– Елизавета Дмитриевна, а ну, стоять! – подскочил ко мне всполошенный домовой. – Свалитесь. – М’я? – возмутилась я и показала лапу с прекрасными крепкими загнутыми когтями. – Я не смогу там вас маскировать, – зашел с другой стороны Мефодий Всеславович. – И все сразу узнают и что вы оборотень, и чем вы занимаетесь. Я недоверчиво фыркнула, поскольку показалось, что он сейчас лукавит. Но домовой смотрел на меня совершенно честными глазами и потихоньку оттирал от окна, бормоча: – А еще снаружи холодно и сильный ветер, который забьет вашу красивую шерстку угольным дымом, Елизавета Дмитриевна. И станете вы совершенно черной, как пантера. Уголь отмывается плохо. Я поняла, что пантерой быть не хочу. Возможно, они черные потому, что плохо моются. А хвост? У них длинный уродливый хвост, похожий на толстый неопрятный канат. Не то что мой, маленький и аккуратный. Нет, на крышу точно не полезу. Но делать в купе было ровным счетом нечего. Я примерилась к занавескам, на которых были такие заманчивые кисточки, но Мефодий Всеславович грудью встал и на их защиту. – Елизавета Дмитриевна, быстро перекидывайтесь обратно, – сурово сказал он, пытаясь замаскировать неуверенность. – Вы собой сейчас не управляете. Суть звериная вас давит. Что ж делать-то? Я ж с необученными оборотнями дела не имел. Кто ж знал, что у вас все так запущено? Вы давно не перекидывались? Я нехотя кивнула и как можно незаметнее потянула лапу к особенно привлекательной кисточке, но Мефодий Всеславович моих когтей не испугался, стукнул по лапе и сурово сказал: – Ну-ка, прекращайте, Елизавета Дмитриевна. Скажут потом, что у английской певицы странные привычки. Давайте мы с вами поиграем. Поиграем? Я оживилась. Но Мефодий Всеславович понимал игры как-то неправильно. Занавеску он мне не отдал. – Поперекидывайтесь туда-обратно, – предложил домовой. – Это вас успокоит. И не просто так перекидывайтесь, а медленно, с частичной трансформацией. – И этак воодушевленно пообещал: – Елизавета Дмитриевна, это очень интересно, попробуйте. Я скептически фыркнула, но решила попробовать, раз уж к кисточкам не допускают. На удивление, медленное перетекание из одной формы в другую оказалось необычайно увлекательным занятием: словно выключалась постепенно часть запахов и звуков, зато включались краски, а потом наоборот: краски сливались в черно-белую гамму, зато запахи и звуки расцветали полноценными букетами. А еще это было утомительно, поэтому, перекинувшись очередной раз в человека, я поняла, что единственное, на что я сейчас способна, – это спать, добралась до диванчика и провалилась в сон. Утром я проснулась поздно, но довольной, как кошка, слопавшая баночку сметаны. Я чувствовала себя отдохнувшей, но с удовольствием повалялась бы еще, вот только в дверь уже вовсю стучал Песцов. Громко и возмутительно невежливо. – Мисс Мэннинг, просыпайтесь, нам надо срочно поговорить. И позавтракать тоже нужно. – Завтрак в постель было бы идеально, – чуть хрипло со сна ответила я и потянулась. – Мы с вами не в настолько близких отношениях, – радостно бросил Песцов, видно уже отчаявшийся добиться от меня ответа, – так что я предпочитаю сводить вас в ресторан, а не нести поднос оттуда к вам. Мало ли какие слухи пойдут, если вы понимаете, о чем я. Филиппа, разговор не терпит отлагательств, учтите. – Полчаса, Дмитрий, дайте мне полчаса. – Да зачем вам эти полчаса? Иллюзию набросили – и вперед, – радостно завопил на весь вагон Песцов, пользуясь тем, что английского никто здесь не знает. – А под иллюзией я все равно буду неумытой, – возразила я. – Так что ждите, Дмитрий. Да и с домовым что-то надо было решать. Если бы завтрак принесли сюда, я бы с ним поделилась. Но в ресторан с домовыми ходить нельзя. Или можно? – Елизавета Дмитриевна, как же так? Разве вам не говорили, что нельзя надолго забрасывать звериную часть? – воспользовавшись тем, что я на него наконец посмотрела, сказал Мефодий Всеславович. – Кто вас учил? – Никто, – честно ответила я. – Вторую ипостась я получила недавно, и мне мало кто чего объяснял, поэтому, если вам есть что сказать, я с радостью прислушаюсь. И благодарю вас за вчерашнюю помощь. Боюсь, без него я бы точно забралась на крышу, и не факт, что спустилась бы обратно в купе. А ведь домовой меня еще и укрыл, когда я вчера доползла до вагонного диванчика. Но про это я упоминать не стала, поскольку почувствовала некоторую неловкость: как-никак, а под одеялом я была совершенно без одежды. – Мефодий Всеславович, а вы можете пойти со мной в ресторан так, чтобы вас никто не заметил? – поинтересовалась я. – А то я ума не приложу, как вас кормить. – Да мне много не надо, – смутился он. – Корочку хлеба принесете – и довольно. Я лучше здесь посижу. Так надежнее. Я его уговаривала, пока собиралась, но домовой был непреклонен. Сказал, что им не положено ходить вне дома, а домом сейчас считается вот это купе. И был он столь непоколебимым, что я заподозрила, что в поезде есть свои присматривающие поездные, которые очень не любят посторонних на своей территории, и мой домовой не хочет с ними конфликтовать. Пришлось идти без него. Песцов дисциплинированно ждал меня около двери. Но не один. Рядом с ним стоял весьма важный господин, чьи острые усы смешно торчали, а упитанное тело облегал хорошо сшитый новехонький солидный костюм коричневого цвета. – Дорогая Филиппа, – торжественно сказал Песцов, – позволь представить тебе нашего попутчика… Он сделал паузу, указывая на попутчика, и тот представился сам, чуть склонив голову в имитации вежливого поклона: – Свиньин-Морской к вашим услугам, мисс. Говорил он по-русски, но от меня точно ждал какой-то реакции. Пришлось восторженно округлить глаза и выразительно прокашляться. – Да-да, тот самый, – гордо сказал он. – И я очень надеюсь, что вам понравится мой дом, который вы почтите своим присутствием. Сохранить невозмутимость мне удалось с большим трудом, но взгляд на Песцова я бросила весьма красноречивый. – Филиппа, – как ни в чем не бывало жизнерадостно сказал компаньон, – мистер Свиньин приглашает нас в гости. – Свиньин-Морской, – с нажимом поправил упомянутый мистер. – Прошу прощения, сударь, – изобразил смущение Песцов и опять перешел на английский: – И не просто так приглашает, а провести маленький кулуарный концерт в кругу его семьи и близких друзей. За пять песен в вашем исполнении он обещает плату как за полноценное выступление. Кстати, я уже согласился. – Дмитрий, а не слишком ли много вы на себя берете? – вспылила я. – Какие еще незапланированные концерты? Может, мы по деревням еще пройдемся, там тоже чего-нибудь набросают, если пройдете с шапкой по кругу? Неужели вы настолько поиздержались, что хватаетесь за такую ерунду? – Филиппа, – чуть придвинулся ко мне Песцов, – не дурите. Дело не в деньгах. Это в первую очередь очень удобно нам. Мы сбиваем со следа Волкова. – Который все равно настигает нас в городе назначения, – заметила я. – Но в поезде нас уже не будет. А от мистера Свиньина… Морского нас доставят его транспортом. Он пообещал. Но вы повозмущайтесь, конечно, это нелишнее. Я потом ему расскажу, как вас сложно было уговорить и какими выдающимися дипломатическими способностями я владею. – Хм… – сказала я и прищурилась. Этот Свиньин, пусть он всего лишь Морской, точно был какой-то крупной шишкой. И благосклонность этой крупной шишки точно была сейчас нужна Песцову. Но не получится ли как в прошлый раз, с Соболевым, когда уже одно то, что мы выбрались живыми и неповрежденными, можно было посчитать за проявление княжеской признательности? Глава 26 По меркам провинции, дом Свиньиных-Морских был настоящим дворцом, с огромной огороженной территорией и с террасным спуском к реке, где за зданием, небрежно названным хозяином дома лодочным сараем, виднелись грустно чернеющие трубы маленького, но гордого пароходика. Пусть моря поблизости не было, но плавательные средства быть обязаны, если уж хозяева имеют морскую приставку к фамилии. Наверняка летом тут было необычайно красиво: укутанные снежным покрывалом кусты были фигурно подстрижены, посредине парка был хоть маленький, но настоящий лабиринт с фонтаном в центре, на каждой террасе стояли ажурные беседки, а таких приземленных вещей, как теплицы, попросту не было. То есть, возможно, они были, но где-то в отдалении, не портя прекрасного вида, открывающегося гостям. Видели все это мы лишь мельком, по дороге к дому, но все же оказались впечатлены. Настолько, что Песцов разразился восторженной речью за нас обоих. Я опять притворялась, что берегу горло, поскольку выяснилось, что дочь Свиньина-Морского говорит по-английски, о чем нам радостно сообщил ее отец еще в поезде, к сожалению, после того, как Песцов уже дал свое согласие. Пока мы Полину Аркадьевну не видели, сидели в довольно пестрой гостиной и ожидали обеда. В комнате было жарко, но я все равно куталась в меха, утомленно прикрывая глаза и демонстрируя истинно английский сплин. Надеюсь, достаточно артистично, потому что Песцов даже не кривился, на меня глядючи. – Потрясающе, – восхищался Песцов. – Никогда бы не подумал, что такая жемчужина может оказаться в столь отдаленном от столицы месте. Даже у князя Соболева размах не тот. – А что Соболев? – чуть поморщился хозяин восхваляемого дома. – Нос задрал, что его дочь – невеста цесаревича, а от этого силы и власти не прибавится. Губернаторство под ним шатается, как и место в Совете. – Место в Совете? – удивился Песцов. – С чего бы ему шататься? – Как с чего? Проблема у них в клане с сильными магами, – пояснил довольный Свиньин-Морской. – Точно вам говорю. Сведения из первых рук. Первые руки – это сам Соболев, а он вряд ли стал бы выкладывать столь интимные сведения кому попало. Хотя… Мефодий Всеславович говорил, что у Свиньиных-Морских домовых несколько и все настолько лояльны хозяевам, что все, что узнают тем или иным способом, непременно доносится до семьи. Узнав это, а также то, что шкатулку с самим Мефодием Всеславовичем в доме Свиньиных-Морских ни в коем случае открывать нельзя, я сразу предупредила Песцова, что по-английски говорим даже под пологом, а то вдруг вычислят по артикуляции. Поэтому сейчас я из последних сил старалась сохранять невозмутимость, делая вид, что не понимаю, о чем речь, но Песцову такие ограничения были не нужны, и он позволил проявиться на физиономии скептическому выражению. – У Соболевых – и вдруг проблема с магами? Шутить изволите, Аркадий Владимирович. Сам Соболев – весьма искусный маг, ежели вы вдруг запамятовали. Это общеизвестно. – Искусный-то он искусный, – хитро улыбнулся Свиньин-Морской. – Да только не со своей магией, с заемной. Своей ему только-только хватает управляться с артефактами. Хиреют древние роды́, не поспоришь. Им нужно вливать новую свежую кровь, а они все за традиции держатся. – Так традиции не на пустом месте создавались, – возразил Песцов, явно не понимая, куда клонит хозяин дома и не получится ли так, что наша поездка закончится арестом по доносу за неуважение к правящему семейству. – Если монархи будут жениться на ком попало, то вливание новой крови резко ухудшит старую. В гостиную с подносом вплыла горничная, словно сошедшая с английского полотна: белейшая кружевная наколка, накрахмаленный фартук и строгое темно-серое платье под горло. На подносе стояли три стопки. – Для аппетиту, – потирая руки, радостно объявил хозяин дома. – Дмитрий Валерьевич, мисс Мэннинг… – Мисс Мэннинг не пьет, – ответил за меня Песцов, – для голоса вредно, а вот я с превеликим удовольствием. Еще бы: фляжка, которую он носил при себе, была не такой большой и к этому времени наверняка опустела. Третья стопка, предназначенная мне, недолго сиротливо стояла на оставленном горничной подносе, Песцов ее прибрал сразу, как опустошил свою, а свою он опустошил, как только она попала ему в руки. – Хороша, – уважительно охнул напарник. – На чем настаиваете, если не секрет? – Секрет, – отвечал довольный Свиньин-Морской. – Так уж секрет? – не поверил Песцов, цедя вторую стопку мелкими осторожными глоточками. – Здесь точно чувствуется мягкость кедровых орехов. И зверобой, горечь зверобоя ни с чем не перепутаешь, не так ли, Аркадий Владимирович? – Так вот, возвращаясь к необходимости вливания новой крови, – не поддался на провокацию хозяин дома. – Многие старые роды это уже поняли и предпочитают искать спутников жизни не в кругу кланов, входящих в Совет. Думаете, зачем Волков вокруг меня крутится? – Зачем? – поддержал его Песцов, знатно подобревший после настойки для аппетита. – Так ради Поленьки, – уверенно ответил Свиньин-Морской, хлопая себя руками по бедрам. Судя по тому, что я успела узнать, наш гостеприимный хозяин занимался поставками в армию, а значит, интерес Волкова, скорее всего, был связан именно с этим, а не с дочерью. Поэтому для себя я отметила, что в споре между Соболевыми и Волковыми Свиньин-Морской точно займет сторону последнего. Во всяком случае, пока ему кажется, что у того матримониальные намерения. Похоже, так же подумал Песцов – вон как выразительно на меня глянул. Или он сейчас про то, что Волков не пропускает ни одной юбки? Точнее, полезной юбки, поскольку мисс Мэннинг штабс-капитан точно не хотел обаять. – Гуд морнинг, – гордо вплывшая в гостиную дщерь Свиньина-Морского выпалила с таким ужасающим акцентом, что я поняла: зря мы опасались разоблачения с ее стороны, она даже не разберет большинство того, что я говорю. – Хау ду ю ду, мисс Мэннинг? – Песцов Дмитрий Валерьевич, к вашим услугам, – подплыл к ней компаньон, решивший то ли вызвать огонь на себя, то ли понять, чем девушка могла привлечь Волкова. – К сожалению, мисс Мэннинг не может говорить, бережет связки. Но она очень, очень рада знакомству. Как и я.