Он вздохнул, а меня поразило, что голос был совершенно обычный, не такой, какой должен быть у маленького зверька, необыкновенно пушистого на вид. Если я его поглажу, это будет сочтено вольностью или оскорблением? Или приглашением к чему-нибудь? Пожалуй, гладить я не буду, пока не разберусь во всех тонкостях оборотнических взаимоотношений. – Прощайте, Лиза, – сказал Николай и попытался сбежать. Но от меня не сбежишь. Я прикрыла его ладонью, заодно убедившись, что хомячок действительно очень маленький и мягкий, и спросила: – А как вы прошли защиту дома? – На таких мелких животных она не настраивается, за редким исключением, – глухо пояснил Николай, затихнув под моей рукой. – Этот дом – не исключение. Я подумала, что брак Волковой и Хомякова ничему не научил тех, у кого есть дочери на выданье и к кому в дом могут вот так спокойно пробраться посторонние мужчины, пусть даже такие маленькие и миленькие. На самом деле это еще опаснее: от них не ждешь подвоха. – Лиза, мне надо уходить, – напомнил Николай. – Я пока через сад проберусь, уйдет много времени, а поезд меня ждать не будет. И он шел ко мне маленькими голыми лапками по глубокому холодному снегу? Бедный Хомяков! Идти на такие жертвы, только чтобы посмотреть и попрощаться. – Я вас провожу, – решила я и взяла хомячка в руку. – Вы не сможете выйти так, чтобы не сработала защита, – напомнил Николай. – И входную дверь открыть не сможете. Я метнулась к окну и распахнула створки. – Лиза, вы не полезете в окно! – возмутился Хомяков. – Вы можете упасть и покалечиться. Я прекрасно доберусь сам. Уверяю вас, со мной ничего не случится. – Я не собираюсь калечиться, – бросила я и поставила хомячка на подоконник. – Отвернитесь, Николай. – Лиза, я дойду сам, – возмущенно запыхтел Николай, – не заставляйте меня прибегать к крайним мерам. Не знаю, какие крайние меры он имел в виду, но время не терпело, поэтому пришлось его развернуть в сторону сада и быстро сбросить ночную сорочку. Рысью я точно не покалечусь и никого не покалечу. Обернувшись, я легко вспрыгнула на подоконник рядом с поклонником. К сожалению, говорить я не могла, поэтому решила не позволять этого и Николаю. Подхватив его за шкирку, я аккуратно начала спускаться по стене. По-видимому, горло я ему пережала недостаточно для того, чтобы он не мог возмущаться, потому что все время, что я спускалась, Николай пытался меня убедить, что я поступаю неправильно, и при этом переходил к откровенным угрозам. Так я и поверила, что он никогда не простит, если я немедленно не выплюну его в ближайший сугроб. Это я себе не прощу, если он замерзнет и заболеет. Гулять долго никак нельзя было, поэтому я быстро определила, откуда он пришел, и плавным красивым бегом направилась к ограде, около которой осторожно поставила свою ношу. Хомяков, с трудом восстановивший равновесие после принудительной транспортировки, выглядел злым и взъерошенным. Настолько взъерошенным, что я невольно провела по нему языком пару раз, приглаживая вставшие дыбом шерстинки и чувствуя, как внутри меня начинает работать мелодично урчащий моторчик. Сделала я это напрасно, поскольку хомяк стал теперь еще и мокрым. Чувствуя себя ужасно виноватой, я попятилась, Николай, словно этого и ждал, шмыгнул за решетку и зашуршал чем-то в кустах, чтобы выйти из них через пару минут уже полностью одетым и сурово сказать: – Лиза, никогда так больше не делайте. Глава 25 Вспоминая события ночи, я чувствовала себя непроходимой дурой. Права оказалась княгиня: я позволяла звериной части брать над собой верх. Уж что-что, а мозги я вчера даже не включала. Можно сказать, глаза открыла, а проснуться забыла. Зато не забыла показать Николаю свою рысь. Со всех сторон показать, потому что, когда он начал возмущаться своей незапланированной доставкой к забору, я выразительно чихнула, повернулась к нему попой и медленно двинулась к дому, очень надеясь, что он перестанет ворчать и позовет меня для прощания. Но я этого так и не дождалась. Николай замолчал, и, когда я обернулась, его уже не было. А ведь мог хотя бы сказать, что будет писать! Только будет ли? Я вздохнула. Что он обо мне думает после моего ночного пробега с ним в зубах? Быть может, решил, что от меня лучше держаться подальше? А то сегодня таскает в зубах, завтра играет, а послезавтра вообще съест… – И о чем это так вздыхает у нас Рысьина? – неожиданно вклинился в мои размышления голос Андрея Андреевича. – Неужели не может решить задачу? Пройдите к доске, посмотрим, с чем связаны ваши затруднения. Я не сообразила, что вызывают меня, пока Оленька не пихнула в бок и не прошипела: «Ну что же ты? Иди давай!» Вот ведь, не успела привыкнуть к фамилии Седых, теперь привыкай к новой. Класс зашумел, обсуждая, с чего учитель ко мне обратился именно так, а Аничкова даже решила восстановить справедливость в том виде, в котором ее понимала: – Андрей Андреевич, вы ошиблись. Седых даже из клана выставили за ненадобностью. – Аничкова, когда мне понадобится ваше мнение, я его спрошу. А пока, обратите внимание, я к вам не обращался, а на уроке посторонние разговоры запрещены. – Но ведь… – расстроенно начала она. – Смотрю, вы не успокоитесь, пока все не выясните. Клан Рысьиных решил, что такой ценной особой, как Елизавета Рысьина, разбрасываться не стоит, о чем нам сообщили еще вчера. То-то на меня учителя так косились на уроках, но, поскольку ни у кого не выдалось возможности поделиться с нашим классом столь потрясающей новостью, довольный математик отдувается сразу за всех. Девочки в классе удивленно зашушукались, но скорее радостно, чем завистливо. Аничкова же скривилась, пробурчав нелестное мнение об умственных способностях главы нашего клана. И хотя я с ней была полностью согласна, спускать такое было нельзя, поскольку, оскорбляя мою родственницу и мой клан, целила на самом деле она в меня. – Прости, что ты сказала? – Я задержалась у ее парты и примерилась, что оттуда взять, чтобы опустить на голову противнице. – Я не расслышала. – Прими мои поздравления, – буркнула она с таким видом, словно желала мне скорой и мучительной смерти. – Должно же тебе было хоть в чем-то повезти, если уж с остальным полнейшее фиаско. Занятия по магии забросила, решила, что бесполезно, – и правильно. Выглядела она такой довольной, что я не выдержала. Ее ручку я подтянула щупами, которыми действовала теперь намного увереннее, сняла колпачок и под завороженное молчание класса каллиграфически вывела на промокашке Аничковой: «Дура». Украсила парой завитушек и опустила ручку на стол. – Я и без того знаю, что ты дура, – взвилась Аничкова. – Зачем об этом писать на моих вещах? – Дура – это твое второе имя, – любезно пояснила я. – Советую отстать от меня, если не хочешь, чтобы появилось третье. – Рысьина, вы выйдете сегодня к доске? – уже с раздражением сказал Андрей Андреевич. – Барышни, не надо на моих уроках выяснять отношения. И вообще их не надо выяснять, вы же девушки, как вам не стыдно. Мне стыдно не было ни капельки. По виду Аничковой было понятно, что и ей тоже. Но все же мы обе пробормотали извинения не столько друг перед другом, сколько перед математиком, после чего я направилась к доске и решила ту злополучную задачу, из-за которой меня вызвали. Решение было столь легким, что я даже особо не напрягала голову, когда стучала мелом, выводя циферки. Ровные, красивые строчки ложились на поверхность доски, а я впервые задумалась, как так получилось, что у меня совершенно не поменялся почерк относительно той, первой Лизы. То есть меняться он начал, но только сейчас, через несколько недель: буквы становились все более острыми, прежняя округлость уходила. Но если это была память тела, почему ее не хватило на остальное? На те же танцы? Танцевать с Юрием мне все так же не хотелось, но ведь я пообещала это делать только в том случае, если Строгова со мной позанимается. А она это может и позабыть… Удрать из гимназии так, чтобы меня никто не заметил, не удалось. После занятий меня окружил весь класс, всем захотелось узнать, как получилось, что я, ничего не имевшая раньше, вдруг получила все. Даже Аничкова маячила где-то за спинами. Но мне ответить было нечего. Нельзя было раскрывать ни то, что я – другая Лиза, ни то, что мне помог брат Оленьки. Этак если решат, что его просьба к Велесу помогает получить вторую ипостась, в загородном доме Хомяковых будет не протолкнуться от девиц, пытающихся прибрать к рукам перспективного подпоручика. Я промямлила что-то про пробудившиеся резервы организма после попытки моего убийства, Оленька меня горячо поддержала. Тоже наверняка осознала потенциальную опасность для семьи. – Везет же некоторым, – неприязненно процедила Аничкова. – Ничего себе везет! – возмутилась Строгова. – Ее мама погибла, сама Лиза хоть и не умерла, но потеряла память. Какое тут везенье? Как тебе не стыдно! – А вот и не стыдно. Это ей должно быть стыдно. Сама говоришь, у нее мама умерла, а она на танцы собирается. Значит, не очень-то и горюет. В клан взяли, про остальное можно и забыть, да? В самом деле, я же наверняка должна выдерживать какой-то траур? Я растерянно посмотрела на Строгову, но та, почувствовав, что я могу вообще не прийти, сурово взглянула на Аничкову и сразу за меня вступилась: – Она танцевать не собиралась. Соглашалась только мороженое продавать. Это я ее уговорила на мазурку. – Ну вот, – победно бросила Аничкова. – Ты уговорила на мазурку, другой – на вальс. Так она весь вечер протанцует, ни о чем не переживая. – На мазурку она согласилась, потому что поручик Рысьин не хотел покупать билет без ее согласия на танец, – тихо сказала Яцкевич. – И Лиза согласилась лишь после того, как он взял у Анны все шесть оставшихся билетов. – Шесть? К нам придут шесть офицеров? – оживился кто-то. – Вот здорово. Нужно будет в карточке оставить свободные танцы на всякий случай. – Может, он не захочет передавать билеты, – остудила пыл оживившихся девушек Строгова. – Так что много не оставляйте. Два он уже танцует со мной. Однако… Смотрю, Анна времени не теряет. Впрочем, наверное, я просто несправедлива к Юрию: с точки зрения наших гимназисток, он весьма и весьма недурен. Молодой, свободный, красивый офицер, да еще из крупного клана. Редкая удача. – Два? – возмутилась та, что недавно обрадовалась возможности потанцевать с офицером. – Это нечестно. Если больше никто не придет, ты должна один уступить. – Вот еще. – Строгова посмотрела так, что никто не усомнился: отказываться от одного танца в пользу общества она не собирается. Кто офицерам всучивает билеты, тот с ними и танцует. Пусть жалкие неудачницы заводят себе партнеров сами, если уж пристроить платные билеты в приличные руки не могут. – Совесть надо иметь, – пробурчала разочарованная девушка. – Вот именно, – отбрила Строгова. – Как билеты распространять, так тебя не допросишься, а как танцевать – так ты первая. – Она отвернулась, показывая, что разговор окончен. К сожалению, ее взгляд тут же уперся в меня. – Лиза, я обещала тебе помощь с мазуркой, – хищно сказала она. – От своих слов я никогда не отказываюсь. – Я сейчас не могу. У меня занятия по магии. – Нет у нас сейчас никаких занятий по магии, – влезла Аничкова, так и не потерявшая надежду разлучить меня и близящийся благотворительный вечер. – Врешь ты все! – Это у вас нет, а у меня есть. У меня договоренность с военным целителем. Аничкова посмотрела так, словно у нас была дуэль и я нанесла подлый удар ниже пояса, осуждаемый во всех возможных конвенциях. Но мне не было дела до ее моральных терзаний. В конце концов, если Оленька мне сказала правду, это кавалер Аничковой ухаживал за мной, а не я наметила жертву и целенаправленно отбивала ее у влюбленной девушки, а значит, вины за мной никакой не было. – Тогда вечером у Хомяковой? – деловито предложила Строгова. – Как раз успеем позаниматься. А танцы получатся отдыхом, да, Тамара? Ты же нам будешь аккомпанировать? – Да, – прошелестела Тамара, явно жалеющая, что задержалась и теперь получила занятый вечер. Что характерно, Оленьку вообще никто ни о чем не спросил. Подруга была сегодня непривычно задумчива и, казалось, даже не обратила внимания на то, что вечернее обучение запланировано у нее в квартире. – Оля, – продолжала напирать Строгова, – твой брат же нам поможет? У него в прошлый раз это хорошо получилось. – Подход она выбрала правильный: найти ответственных, тогда делать самой ничего не придется. Но, увы, в этот раз он не сработает. И все почему? Потому что руководитель не владеет всей полнотой информации. – Кстати, а ему ты пригласительный билет вручила? Полные ожидания взгляды, направленные теперь уже на подругу, меня внезапно разозлили. Сколько желающих на одного маленького подпоручика. Все равно он со всеми не протанцует, хоть разорвись. И вообще, его в Ильинске нет. Говорить я это, разумеется, не стала, иначе непременно бы появились вопросы, откуда я это знаю. А неприятных вопросов мне и без того задают слишком много в последнее время. – Колю перевели, – вздохнула Оленька. – Он вчера еще уехал. Так неожиданно все получилось… Оживившиеся было одноклассницы разочарованно вздохнули. – Безобразие, – высказала общее мнение Строгова. – У нас благотворительный бал, а они берут и переводят тех, кто мог бы прийти и поддержать наше начинание. Какое безответственное отношение со стороны командования Российской армии. – Армия вообще-то не для того создавалась, чтобы на танцевальных вечерах отплясывать, – ехидно заметила Аничкова. Но ее никто не поддержал. Строгова так вообще столь выразительно покашляла, что Аничкова стушевалась и наверняка сама уверилась, что приоритет у наших военных теперь следующий: во-первых, танцы на благотворительных вечерах, а во-вторых, защита родины. Пользуясь тем, что все внимание теперь уделялось главной распространительнице билетов, я потихоньку спустилась в гардероб. Времени оставалось только забросить учебники и идти к Шитову. Тащиться после этого танцевать категорически не хотелось. – Вот ведь какая эта Строгова! – бурчание Оленьки над ухом оказалось настолько неожиданным, что я вздрогнула. – Мы ей помогаем, а она себе два танца захапала у твоего кавалера.