Велес замерцал и исчез. Огоньки на стенах заволновались, намекая, что собираются погаснуть, если я не потороплюсь. Моя рука, в которую впиталась божественная сила, ничем не отличалась от второй и вряд ли смогла бы осветить путь, останься я в темноте. Но зачем здесь оставаться? Велес не вернется, он сказал и сделал все, что собирался. Не знаю, наблюдал ли он за мной сейчас, но перед тем, как направиться к выходу, я поклонилась и прошептала: «Спасибо». Провожающие меня огоньки все слабели и слабели. Когда я оказалась у двери, они мерцали уже едва заметно. Дверь раскрылась сама, а за ней обнаружились неприветливое зимнее утро и неприветливый хмурый Песцов. В этот раз во вполне себе приличном человеческом облике. – Елизавета Дмитриевна, неблагоразумно ходить без защиты, – сказал он. – Этак каждый в вас признает наследницу Рысьиных. – А вам не хочется делиться деньгами? – не удержалась я и повернулась, чтобы проститься с местом, в котором дали хоть какой-то совет, пусть странный и неопределенный. Но за спиной уже ничего не было, даже следов кланового святилища не осталось. Но было ли оно здесь, или в силах Велеса провести меня тропами, пронизывающими пространство, словно иголка смятый лист? – Значит, вы решили отказаться? – сделал вывод Песцов. – Мне очень жаль, Елизавета Дмитриевна. – Что придется звонить княгине? Или вы решили сдать меня Волкову? Не столь прибыльно, но безопасней? – Елизавета Дмитриевна, никому я сообщать не буду, – поморщился он. – Мне доходчиво объяснили, что этого делать нельзя. – Кто объяснил? – насторожилась я. – Тот, у кого вы были сейчас в гостях, хорошо бы об этом не узнал Соболев. Так что мне просто очень жаль, но до поезда я вас непременно провожу. Я вернула себе облик мисс Мэннинг и щиты, не позволяющие учуять во мне оборотня. – Давайте свой артефакт, – ворчливо сказала я. – Посмотрю, что получится. Кстати, сколько вы мне заплатите, если я соглашусь сыграть роль певицы? И да, артефакт идет бонусом. Он мне нужен. Глава 22 Горностаи оказались и на здании театра, в котором планировалось выступление. Думаю, уж там придирчивая мисс Мэннинг не нашла бы изъянов. Даже в гримерке, где, несмотря на зимнее время, стояла огромная корзина роз, она не стала бы лазить с сантиметровой лентой – размеры предоставленного помещения отвечали отнюдь не скромным запросам. Конечно, команда по мини-футболу проводить тут тренировки вряд ли смогла бы, но место нашлось и для гардероба, и для чайного столика, и даже для кушетки, отгороженной ширмой. Наверное, на случай, если звезда после выступления будет не в состоянии вернуться в гостиницу. Основания для такого предположения были: на гримировальном столике на видном месте стоял графин с коричневой жидкостью, и вряд ли это был охлажденный чай. Неужели в список требований мисс Мэннинг входило бренди? Я с сомнением посмотрела на сопровождающую нас даму. В этот раз это была не директор театра, а всего лишь его помощница. Правда, болтала она почище Соболевой, практически не закрывая рта, а еще раздражающе вертела головой. Постоянно вертела, словно создавала себе обзор в триста шестьдесят градусов, боясь что-то не заметить. – Право слово, господин Песцов, – расстроенно щебетала она, – ума не приложу, как такое могло случиться. От Соболевых вещи мисс Мэннинг были отправлены сюда. – Но не доставлены, – сурово сказал Песцов, надвигаясь на собеседницу широкой грудью. – Почему же? Доставлены, но не все, – пискнула она. – Только одного чемодана недосчитались. – Но чемодан-то был как раз с концертными платьями мисс Мэннинг! Песцов бушевал столь грозно, словно не сам уговорил меня незаметно уничтожить этот чемодан при погрузке. А что оставалось делать? Если обычное платье можно было как-то закамуфлировать шалью или мехами, коих после певицы остался неплохой выбор, то по концертной одежде было особенно заметно, что она мне не принадлежала, и это выдавало меня полностью. Выдавал бы и цвет волос, но этот вопрос удалось решить еще в соболевском особняке, подобрав подходящее плетение. И теперь на них тоже лежала иллюзия тщательно подобранного цвета волос мисс Мэннинг. Но с телом, увы, так не получится: даже если бы удалось экстренно что-то изучить и придать моим формам иллюзорный объем, одежда все равно висела бы на мне, а не на иллюзии. На иллюзию платье не натянешь, во всяком случае, на мою. Наверное, более продвинутому магу не составило бы труда создать иллюзию определенной плотности, которая удерживала бы на себе одежду, придавая ей нужную форму, но, увы, я была не столь искусна. Песцов, услышав мое признание в профнепригодности, расстроенно посопел, а потом предложил выход: он отвлекает лакея, я использую чары отведения глаз и сжигаю чемодан с концертными вещами. Разделение обязанностей помогло провернуть все почти идеально. Почти – потому что чемодан сгорел, но оставил после себя кучку пепла, небольшую и очень легкую, которую ветер практически сразу разметал. Диверсия прошла незаметно. – Мы непременно найдем, – удерживая рыдания, сказала помощница директора. – Ради всех богов, не переживайте, Дмитрий Валерьевич. Нервная она какая-то, эта Канарейкина. Казалось бы, на такой работе должна быть привычна ко всяческим стрессам, но нет: Песцов почти не повысил голоса, а у нее уже влажно поблескивали черные, близко посаженные глаза и шмыгал нос. – Сударыня, как я могу не переживать? Концерт менее чем через час. Что мне говорить подопечной? – В крайнем случае мы подберем что-нибудь из театрального гардероба, – оптимистично предложила дама. – То есть вы хотите, чтобы мисс Мэннинг выступала в вашей бутафории? – обманчиво тихо уточнил Песцов. – Вы действительно хотите, чтобы я сделал ей такое оскорбительное предложение? Он возмущенно стукнул ладонью себя в грудь, как нельзя лучше отыгрывая выбранное амплуа защитника подопечной певицы. Наверное, сам Песцов жаждал славы и театральных подмостков, в нем явно умирал великий актер: речь, жесты, выражение лица – все было направлено на то, чтобы донести до единственного зрителя силу песцовских переживаний. Моя же роль сводилась к тому, чтобы тихо стоять рядом и непонимающе хлопать глазами. «Для всех вы бережете пострадавшее горло, – предложил Песцов. – Пусть с вами общаются через меня, чтобы не возник вопрос, почему англичанка говорит с русским акцентом. Вам-то еще ничего, а моей репутации точно конец». Заботился он о своей деловой репутации почище, чем барышня на выданье – о девичьей, поэтому, когда он узнал о моем согласии поддержать небольшой обман с гастролями, необычайно воодушевился и начал с невероятной скоростью генерировать планы, позволяющие спасти наши пушистые шкурки. – Из зрительного зала все равно разницы видно не будет. Дмитрий Валерьевич, сами посудите, что я могу сделать? – Канарейкина заломила руки и опять огорченно шмыгнула маленьким острым носиком. – Вы же понимаете, что за полчаса платье для мисс Мэннинг взять неоткуда. А она уже знает, что чемодан пропал? При этом она понизила голос, словно боялась, что я услышу. Я сделала вид, что вообще не в курсе, о чем они там беседуют, прошла к гримировочному столику и села перед зеркалом. Мне же еще придется наносить иллюзию концертной раскраски певицы. Да уж, жизнь мага-неумехи непредсказуема. – Разумеется, нет, сударыня, – раздраженно бросил Песцов. – Я надеюсь, что пропажа – лишь недоразумение, которое будет вскоре разрешено. Сам князь Соболев обещал, что не пропадет ни булавки, а тут испарился целый чемодан. Боги мои, да мисс Мэннинг ни за что к нам больше не приедет: мало того что натерпелась страху, так еще и без вещей осталась. Ценных вещей, между прочим. Настоящий шелк и бархат с флорентийскими кружевами, а не раскрашенная дерюга, коей, сударыня, вы предлагаете заменить ее одежду. – Князя Соболева уже поставили в известность. Он непременно все решит. Я откашлялась и вывела в воздухе знак вопроса. Мол, где мои вещи, мне пора уже готовиться к выступлению. – Филиппа, вы только не переживайте, – вдохновенно сказал Песцов. – Не могут найти ваш чемодан с концертными платьями. – Хм… – протянула я, в очередной раз порадовавшись, что получила в наследство от мисс Мэннинг такое прекрасное выразительное междометие, знание которого дает возможность не показывать акцент, зато показывать отношение к происходящему. Песцов подошел ко мне и встал за стулом, уставившись в отражение зеркала то ли на меня, то ли на себя. – Мы непременно решим возникшую проблему, дорогая. Свою речь Песцов сопроводил столь выразительным взглядом, что даже самый ненаблюдательный зритель уверился бы в неформальности наших отношений. Канарейкина исключением не стала, она мило порозовела и отвела взгляд в сторону, наверняка думая о развратности иностранцев. Или завидуя оной. Кто там знает, о чем на самом деле она подумала? Я развернулась и недовольно изобразила в воздухе очередной вопросительный знак. – Возможно, мисс Мэннинг согласится выступить в одном из своих повседневных платьев, – оживилась Канарейкина. – Это будет неуважением к зрителям, – отбрил Песцов. – Послушайте, сударыня, у вас же наверняка можно купить где-нибудь поблизости вечернее платье подходящего размера? – То есть вы предлагаете?.. – Разумеется. У нас попросту нет времени, чтобы спокойно ожидать, удастся ли найти вещи мисс Мэннинг или нет. Вы мне покажете магазин и поможете выбрать, – скомандовал он. – Пусть мисс Мэннинг пока готовится. Не будем ее беспокоить. – А вы не думаете, Дмитрий Валерьевич, что она обеспокоится куда больше, если мы купим не то платье? – Не переживайте, сударыня, я подберу что-нибудь близкое по стилю к ее пропавшим вещам. – Но ведь платье надо будет примерить, – пискнула Канарейкина, которую уже взяли под руку и тащили на выход. – Дмитрий Валерьевич, оно же может не подойти мисс Мэннинг! – Мы возьмем несколько и неподошедшие вернем в магазин, – отмахнулся он, вытаскивая намеченную жертву из гримерки. – Думаю, нам, как княжеским гостям, не откажут в такой малости, иначе это будет неуважением к его светлости. – А платить кто будет? – почти сдалась Канарейкина. – Я, – после короткой заминки грустно решил Песцов. Наверное, посчитал, что не стоит беспокоить Соболева из-за неприятностей, которые сам же устроил. Ибо если местный князь выяснит, куда делись мои наряды, у него непременно возникнут дополнительные вопросы. А если ему еще пришлось бы оплачивать наши развлечения, думаю, он был бы безжалостен к нарушителям. Гримерка опустела, и я сосредоточилась на изменении иллюзии под сценический грим. Получилось несколько вызывающе для стоящего рядом, но кому на меня любоваться на сцене? А вот зрителям будет казаться в самый раз: если уменьшить интенсивность, из зала не смогут разглядеть у меня ни глаз, ни рта. Из задних рядов точно. Потом я поковырялась в принесенных Канарейкиной коробочках, чтобы создать впечатление, что ими пользовались. Отвлекло меня от столь серьезного действия деликатное покашливание у самого плеча. От испуга я чуть не завизжала, а уж развернулась со скоростью, более подходящей для боевого мага в полной готовности, чем для безобидной певицы. И тем не менее за спиной никого не увидела. Вот совершенно. Впору было бы грешить на расшалившиеся нервы, но покашливание раздалось опять, после чего невидимка пробасил: – Вы уж не обессудьте, госпожа магичка, что напужал. Не хотел я. – Вы где? – выпалила я прежде, чем вспомнила, что сейчас я мисс Мэннинг, а значит, русского языка знать не знаю. – Так вот же, – удивленно ответили мне. И только тут я заметила присевшего на краешек стола крошечного человечка с короткой, но окладистой бородой, в которой пробивающиеся серебряные пряди выглядели скорее украшением, чем признаком старости. – Вы кто? – Так это, домовой я, – смущенно пояснил он. – Нечто не узнали? – Я домовых раньше не видела или этого не помню. Чтобы никто, случайно проходящий мимо, не решил, что у приезжей певицы нелады с головой, раз разговаривает сама с собой, да еще по-русски, я поставила полог тишины и принялась с интересом рассматривать визитера. Если бы не размеры, его можно было бы принять за обычного мужика, которых пруд пруди на улицах городов. Только очень бедного. Пожалуй, седина была единственным украшением этого домового. Одежда старая, латаная-перелатаная. Обувка удерживалась на ноге только чудом. Кепка, которую он мял в руках, тоже была потертая. – То есть своего домового у вас нет? – внезапно оживился мой собеседник. – Откуда? – невольно хихикнула я. – У меня и дома-то нет. – Будет, – уверенно сказал домовой. – Вот чую, будет у вас дом, большой и хороший. – Спасибо. Разговор забавлял, но вряд ли визитер заявился, чтобы уверить, что все мои приключения закончатся хорошо и я буду спокойно жить-поживать в собственном доме. И хотя он не торопился переходить к делу, ему точно что-то было от меня нужно. Вдруг он ревнитель традиций и сейчас заявит о недопустимости певческой аферы в здании, за которое отвечает? – А вы местный домовой? – осторожно уточнила я. – Театральный? И вам не нравится то, что мы задумали с господином Песцовым? – Что вы, госпожа магичка, какое мне дело до театра? – У вас дело ко мне? Тогда говорите. Боюсь, долго мне в одиночестве не дадут пробыть. – Я улыбнулась чуть виновато. – Угостила бы вас чем-нибудь, но у меня ничего нет, к моему величайшему сожалению. Конечно, на столике стоял графин с подозрительной коричневой жидкостью, но я и сама не стала бы ее пить, а уж угощать кого-то тем паче. – Мефодий Всеславович я. За желание попотчевать спасибо, да только не за тем я пришел. – Елизавета Дмитриевна, – почему-то показалось правильным назвать настоящее имя, как и ранее – предложить угощение. – Пока вам не за что меня благодарить. Я подумала и развеяла иллюзию. Коли он мне показался, то и мне негоже скрывать свое настоящее лицо. – И за доверие спасибо, – серьезно сказал Мефодий Всеславович, – да только зря вы абы кому себя настоящую показываете. Не дело это. – Абы кому я себя настоящую и не показываю, да только похоже, что разговор наш будет таким, где маски неуместны. Домовой хмыкнул одобрительно: