– Ваше сиятельство, если бы мисс Мэннинг знала, что у вас стоит такое чудо, она бы уже была здесь, – заявил он, влюбленно гладя черную лакированную крышку, – и вовсю проверяла бы столь редкий экземпляр. – Хм… – выразила я свое сомнение. Голову я держала высоко, но внутри прочно поселилась уверенность в том, что все гладко не пройдет. Слишком странно ведет себя Соболев. Вдруг он внес нехорошие исправления в артефакт, когда его обнаружил? Или Песцов ошибается и этот артефакт подчинялся только почившей хозяйке? – Филиппа, вам непременно понравится звучание, – воодушевленно продолжал Песцов. – Этот рояль не может звучать плохо при любом исполнителе. Кстати, ваша светлость, а кто будет аккомпанировать мисс Мэннинг? Вы писали, что обеспечили аккомпаниатора, соответствующего уровню приглашенной знаменитости. При всем моем уважении, ваша светлость, не имели же вы в виду себя? Князь недовольно нахмурился, явно оскорбленный подобным предположением, но все же снизошел до объяснения: – Аккомпаниатор вернулся в город, узнав о трагическом происшествии. Как и гости, которые рассчитывали на ваш концерт, мисс Мэннинг. Но поскольку концерт у нас теперь в весьма усеченном варианте как по номерам, так и по слушателям, я удовольствуюсь самым скромным аккомпанементом. Услышать голос мисс Мэннинг – бесценно. – Хм… – только и выдавила я из себя, обнаружив, что князь надеется на то, что я буду не только петь, но и музицировать. Я растерянно посмотрела на Песцова, пытаясь передать ему на расстоянии мысль, что игра на клавишных инструментах не является моей сильной стороной. Да, Волков говорил, что я умела играть на фортепиано, но, увы, играла не я, а та Лиза, чьи навыки мне не достались. Да и достались бы – вряд ли я смогла бы наиграть что-то из репертуара мисс Мэннинг. – Ваша светлость, но если мисс Мэннинг будет себе аккомпанировать, она не сможет сосредоточиться на пении, – нашелся Песцов. – Оно получится несколько урезанным, и вы не сможете сполна насладиться редким талантом. – Меня устроит и урезанный вариант. Соболев уселся в кресло, по-видимому, принесенное сюда специально для него, потому что хотя оно и было удобным на вид, но не сочеталось с остальной обстановкой музыкального салона, в обивке стульев которого царили букеты роз в золотисто-бежевых тонах. На кресло же пошел темно-красный бархат изумительно глубокого оттенка, напоминающего пролитую кровь. Этакий намек на нашу, которую нацелился пустить Соболев. – Мисс Мэннинг вывихнула палец, когда мы отбивались от крэга, – нашелся Песцов. – Я, конечно, его вправил, но все равно Филиппа вряд ли сможет сегодня играть. – Наверное, стоит поделиться своими сомнениями с полицией, – как бы говоря сам с собой, пробормотал Соболев. Бормотал он по-русски, но смотрел при этом на меня. Наверное, ожидал какой-то реакции. – Зато смогу играть я, – отважно бросился на амбразуру Песцов. – Я тоже пострадал в битве, но не так, как бедняжка Филиппа, которой вы даже не дали возможности отдохнуть. Если он ожидал, что после его слов Соболев раскается и передумает, то совершенно напрасно, тот лишь приподнял бровь и улыбнулся. Столь нехорошо улыбнулся, что я заподозрила в его родне крэгов. Возможно, они не только едят оборотней, но и мстят им иными методами. Месть длиной в жизнь – идеальный вариант. Песцов выразительно вздохнул и начал устраиваться за роялем. Покрутил стульчик, подстраивая под себя, поправил полы пиджака, положил руки на клавиши и довольно небрежно сыграл гамму. Я не специалист по роялям, более того, настолько не специалист, что могу использовать их только как ударный инструмент, и то только для отбивания простенького ритма. Песцов тоже не был гениальным музыкантом, строго говоря, он сильно уступал даже Томе Яцкевич, но это с лихвой окупалось самим роялем. Глубокое красивое звучание заполнило всю не такую уж маленькую комнату. Думаю, за таким инструментом и начинающий исполнитель показался бы гениальным. – Мне кажется, он немного расстроен, – вынес вердикт Песцов. – Верхняя октава звучит не так. – Приглашенный аккомпаниатор не нашел недостатков, – лениво заметил князь. – Итак, что я буду слушать? – Собственно, выбор не такой большой, ваша светлость, – опять вздохнул Песцов, понявший, что концерт отложить не получится ни под каким предлогом. – Из репертуара мисс Мэннинг я худо-бедно могу сыграть всего три арии. Конечно, было бы куда лучше, пригласи вы профессионального исполнителя… – Увы, он уже уехал, Дмитрий Валерьевич. – Встает вопрос с оплатой, ваша светлость, – храбро сказал Песцов. – Конечно, концерт получается весьма короткий, но вы не создали требуемых условий для исполнителя. И вообще, из-за вас жизнь мисс Мэннинг оказалась под угрозой, а ее горничная погибла. – Я компенсирую. Горничную на время пребывания в нашей империи подберем. – Хм… – я выразила всеми доступными средствами свое отношение к соглядатаю от Соболева. То, что это будет соглядатай, понял и Песцов, сразу забывший о возможном недополученном доходе. – Ваша светлость, горничная мисс Мэннинг была для нее близким, все понимающим другом, почти членом семьи. Разве можно ее заменить на чужого человека? – Поговорим об этом после, Дмитрий Валерьевич, – с явными признаками раздражения бросил князь. – Завтра. После того как вы отдохнете после тяжелого дня и успокоитесь по поводу грозящих вам неприятностей. Действительно, вот выяснится сейчас, что петь я не смогу даже с помощью артефакта, и придется успокаиваться в полицейском участке. Времени будет много до приезда Рысьиной. Мысль о бабушке необычайно взбодрила, я почувствовала в себе резкий прилив творческих сил и желание прославиться на оперной сцене. Чем дольше тянулась неизвестность, тем сильнее я нервничала, поэтому я сжала артефакт в руке и постучала Песцова по плечу, давая понять, что пора начинать. Думаю, дай мне сейчас текст, я бы и без артефакта справилась. Не уверена, правда, что мое пение понравилось бы князю, но я старалась бы изо всех рысьих сил. Рыси наверняка поют громко, пусть и немелодично. А я бы еще лапой ритм отстукивала. Песцов вдохновенно опустил руки на клавиши и заиграл теперь уже вступление к чему-то, несомненно, классическому. Внезапно артефакт в руке потеплел, явно настраиваясь на знакомую мелодию. Но одним теплом дело не ограничилось: неприятно-темные лучи, видимые только на магическом плане, выскочили из него и словно проткнули меня насквозь. Странное дело, умом я понимала, что это не по-настоящему, но чувствовала каждую точку входа и выхода. Лучи потеряли форму и начали обволакивать меня, погружая в тревожный багровый туман. Сейчас я не могла бы разжать руку, даже если бы захотела: артефакт, повинуясь музыкальной активации, полностью перехватил контроль над телом. Песня полилась легко, красиво, подстраиваясь под песцовскую музыку и подстраивая ее под себя. Наверное, со стороны это смотрелось волшебно: на лице Песцова застыло выражение блаженства, а пальцы порхали так, словно он тоже находился под влиянием артефакта, князь же подался вперед и смотрел, чуть приоткрыв рот, выглядя при этом совсем не по-княжески, забыв о том, что в его положении нужно всегда выглядеть безупречно. Это казалось бы смешным, не будь мне так страшно. Было что-то чуждое и неправильное в действии артефакта. Что-то, противоречащее моей сути. Хотелось отбросить его и отряхнуться. Но голос лился вне моего желания, я делала нужные жесты в нужных местах, кивала, улыбалась и сама себе напоминала заводную куклу. Завод кончился вместе с последним аккордом. Я встряхнулась и разжала руку. Но артефакт не упал, он словно прилип ко мне, то ли питаясь моей магией, то ли напитывая меня своей. И то и другое мне не нужно было совершенно. Я с трудом оторвала артефакт от ладони и всунула Песцову: его идея, пусть и страдает, тем более что он наверняка вкусней, вон какой упитанный. – Потрясающе! – восторженно выдохнул Соболев. – Я думаю, что у самой мисс Мэннинг не получилось бы лучше. – Что вы хотите этим сказать? – Песцов попытался спросить грозно, но в конце фразы его голос сорвался на неприятный фальцет. Он прокашлялся и спросил куда суровей: – Извольте объясниться, ваша светлость. – Я уже говорил, что знаю настоящую мисс Мэннинг, на которую эта особа лишь похожа. – Соболев кивнул на меня. – Нет-нет, Дмитрий Валерьевич, я не желаю слушать ваших оправданий. Признаться, я поначалу заподозрил, что вас подослали Волковы, но сейчас убедился, что вы действительно привезли певицу. Пусть не столь титулованную, как мисс Мэннинг, но, несомненно, куда более замечательную. И это правильно, я всегда считал, что наши, русские, намного более талантливы, пусть для некоторых только зарубежное имя – гарантия качества. Так кто ваша прекрасная дама? Я почувствовала настоятельную потребность куда-нибудь прилечь, но поскольку падать на пол желания не было, обессиленно прислонилась к роялю. Что там говорил Песцов про то, что донесет меня на руках до комнаты? Самое время выполнять обещание. И лучше бы эта комната была подальше отсюда. – Что вы говорите, ваша светлость? – совершенно естественно удивился Песцов. – Уверяю вас, я вел переписку именно с мисс Мэннинг и именно мисс Мэннинг приехала к нам для выступлений. Возможно, как раз вас ввела в заблуждение не слишком щепетильная особа, выдававшая себя за певицу? Или настоящую мисс Мэннинг как раз сожрал крэг? – Дмитрий Валерьевич, когда вы говорили под артефактом полога… Кстати, не продадите ли мне его? Уж больно интересный эффект он дает, впервые с таким сталкиваюсь. Князь требовательно протянул руку, даже не сомневаясь, что отказа не услышит. – Если вы настаиваете, ваша светлость, – кисло согласился Песцов, весьма недовольный потерей ценной собственности. И это он еще не подозревает, что без меня артефакт не будет иметь столь сокрушительного эффекта для соболевского носа. – Я могу его даже подарить в знак дружеского расположения. Несмотря на «дружеское расположение», артефакт он достал с видимой неохотой и протянул князю, который тут же заграбастал добычу и начал любовно оглядывать, надеясь найти то, чего там быть не могло. – Нет-нет, Дмитрий Валерьевич, – запротестовал Соболев. – Было бы некрасиво с моей стороны пользоваться вашим бедственным положением. Я и без того не выдам вашу маленькую аферу. Как-никак я ваш должник после сегодняшней трагедии. Так вот, когда вы разговаривали под артефактом полога, вас выдала артикуляция, не свойственная английскому языку. К сожалению, читать по губам я не умею, но и наблюдения достаточно. В этот раз в его голосе звучало искреннее сожаление. Похоже, с непроницаемостью купола Соболев столкнулся впервые, а то непременно обзавелся бы еще одним полезным навыком. Не знать, что говорит возможный противник, недопустимо. – Нет, вы можете продолжить упорствовать, – остановил Соболев жестом Песцова, который открывал рот явно для возмущенной тирады, – но в этом случае я вас передам полиции вместе со своими сомнениями. Пусть они выясняют, прав я или нет, и если выяснится, что я неправ, то принесу вам глубочайшие извинения. Если, разумеется, вас отпустят. И сказал он это так, что ни у кого и тени сомнения не возникло, что он поступит именно так, как сказал, несмотря на то что не так давно признавал себя нашим должником. Наверное, не такой уж большой долг он принял на себя. – Вы совершенно правы, ваша светлость, – покаянно сказал Песцов, смирившийся с неизбежным. – Поверьте, замена мисс Мэннинг произошла неожиданно и для меня самого, и если бы не взятые на себя обязательства, то я никогда не пошел бы на столь беспардонный обман. Ваша проницательность потрясает. До сих пор никто не заподозрил замены. – Наверное, потому, что у вас не сбоил артефакт личины? – предположил Соболев, довольно улыбаясь. – Как же на самом деле зовут прекрасную исполнительницу? – Анна Дмитриевна, – выпалила я, пока Песцов не сказал чего-нибудь другого. – А фамилия? – заинтересовался Соболев. – Я предпочла бы обойтись без фамилий, – твердо ответила я. Соболеву мой ответ не понравился. Он задумался, потом спросил: – Могу я увидеть ваше настоящее лицо? – Боюсь, в этом случае у меня будут проблемы с моими родными. – Из певческой семьи? – понятливо кивнул Соболев. – Родители будут недовольны, если узнают, что вы себя за кого-то выдавали? Что ж, возможно, вы и правы, желая сохранить инкогнито. И все же я непременно наведу справки, чтобы знать, кому присылать цветы, будучи в Царсколевске… – Ваше право, – согласилась я. И даже улыбнулась, поскольку гроза, кажется, прошла мимо, а наводить справки в артистических семьях Соболев может хоть до посинения, все равно ничего не найдет. Я сейчас согласна почти на все. Главное – выбраться из этого дома и дойти до вокзала, после чего только меня и видели. Пусть Песцов ищет другую дуру на свой страшный артефакт. – Что ж, Анна Дмитриевна, я вижу, вас этот день утомил, поэтому не буду больше настаивать на вашем обществе, – решил Соболев, но не успела я обрадоваться, как он добавил: – Но завтра я рассчитываю на полноценный концерт. Я не столь щепетилен, как Рысьина, и считаю, что ваш небольшой обман полностью окупается певческим талантом. Спорить с ним казалось бесполезным, поэтому я не стала. Да и не было во мне сил для спора, я была полностью выжата сегодняшним днем. Мне хотелось лишь одного: добраться наконец до кровати и уснуть. Так что я коротко попрощалась и пошла в комнату, которую мне выделили, и даже почти не шаталась по дороге. К этому времени сгоревший артефакт заменили на другой, и о недавнем происшествии не напоминало больше ничего. Присланная Соболевым горничная приготовила ванну, в которую я с удовольствием забралась и расслабилась настолько, что попала в какое-то странное состояние не то сна, не то яви, в котором и застыла, почувствовав приближение бога. Того, с которым я неосмотрительно заключила договор. Глава 20 – Договор, – с ходу бросил бог, наверняка опасаясь, что его опять вышибет, как в прошлый раз. – Ты должна как можно скорее исполнить договор. Время не терпит. – А вы должны вернуть мне память, – нахально ответила я, понимая, что терять мне попросту нечего. – Уверена, в договор отнятие памяти не входило. Бог неприятно замерцал, вызвав у меня приступ паники. Некстати подумалось, что я лежу в ванне совершенно голая и не могу ни прикрыться, ни защититься, притопить меня – пара пустяков. Неудобно получится, если в соболевской ванной комнате найдут мертвую представительницу Рысьиных. Интересно, этот бог может только глазеть или способен и действовать? Наверное, первое, потому что, будь он в состоянии что-то здесь сделать, ему не понадобились бы посредники и он мне не надоедал бы ни сейчас, ни вообще. – Время течет, как песок из разбитых часов. Скоро уже невозможно будет исполнить то, что должно, – бросил он, пытаясь продавить меня силой. Сила была темная и мутная, выталкивающая на поверхность все плохое. То, что обычно стыдливо прячут за семью замками в темных чуланчиках души, не показывая другим, да и сами стараются не вспоминать. – Ты должна вернуться и вернуть мне мое. – А вы обещали вернуть мне мое, не так ли? Я не стала бы договариваться занимать чужое тело. – Смертная, ты должна быть благодарна за то, что получила. Новая жизнь, новое тело, новые умения. Где ты была бы, если бы не я? – Уж точно не в чужой ванне. Скорее всего, дома. От бога шли удушливые холодные волны темной силы, от которых хотелось отстраниться, а если не получится – сбросить с себя и вымыться с мылом или с чем посильнее. Спиртом, например, протереть, и не только снаружи.