– Не могла же она передоверить волковские секреты постороннему, пусть он ей и почти муж? – То есть в случае чего она не стала бы предавать огласке эти секреты? Оленька задумалась настолько глубоко, что мы шли в тишине минуты две, не меньше. Плетение я на всякий случай развеяла. Кто знает, вдруг Волков может свое изобретение отследить? Все же бездумное повторение – тупиковый путь, нужно разбираться в механизмах создания и комбинирования плетений. – Вот в этом не уверена, – наконец сказала она. – Мама, если что пообещает, непременно выполнит. Так что хорошо, что не пришлось проверять. Для Волковых хорошо, разумеется. – На самом деле это не столь однозначно, – довольный голос Волкова опять прозвучал неожиданно, но теперь не вздрогнули ни Оленька, ни я. Наверное, потому, что чего-то такого уже подсознательно ожидали. – То, что клан не стал использовать силовой метод решения, скорее может считаться везением для Анны Васильевны. – Подслушивать нехорошо, – возмущенно заметила Оленька. – Раскрывать чужие тайны – тоже, – парировал он. – Она не раскрывала. Вы намекнули на шантаж, я спросила у подруги, не был ли он связан с браком ее родителей. Вот и все. А подслушивать действительно нехорошо. Могли бы уже понять, что мы не горим желанием с вами общаться. Я остановилась и окинула его презрительным взглядом. Хотя стороннему наблюдателю наверняка показалось бы, что я слишком придирчива. Искажение черт, так напугавшее бесстрашную Строгову, уже бесследно пропало, и теперь перед нами стоял безупречный офицер, блестевший всем, чем только можно было блестеть, и раздаривавший улыбки направо-налево. – Я не подслушивал. Я услышал, – невозмутимо парировал Волков. – Лиза, как вам удалось столь незаметно для меня уйти? Я этого не почувствовал. – Меньше нужно на девиц отвлекаться, – ехидно сказала Оленька. – Еще бы ты почувствовал! Видел бы ты себя со стороны, какими глазами ты на нашу Анечку смотрел. Я тебя понимаю: она девушка видная, за ней и слона не заметишь. – Смешно, – холодно бросил Волков. – С чувством юмора, кузина, у тебя проблемы, тебе об этом раньше не говорили? – А у вас проблемы с пониманием. Вам Фаина Алексеевна вчера ясно сказала, что не хочет вас видеть. – Я подумала и добавила: – И я не хочу, если вдруг вы в этом сомневаетесь. Так что давайте на этом расстанемся к взаимному удовольствию. – Какое уж тут удовольствие? Видите ли, Лиза, – усмехнулся Волков, – слишком много в вас тайн. Я же не смогу ни есть, ни спать, пока их все не разгадаю. – К чему вам чужие тайны? – бросила я. – Неужели вам своих не хватает? – К тому, что, как мне кажется, они подходящего уровня для того, чтобы стать моими. – Улыбка с лица Волкова пропала, а голос звенел металлом. Холодным таким металлом, не оставляющим сомнения: прикоснись к нему – и он обожжет самой пронизывающей стужей. – Повторяю вопрос: как вам удалось столь незаметно для меня уйти? – А с чего вы решили, господин штабс-капитан, что я буду отвечать на ваши вопросы? – Ой, да за угол мы завернули, пока тебя Строгова отвлекала, а потом Лиза шарахнула плетением, отбивающим запахи. Оно быстро выветрилось, – влезла в нашу милую беседу Оленька, чувствительно ущипнув меня за руку. – К сожалению. – Только одним? – недоверчиво уточнил Волков. – А нужно было несколькими? – фыркнула я. – У меня не такой высокий уровень, чтобы оперировать одновременно несколькими. Здесь бы с одним справиться. И скромно потупилась, словно сожалея об этом. Да-да, господин штабс-капитан, я вам совсем неинтересна, нет у меня ничего нужного для вас. – Лиза, хотите узнать свой уровень? – неожиданно предложил Волков. – У меня есть переносной артефакт. Увы, он не столь точен, как тот, что в Царсколевске, дает большую погрешность, но свой примерный уровень вы будете знать. Волков невозмутимо достал из внутреннего кармана шинели деревянную дощечку с рисунком ладони в центре и инкрустацией драгоценными камнями по краям, на один из которых он сразу же нажал, и остальные весело засияли, радуя случайных прохожих. Магией зафонило так, что в горле запершило. – Нас почти таким в гимназии проверяли, – заинтересованно припомнила Оленька. – Чем больше магии, тем темнее отпечаток. В личном деле должна быть запись. – Там устаревшие данные. – Из слов Волкова явно следовало, что с устаревшими данными он ознакомился. – С того времени Лиза улучшила результат. Ну же, Лиза, давайте проверим. Неужели вам самой не интересно? Самой мне было интересно, но не настолько, чтобы со своим интересом удовлетворять еще и волковский. – Мне Владимир Викентьевич вообще запретил заниматься магией, – вдохновенно сказала я. – Говорит, не с моими проблемами со стабильностью. Поэтому я избегаю незнакомых плетений и незнакомых артефактов. Не хочу остаться без руки, знаете ли. Глава 36 От Волкова удалось отделаться с огромным трудом, и то только у дома Владимира Викентьевича, перед которым я твердо сказала, что в отсутствие хозяина прислуге велено не принимать представителей сторонних кланов. Волков хищно уставился на дом, словно изучая его защитные плетения, а я подумала, так ли уж права княгиня, считающая, что моя принадлежность к клану защитит от таких вот непонятливых господ. Сдается мне, Волков наплюет на возможный скандал, если прибыль от действий будет выше репутационных потерь. И если при свете дня нарушать закон он поостережется, то под покровом ночи может и забыть, что закона должны придерживаться все. Или, напротив, вспомнит, что, как говорила Рысьина: «Мы – закон». В моей комнате Оленька сразу зацепилась взглядом за шкуру у кровати, выяснила, откуда она, чуть нервно хихикнула, потом походила по густой пружинящей шерсти, попрыгала с довольной физиономией и признала подарок годным. – Если Саша узнает, разозлится, – хихикнула она. – Какой мстительный, оказывается, Юрий Александрович. – У него на то масса оснований, – заметила я. – Если он ведет записи, кто и когда его обидел, то в графе «Волков» вчера еще прибавилось несколько строк. И пусть подарок был сделан до того, а Волков собирался произвести впечатление на меня, а не на моего родственника. Но получилось, что произвел на обоих. Правда, не такое, какое хотел… – Нужно не записи вести, а разбираться на дуэлях, – воинственно сказала Оленька. – Как это сделал Николай с самим Рысьиным. Но с вашего Юрия толку никакого. Эх, как же не вовремя Николая перевели, он бы за тебя непременно вступился. – Как же, есть вашему Николаю до меня дело, – проворчала я, чувствуя, как глубоко запрятанная обида рвется наружу. – Почему ты так решила? – изумилась Оленька. Вполне искренне изумилась, словно я сказала что-то странное. – Было бы дело – хоть что-нибудь бы написал, – ответила я, удивляясь, что приходится объяснять простейшие вещи. Оленька всплеснула руками, а ее глаза увеличились до таких размеров, что я подумала о частичной трансформации. Но у хомяков как раз глаза маленькие, как бусинки. И такие же блестящие. Конечно, у Оленьки они сейчас блестели, точнее, пылали праведным гневом, но стали огромными, как у древней воинственной богини. – Лиза, ты чего выдумываешь? – тем временем она выражала словами свои чувства. – Как он может тебе писать, ведь вы же не родственники? Была бы невестой – другое дело. А так – полное нарушение приличий. Я опешила. Значит, посреди ночи приходить в голом, то есть в меховом, виде – прилично, а написать письмо, все это безобразие объясняющее, – неприлично? Впрочем, Николай как раз говорил, что никогда бы не пробрался тайком в мою спальню, не будь у него проблем со временем и желания попрощаться. Но мог бы хоть что-то объяснить перед уходом, тем более что, можно сказать, я его даже почти поцеловала. Или даже не почти: кто знает, как мои действия воспринимаются в среде оборотней? – Он не может мне писать, потому что это неприлично? – неверяще уточнила я. – Да, девушка из такой семьи, как твоя, не может вступать в переписку с мужчинами, если они не являются ее родственниками. Коля – не является. А Юрий, значит, вступал в переписку, потому что был родственником? Притом что переписка была тайная и совсем не родственная. Или тайной она была как раз для того, чтобы не компрометировать? Вопрос только кого: меня или самого Юрия? – А еще, когда уезжал, он очень просил тебе помочь, если вдруг такая необходимость возникнет! – продолжала бушевать Оленька. – Я бы и так тебе помогла, не сомневайся, и Коля это прекрасно знал, но все равно дополнительно просил. А что не попрощался, так не было у него такой возможности, понимаешь? Он был вынужден ближайшим поездом отбыть. И подозреваю, неспроста такая спешка. Так-то вот. Она возмущенно раскраснелась, но уже говорила не с таким пылом, как в начале своей пламенной речи. – То есть была бы у него возможность, он бы зашел попрощаться? – спросила я, пытаясь понять, в курсе ли Оленька планов брата о проползании хомяком ко мне в комнату в целом и об исполнении этих планов в частности. – Но не могло же быть так: он получил приказ и сразу уехал на вокзал. Должны же были ему предоставить хотя бы минимальное время на сборы. Не на войну же отправляли. Да даже и на войну, все равно должны были дать время собраться. – Да он весь день бегал, пытаясь встретиться с княгиней Рысьиной, – проворчала Оленька. – Разве ты не знала? Уж тебе-то точно должны были сказать. – Ничего мне не говорили, – покрутила я головой для убедительности. – А зачем ему нужно было с ней встречаться? – Как зачем? – удивилась Оленька. – Чтобы иметь возможность тебе писать. Нельзя сказать, что эти слова оказались для меня полной неожиданностью: уж сложить обмолвку княгини и нынешний рассказ подруги в цельную картину я могла. А также понять, что Рысьина не для того избавлялась от Николая, чтобы давать ему возможность мне писать. Она надеялась, что он уедет и наше общение с ним по понятным причинам сойдет на нет. Зря надеялась. – То есть мне он писать не может, потому что общество нас осудит. А если он будет писать тебе, но для меня? – Я уставилась в потолок, словно рассчитывала найти там нечто интересное. – Это тоже будет нарушением приличий? – Конечно, – ответила Оленька, но несколько неуверенно. – То есть ты выступаешь на стороне кузена, а не за собственного брата? – коварно уточнила я. – Вот еще! – Она уставилась на меня, возмущенно выпятив губы. – Да Волковы к нам всегда относились… даже не снисходительно… а как-то так: «Они, конечно, наши родственники, но не совсем». И после этого я вдруг буду поддерживать Сашу? Вот еще! Они и появляются у нас, только если им что-то нужно. – А что Волкову нужно сейчас? Оленька нахмурилась: – Не знаю. В прошлый раз он все давил на папу, чтобы тот ему акции продал, если не все, то хоть часть, чтобы у Волковых был контрольный пакет. Они знатно поругались. – Оленька неожиданно улыбнулась воспоминаниям. – Саша ужасно злился, что ничего не получилось. Уехал и даже с праздниками не поздравлял какое-то время. А нынче явился как ни в чем не бывало. Она недовольно фыркнула. Штабс-капитан, даром что родственник, нравился ей ничуть не больше, чем мне. А может, даже меньше: желание отжать законные акции у Хомяковых в глазах представительницы их семейства точно не прибавило харизмы Волкову. – Так ты напишешь Николаю, что будешь нашим почтальоном? – вкрадчиво спросила я. – Нет, – неожиданно ответила Оленька. – Как это нет? – возмутилась я. – Значит, ты за Волкова? – Я за Колю, – надулась она. – Поэтому понимаю, что в случае чего проблемы будут не у тебя, а у него. – Какие проблемы? – Я закатила глаза. – Лиза, то, что простится представителям крупных кланов, другим не забудется никогда, – обиженно проворчала Оленька. – Мы, Хомяковы, должны быть очень осторожны в вопросах нарушений правил приличия. Вот ты с Колей поиграешь и забудешь, а у него в результате вся жизнь пойдет наперекосяк, поскольку будет нанесен урон репутации. Она столь сурово на меня посмотрела, что я даже на миг поверила, что молодому военному может быть нанесен существенный репутационный урон, если мы вдруг начнем переписываться за спиной Рысьиной. Но только на миг. Оленькины измышления мне казались форменной ерундой, но что, если она права? Правила этой игры придуманы не мной, более того, меня в них даже не посвятили. Портить жизнь Николаю я не собиралась ни в коем случае. – Но ты можешь просто передать привет? – сдалась я. – Уж тут его репутация точно не пострадает.