Владимир Викентьевич явно посчитал это предательством, но свое возмущение выдал лишь выразительным покашливанием и вступать в спор с превосходящими силами противника не стал. Но мне кажется, Константину Филипповичу еще припомнят эту перебежку во вражеский стан. – Тогда не буду вас больше задерживать, – решил Шитов. – Владимир Викентьевич, я рассчитываю на ваш рассказ о результатах. Он опять приподнялся, имитируя прощальный поклон, и властно постучал по плечу водителя. Тот понял начальника совершенно правильно, и шитовская машина мягко тронулась с места. – Может, мы тоже вернемся в город? – предложил Владимир Викентьевич, с тоской глядя на удалявшегося коллегу. – Вам же выдали поручение, – уничижительно бросила Оленька. – Рассказать, как все пройдет. Так что придется вам дальше ехать с нами. – У меня свой экипаж, – холодно возразил смирившийся целитель. – Елизавета Дмитриевна, пересядьте ко мне. Не то чтобы я не доверял этим милым молодым Хомяковым, но для вашей репутации так будет лучше. Мы поедем за вашими друзьями. И не спорьте. Если целитель рассчитывал, что автомобиль не тронется с места, то его расчеты не оправдались, и вскоре мы ехали за хомяковской машиной, а Владимир Викентьевич набросил мне на ноги меховую полость и завел неторопливую, но очень неприятную речь о том, что своими необдуманными поступками я могу весьма осложнить собственную жизнь, которая и без того не казалась сладкой. Глава 17 Загородный дом Хомяковых охранялся намного серьезнее городского. Если правда, что в клане Хомяковых не было мага, значит, приглашали постороннего, поскольку защитных плетений было много, и достаточно разнообразных. Можно сказать, на все случаи жизни: от огня, воды и лихих людей. Впрочем, учитывая удаленность, должна признать, что никакая предосторожность не лишняя. Хомяковы думали наверняка так же, поскольку даже сторожка на въезде оказалась с окнами, больше всего похожими на бойницы. Я покосилась на Владимира Викентьевича, но тот беспокойства не выказывал, лишь с интересом оглядывался. Посмотреть и правда было на что. Дом был большим, куда больше городского. Туда с успехом поместились бы все ильинские лечебницы, если не в главную постройку, то уж остатки непременно бы распихали по многочисленным мелким флигелям на территории. Там даже оранжереи были, причем много и действующие, поскольку через стекло что-то ярко зеленело, подсвеченное лампами. Электрическими? Отсюда не очень хорошо видно, но весьма на то похоже. – Ананасы выращиваете? – попыталась пошутить я. – Не только, – гордо сообщила Оленька. – У нас много чего растет. Те же лимоны у нас только свои, самые лучшие сорта. А уж персики… персики куда лучше рысьинских. – Вот уж нет, барышня, – запротестовал Владимир Викентьевич. – Персики Рысьиных вне конкуренции. – Вот уж да, – отрезала Оленька. – Наши и крупнее, и слаще. И не спорьте! Целитель спорить не стал, лишь насмешливо посмотрел. Имел ли он возможность сравнить или априори считал рысьинское лучшим? Скорее второе: вряд ли посторонним целителям доводилось дегустировать хомяковские фрукты, а вот Оленька, напротив, могла что-то попробовать у нас и сделать вывод. Если, конечно, княгиня снисходила до того, чтобы присылать нам с мамой фрукты из своих оранжерей. Не слишком она походила на щедрую благотворительницу. – А все почему? – продолжила развивать успех подруга. – Потому что, когда все делаешь с любовью, всегда получается лучше. А маменька если уж чем занимается, то только с любовью. Владимир Викентьевич опять промолчал, лишь выразительно посмотрел на брата с сестрой и хмыкнул столь ехидно, что даже сомнений не осталось: лучшим результатом любви Анны Васильевны он считал ее детей, а никак не оранжерейные успехи. Но Хомяковы либо сделали вид, что не заметили, либо действительно не обратили внимания на мнение целителя, высказанное столь неявно, поэтому тему не поменяли. – А все началось с клубники, – заметил Николай. – С клубники, которую мама весьма любит, и одной маленькой оранжереи. А теперь это огромнейший комплекс, в котором чего только нет. Если вы захотите, Лиза, я вам все покажу. – Мы сюда приехали не за этим, – торопливо возразил Владимир Викентьевич, заметив, что я уже почти готова согласиться. – Нам еще в город возвращаться, и желательно засветло. Не надо затягивать наш визит. Я отвечаю за Елизавету Дмитриевну. И сурово посмотрел, словно действительно был моим ближайшим родственником. Нет, от Владимира Викентьевича нужно съезжать. Жить за его спиной, конечно, удобно, но его опека сильно мешает. Во всяком случае, в последнее время. – В любом случае дальше пойдем только мы с Лизой. – Николай нехорошо прищурился, глядя на целителя. – Вас, Владимир Викентьевич, я в клановое святилище не приглашаю. – Но… – запротестовал было целитель. – Не приглашаю, – повторил с нажимом Николай. – Оля, распорядись, чтобы Владимира Викентьевича напоили чаем. – Пойдемте, Владимир Викентьевич. – Оленька уцепилась за рукав целителя. – Персиков не обещаю, но варенье наше непременно к чаю подадут. И оно точно лучше того, что вам могут предложить у Рысьиных. – А если я не хочу чаю? – Владимир Викентьевич пытался освободиться, но Оленька уже уверенно тянула его к главному дому. – Тогда попрошу принести вам что-нибудь покрепче. Вы что предпочитаете? Коньяк? Водку? Или домашние наливочки? У нас и ликеры есть, не волнуйтесь, всякие разные есть, вам понравятся, – тараторила Оленька, таща жертву за собой, как маленький бульдозер. – Вам остается только выбрать, что вы будете пробовать. С Николаем же мы свернули за угол одного из флигелей, но, судя по тому, что голос Оленьки удалялся, Владимиру Викентьевичу отделаться от нее не получилось. Разделяй и властвуй. Смотрю, этим принципом Хомяковы овладели в полной мере. Во всяком случае, в той части, которая касается разделения. – Владимир Викентьевич потом опять скажет, что ваша компания меня компрометирует, – усмехнулась я. – Не скажет. Он прекрасно понимает, что в клановом святилище одного постороннего и то много, – серьезно ответил Николай. – Нарушается настройка, и Велес может не откликнуться. Поэтому чем дальше он от нас будет, тем лучше. Не волнуйтесь, Лиза, он ничего такого не подумает, пусть и сильно сомневается в успехе. Мы шли по расчищенной дорожке, хотя я не видела никого, кто бы этим мог заниматься. Вообще ни одной живой души во дворе не было. Даже привратник, распахнув ворота и впустив хозяйскую машину, тут же скрылся в сторожке. Но дом, куда Оленька повела Владимира Викентьевича, выглядел обжитым. Во всяком случае, я заметила силуэты любопытствующих в окнах. Надеюсь, на улицу они не выходят не потому, что боятся солнечного света, но проверить все-таки стоит до того, как придется сводить с ними близкое знакомство. – Николай, а вампиры в Ильинске или окрестностях есть? – Вампиры? – удивился он. – Вампиры – это сказки, Лиза. – Оборотни не сказки, а вампиры, значит, сказки, – проворчала я. – Вампира я ни одного не видел, а оборотня наблюдаю каждый день, когда бреюсь, – парировал Николай. По оборотням у меня самой сомнений уже не было, поскольку одного я даже обнаружила в своей комнате в животной форме и сейчас порадовалась, что об этом никто не знает, а то бы с Николая сталось вызвать Юрия еще раз, а с неизвестного журналиста – написать статью уже с указанием «гимназистки С.». Хорошо, что я вовремя выбросила лишнее из своей комнаты. Юрий, конечно, рысью весил немало, но будь его вес таким, сколько он весил будучи человеком, я бы его не то что из окна не выбросила, я бы его туда вовсе не дотащила. – А как получается, что вес человеческой и животной формы разный? – спросила я. – Материя же не может браться ниоткуда и уходить в никуда. – Эфирное тело, – пояснил Николай. – На время оборота лишнее уходит туда. Если, конечно, можно говорить о том, что у меня есть что-то лишнее. И он весьма хитро на меня посмотрел, наверняка рассчитывая, что я сразу начну убеждать, что уж у кого, у кого, а у него нет ничего лишнего и быть не может. Но я не Оленька, на такое не ведусь, поэтому невозмутимо ответила: – Не знаю, я ведь не видела вашего зверя, Николай. И чуть не захихикала, представив этого самого зверя. Уверена, из лишней материи Николая можно сделать целую хомячью армию, устрашающую врага острыми зубами и грозным писком. Потом мне пришло в голову, что мой спутник может посчитать мои слова намеком на что-то неприличное (боже, как сложно с этими оборотнями), но я даже не успела испугаться, как он неожиданно сказал: – Мы пришли, Лиза. Прошу вас ничего не говорить внутри до тех пор, пока не придет время. – А когда оно придет? – немного нервно уточнила я, не отрывая взгляда от внезапно возникшего перед глазами строения. Вроде бы только что здесь была пустота, и вдруг, словно по мановению волшебной палочки, она заполнилась. – Вы поймете. Святилище выглядело как небольшой терем из русских сказок: с крыльцом, резными украшениями, крышей из гонта. Дополнительный забор вокруг него был скорее декоративным, чем выполнял охранную функцию. Калитка никак не запиралась. И сколько я ни напрягалась, магической защиты тоже не увидела. Наверное, не допускаются чужие маги в святая святых клана. Или предполагается, что бог свое святилище защитит сам. Действительно, что он за бог, если не способен даже на это? Или, как вариант, святилище показывалось не всем: я же его не видела, пока Николай не сказал. Окон не было, но не успели мы войти и закрыть дверь, как по стенам пробежала светящаяся дорожка. Это была не магия: сколько я ни вглядывалась, даже следа плетения не заметила. Но свет не имел и никакого вещественного носителя, огонек просто зависал в воздухе, теплый, красновато-золотистый, столь притягательно мерцающий, что хотелось взять его в руки: казалось, он будет мягким и уютным, как маленький хомячок. Желанию я не поддалась, а руки на всякий случай убрала за спину. Конечно, Николай предупреждал только о том, что не стоит говорить не вовремя, но о том, чтобы не трогать все подряд, я и сама догадалась. И вообще постаралась пристроиться за спиной Николая так, чтобы успеть в случае чего совершить тактическое отступление к двери. Она, конечно, уже закрылась, но испуганный маг открывает любые двери. Наверное. Снаружи помещение казалось маленьким, но мы шли и шли, а дорожка из огоньков бежала и бежала вперед, указывая путь. Хотелось спросить, долго ли нам идти, но вряд ли этот вопрос стоил того, чтобы нарушать царящую тут тишину. Даже наших шагов было не слышно, мы шли словно по ворсистому ковру, гасящему все звуки. Я взглянула на пол, но что там лежало и лежало ли, не было видно совершенно. Я не боялась, почему-то уверенная, что ничего плохого со мной здесь не случится. Николай остановился столь неожиданно, что я чуть в него не врезалась, так увлеклась разглядыванием того, по чему мы шли. Только тут я заметила, что огоньки закончились, приведя нас к темной фигуре с неясными чертами, теряющимися в темноте. Николай заговорил каким-то особым низким голосом, обычно ему не свойственным, выделяя каждое слово четкой паузой. И хоть слова казались знакомыми, но именно казались и не складывались во что-то понятное. Огоньки стали чуть тусклее, зато фигура засветилась мягким белым светом. Но засветилась как-то так, что был виден лишь силуэт, черты остались смазанными тенями. – Хомяк привел Рысь, – голос был негромок, но звучал так, что чувствовался всем телом, даже казалось, что звучал уже не только снаружи, но и изнутри. И взгляд, взгляд был таким же. Вроде бы и не задержался на мне, но прошел насквозь, просветив рентгеном. Стало неуютно, но спрятаться было некуда: за спиной Николая от Этого не спрятаться. Казалось, что Велес, если это был он, смотрел со всех сторон. С любопытством смотрел, но несколько отстраненным. – Она не Рысь. Ее изгнали из клана. Мягкое, почти невесомое касание и уверенное: – Она Рысь. – Неважно. Ей нужна помощь. – И тебе. – И мне. – Николай говорил спокойно. Хотя после того, как Велес заявил, что я все-таки Рысь, была заминка, но совсем краткая. – Хорошо. Проси. – Верни ей память. – Неправильная просьба. – Почему? Очень тяжело жить в мире, ничего о нем не помня. – Об этом мире она ничего не вспомнит. – Но раньше-то помнила. – Не она. Та, в чьем теле сейчас эта душа. Об этом я начала подозревать уже давно, и все равно услышанное так меня поразило, что я забыла все наставления и выскочила не то что из-за Николая, но даже перед ним. – Вы хотите сказать, что это тело не мое? – Теперь – твое. Той Елизаветы больше нет и не будет. – Что значит: теперь – твое? Это неправильно. Мне не нужно чужого. Если это не мое тело, меня нужно вернуть в мое, а сюда – душу этого.