботно улыбнулась. Конечно, насколько это у меня получилось при таком известии. – А об этом можно где-то прочитать? Или это сведения из тайных клановых хранилищ, куда по неосторожности вам дали доступ или вы сами проникли во второй ипостаси, никого не спрашивая? – Да нет, какие тайные клановые хранилища? – рассмеялся Николай. – Если они и существуют, туда даже муха не пролетит, а уж хомяк не проползет точно. – Муха? Есть оборотни-мухи? – Откуда? – Николай расхохотался в голос. – Придумаете же, оборотни-мухи! Нет, это, конечно, было бы здорово для нашей разведки, но, увы, оборачиваются только теплокровные. – Это радует. А то прихлопнешь ненароком комара, а потом тебя обвинят в убийстве с особой жестокостью. – Почему с особой жестокостью? – Потому что если от живого существа остается кровавая лепешка, то это точно с особой жестокостью. Николай, а что вы думаете о княгине Рысьиной? Она склонна к необдуманным поступкам? – Напротив, она довольно расчетливая… дама. Пауза перед последним словом была весьма характерна, словно мой собеседник уже проговорил про себя слово «стерва» и искал ему вежливую замену. – Интересы ваших кланов где-то пересекались? – не удержалась я. – Пересекались. Но наши интересы остались при нас, если вы вдруг об этом переживаете. Лиза, мы приехали. Я не сразу поняла, что приехали мы к дому Владимира Викентьевича. Даже разочарование ощутила оттого, что поездка уже завершена, а с ней закончен и столь познавательный разговор. Николай вышел из машины, открыл дверцу с моей стороны и даже руку подал, чтобы помочь выйти. Наверное, надоела я ему с расспросами, но я не выяснила еще и сотой части того, что меня волнует. Да и о том, что выяснила, лишь появились новые вопросы, ответы на которые мне, скорее всего, не даст не только Николай, но и Владимир Викентьевич. У дверей в дом мы остановились, и я уже протянула руку к звонку, когда Николай неожиданно спросил: – Лиза, а вы помните, что такое синематограф? – Синематограф? Слово казалось знакомым, но несколько архаичным. – Это движущиеся фотографии. Тоже в некотором роде магия. Приглашаю вас сходить завтра. Приглашение оказалось столь неожиданным, что я растерялась. У меня даже не было уверенности, что я правильно поняла Николая. – Ольга будет рада. Она наверняка любит синематограф, – осторожно ответила я, прижимая шкатулку с семейными ценностями, взятую из разгромленной квартиры, так, словно рассчитывала на дополнительную защиту с ее стороны. – Лиза, я приглашаю только вас, без подруги. – Николай стоял совсем рядом, так, что мне, чтобы смотреть ему в лицо, приходилось задирать голову. Неправильный какой-то хомяк. И вообще, все здесь неправильное, словно сон. Чудной сон. – Так как, пойдете? Промелькнула мысль, что Рысьина будет весьма недовольна, появись я в компании представителя другого клана, но из своего она меня выставила, так что диктовать условия не может. Но ведь это приглашение – нечто большее, чем просто сходить в кино? Вряд ли Николай думает только о том, как бы восстановить пробелы в моей памяти… – Лиза? Никаких обязательств на себя вы не принимаете, если вы этого опасаетесь. – Я не этого опасаюсь. – А чего? Не отвечать же, что опасаюсь, не будет ли проблем у Хомяковых с Рысьиными? Создавалось впечатление, что у княгини есть на меня какие-то виды и она будет весьма недовольна, нарушь их кто-то. Но скажи я такое Николаю, он только оскорбится, правды все равно не скажет. В конце концов, он взрослый мальчик, понимает, что делает. – Хорошо, я пойду, – решилась я и сразу позвонила. Горничная открыла тут же, словно только и ожидала, когда я наконец проявлюсь за дверью. Подслушивала наш разговор? Весьма вероятно, учитывая явное неодобрение, относящееся к моему спутнику. Нет, сказано ничего не было, но взгляд она Николаю подарила такой, словно сейчас ее глазами на нас смотрела сама княгиня Рысьина. Мне вдруг стало ужасно смешно, я повернулась и протянула руку Николаю для прощания, и для меня стало полнейшей неожиданностью, когда он ее не пожал, как я почему-то ожидала, а поцеловал. Я почувствовала, что краснею, и бросилась в дом, словно от чего-то спасалась. Дверь за моей спиной захлопнулась с таким звуком, как будто горничная очень хотела что-то прищемить визитеру. Надеюсь, хомяки – звери увертливые, дверью их просто так не пришибешь… Владимир Викентьевич встретился мне около библиотеки и стоял так, что притвориться, что я его не вижу, и пройти мимо не оказалось ни малейшей возможности. Целитель явно был расстроен, чего не скрывал. – Елизавета Дмитриевна, не с вашими учебными успехами гулять допоздна, – укорил он. Значит, тоже был в курсе, кто меня провожал. – Мы с Оленькой у нее занимались, – отрапортовала я, чуть покривив душой. В конце концов, математику мы действительно сделали. – Лиза, вы проводите слишком много времени с этой семьей. – Не вы ли говорили, что Оленька – моя подруга? С кем мне проводить время, как не с подругой? – С учебниками, Елизавета Дмитриевна, с учебниками. С подругами, к коим, между прочим, никак не может относиться офицер, с которым вы приехали, вы сможете проводить время не раньше, чем выправите ситуацию с учебой. Кроме того, наши с вами занятия тоже страдают. Вас сегодня не было весь день. Я очень пожалел, что дал вам ключи. – Ой, Владимир Викентьевич, вы же не знаете, – спохватилась я. – Квартиру ограбили. Там все разнесли. Мы сегодня весь день провели с полицией. – Ограбили? Что именно взяли? – насторожился Владимир Викентьевич, бросив внимательный взгляд на шкатулку в моих руках. – Я точно не знаю. Служанка говорит: все ценности на месте. Но никаких записей не осталось, совсем никаких. Оленька сказала, мама вела книгу расходов, но и та пропала, как все остальные бумаги. А документы остались. Я раскрыла шкатулку и показала целителю оставшиеся документы. Было их не слишком много, наверное, поэтому Владимир Викентьевич не особо заинтересовался. Довольно небрежно пересмотрел и положил обратно.