– И зачем ему чужой краденый домовой? Нет, я прекрасно понимала, что Волков к пропаже не имеет отношения, но теоретические знания еще никому не мешали. – Во-первых, ослабляется дом Соболевых, – начал было перечислять Песцов, и тут его взгляд зацепился за шкатулку с соломой, поэтому «во-вторых» не последовало, а последовал столь выразительный взгляд, что никакой непонимающей физиономии не хватило бы. – Елизавета Дмитриевна, да вы с ума сошли! Соболев, если узнает, вас уничтожит, да и меня за компанию! Песцов запустил руки в волосы и заметался по моему номеру. – Ключевое слово «если», – смущенно ответила я. – Пока обвинение предъявлено Волкову, и не могу сказать, что это меня огорчает. – О боги, за что мне это? – Песцов остановился и картинно поднял голову к потолку. – Да даже если турне продолжится, вы меня со всеми значимыми персонами поссорите. – Не преувеличивайте, Дмитрий Валерьевич. С Соболевым вы не поссорились. – Только благодаря моим выдающимся дипломатическим талантам, – гордо выдал Песцов. – Но, Елизавета Дмитриевна, ответьте, как вам вообще пришло в голову обворовать самого Соболева? В голосе Песцова зазвучал священный ужас, словно князь Соболев был неким божеством, жестоко карающим любого, посмевшего осквернить его жилище. – Я сам, – мрачно сказал проявившийся Мефодий Всеславович. – Я сам попросил Елизавету Дмитриевну принять меня на службу, ибо сил моих больше не оставалось работать на Соболева. Огорченным он не выглядел, а я для себя отметила, что для домового не помеха моя защита от прослушивания. Хотя, вполне может быть, куполом его накрыло вместе с нами. И все же это непременно нужно уточнить. А то почувствуешь себя в безопасности и получишь в результате весьма неприятный сюрприз. – Лучше бы вы Волкова выбрали, уважаемый! – в сердцах рявкнул Песцов. – Смерти моей хотите, Дмитрий Валерьевич? – набычился домовой. – Какой из него хозяин-то? Он черен внутри, как мышиная нора. – У него хотя бы дом есть, в отличие от Рысьиной-младшей, – чуть тише сказал Песцов. – У меня, кстати, тоже есть дом, а вы выбрали того, у кого нет никакого жилища. Мне показалось или в его голосе проскользнуло сожаление напополам с обидой? Ну надо же, как мне – так нельзя, а как ему – так почему бы и нет? – Ничего, жилище – дело наживное, – оптимистично ответил Мефодий Всеславович. – Лишь бы в нем свет был. А Елизавета Дмитриевна Велесом отмечена. – А я? Ко мне тоже Велес являлся, – неожиданно возмутился Песцов. – То есть если бы вы обворовали Соболева, то это было бы нормально? – не удержалась я. – И беспокоит вас лишь то, что это прошло мимо вас? – Ой, Елизавета Дмитриевна, это уже не воровство получается, – снисходительно пояснил Песцов. – Воровство – если магией неразрешенной срывают домового с насиженного места. Видать, защита-то у Соболева дырявая, если подозревает, что Волков мог такое провернуть. – Есть пара незащищенных мест, – согласился Мефодий Всеславович, но тут же спохватился: – Но не расспрашивайте даже, не скажу. Ни вам, ни Елизавете Дмитриевне. Негоже это – тайны чужие выдавать. Он столь сурово на нас посмотрел, словно мы уже начали планировать налет на особняк Соболева и только незнание слабых мест защиты останавливало нас от немедленного грабежа. Подозреваю, что в ближайшее время даже Песцов постарается держаться подальше от соболевской губернии, не говоря уж про меня. Хотя святилище жалко. Красивое оно… – Так мы и не просим, Мефодий Всеславович, ни к чему нам чужие тайны, – заметила я. – Мы сейчас переживаем, как бы Соболев меня не обвинил, когда поймет, что Волков ни при чем. – А откель ему узнать-то? – Если он придет ко мне, я буду вынужден признаться, что меня сопровождали вы, Елизавета Дмитриевна, – неожиданно сказал Песцов. – Увы, никакой подходящей певицы я не смогу подобрать в своем окружении. – Так, может, и не придется подбирать? – заметил домовой. – С чего бы князю Соболеву вас с певицей-то обвинять? Он был уверен, что вы пользуетесь только артефактами. А артефактами домового не сманишь. А к Елизавете Дмитриевне я сам попросился. И не у Соболева, там я к ней даже не подходил, так что никак нас не свяжут. И, Дмитрий Валерьевич, она меня не сманивала, да и брать не очень-то и хотела. Еле уговорил. Так что ее ни в чем и обвинить не смогут. Да-с. Он качнул головой, подтверждая слова, вместе с ней забавно качнулась и борода – аккуратная, ухоженная, с парой заплетенных косичек, которых еще вчера точно не было. Решить бы еще вопрос с его одеждой – вообще бы не домовой, а загляденье был. – А почему Соболев вообще Волкова обвинил? – спохватилась я. – Он же не может просто так, на пустом месте обвинить первого попавшегося мага. – Чревато это – облыжно обвинять, – важно подтвердил Мефодий Всеславович. – Знать, было что-то. – В заметке написано, что Волков неподалеку проводил какой-то ритуал. «На том самом месте, где произошло нападение волков на сани с английской певицей, коя выжила лишь божескою милостию», – зачитал Песцов в газете. – Думаю, выяснил он про те сани, с которыми я сговаривался, да и отправился за ними, но проехать мимо бойни не смог. Там же столько всего. И отголоски магии, и множество запахов. – В том числе и мой, – упавшим голосом сказала я. – С меня же маскировка тогда слетела напрочь. – Да ну, Елизавета Дмитриевна, – засомневался Песцов. – Сколько вы там были, без этой маскировки? Все уже давно выветрилось. Наверное. А что не выветрилось – перебито вонью крэгов. – Ежели что осталось, Волков унюхает, как пить дать унюхает, – убежденно сказал Мефодий Всеславович. – Что за ритуал он проводил, не пишут? – Нет, – скривился Песцов. – Вообще, необычайно невнятная заметка. Похоже на соболевский заказ. Мол, Волков решил проверить место, где стая волков напала на путников, и с расстройства, что план не удался, решил, что у Соболева есть лишний домовой, которого и украл. – Дайте-ка глянуть, Дмитрий Валерьевич. Я протянула руку, и Песцов в нее вложил газету с нужной статьей. Но кроме того, что он уже рассказал, там не было больше ничего, даже фотографии места преступления, хотя могли бы и опубликовать: вдруг по остаткам после сотворенной Волковым волшбы удалось бы восстановить сам ритуал? Только кому? Сама я почти полный ноль в этом вопросе. Я с сомнением посмотрела на спутников: Песцов точно ничего не понял бы, разве что Мефодий Всеславович что подсказал бы. Да и то не факт. Что же унюхал Волков и что хотел выяснить? Стало необычайно тревожно, и где-то на краю сознания послышалось мерное тиканье, отсчитывающее уже не дни – часы. Появилась уверенность, что, когда Волков освободится, искать он будет уже не мисс Мэннинг. – А давайте-ка, Елизавета Дмитриевна, сходим позавтракаем? – преувеличенно бодро предложил Песцов. – После хорошей еды и жизнь налаживается, и выходы находятся из самых безвыходных положений. У вас же концерт сегодня, вам нужно быть полной сил и здоровья. При упоминании концерта я даже не возмутилась, решив отложить неприятный разговор до того момента, когда мы окажемся наедине. – А Мефодий Всеславович? – А мы ему пирог принесем. Или даже два. Вы, Мефодий Всеславович, какие пироги больше уважаете? С мясом, с рыбой или, не дай боги, сладкие? – С мясом, – степенно огладив бороду, ответил домовой, – а еще с капустой и яйцом. Давненько такие уже не едал. Как старая хозяйка померла… Он загрустил, но скорее об умершей хозяйке, чем об утраченных пирогах. – Сделаем, – пообещал Песцов. – То есть непременно купим, если будут. Здесь неподалеку трактир, пироги там отменные. На том мы и договорились. Я лишь попросила Песцова подождать меня в холле гостиницы, пока приведу себя в порядок: иллюзия иллюзией, а зубы чистить надо, если не хочу остаться без них. И волосы причесать тоже было бы неплохо. Я развеяла облик мисс Мэннинг и уставилась на свое собственное лицо, которое казалось уже непривычным. – Драпать вам надо, – убежденно сказал домовой, настолько незаметно ко мне подобравшийся, что я аж вздрогнула. – И этот Дмитрий Валерьевич вам не подмога. Он о своей выгоде думает. – Он о своей, я – о своей, – согласилась я, возвращая ставшее уже почти родным лицо певицы. – Но иногда наши выгоды совпадают. Поездка с ним – мое прикрытие. – Накрылось ваше прикрытие, Елизавета Дмитриевна, вы же понимаете? Дмитрий Валерьевич же сказал, что в случае чего сразу вас сдаст. А случай – вон он, совсем близко. Ходит, хвостом крутит, носом вертит, в тупик загоняет. Так что не медлите, уходите, и так уходите, чтобы никто не знал куда. Здравое зерно в его рассуждениях было, но все упиралось в то, что выбраться отсюда я могла лишь на поезде, а вычислить на поезде одинокую женщину, выехавшую из определенного города, – проще простого. До Царсколевска мне даже не дадут доехать. Так что позавтракаю, а там видно будет. Мефодий Всеславович надулся и сказал, что он пока вещи мои соберет, чтобы не отвлекаться потом. Хотя что тут собирать было? Песцов ждал в холле, чинно сидя в кресле и изучая газету. – Пишут что-то интересное, Дмитрий? – прощебетала я, столь точно скопировав интонацию мисс Мэннинг, что компаньон вздрогнул и в ужасе на меня уставился. Наверное, решил, что увидел привидение, пришлось вернуть его на землю простыми словами: – Вы обещали меня покормить, не так ли? – Разумеется, дорогая. – Песцов подхватил меня под руку и почти поволок на выход, не забыв прошипеть: – Вы бережете горло и громко не говорите. Боги, как с вами сложно работать, Филиппа! Вы нас непременно выдадите! – Боже мой, Дмитрий, уже без разницы, тихо или громко я говорю. Если вы не поняли, мы стоим на пороге катастрофы, – пробурчала я. – Как только Волкова отпустят, он сразу выведет нас на чистую воду. Разумеется, если мы продолжим эту аферу. – Его еще не скоро выпустят, – с убежденностью, которую наверняка не ощущал сам, ответил Песцов. – Мы с вами успеем все запланированные концерты отыграть. И как отыграть! Вам будут аплодировать стоя! Вы будете купаться в лучах славы! Филиппа, вы не можете мне отказать, вы просто не понимаете, насколько это для меня важно. Было очень похоже, что любые аргументы разобьются о камень песцовской убежденности, что турне должно быть проведено, с мисс Мэннинг или без нее – без разницы. И не поможет даже уверение, что его репутации повредит куда больше, если выяснится, что он выдавал за англичанку совсем другую особу, которая к тому же пользовалась артефактом, а сама если и умеет петь, то разве что чуть получше, чем Свиньина-Морская-младшая. Интересно, кто у нее маменька, что позволяет вот так беззастенчиво гоняться за женихами? Впрочем, нет, неинтересно. Жалко лишь, что маменька не научила не только гоняться, но и догонять. Моя жизнь была бы куда проще, если бы на хвосте Волкова висела упитанная Поленька. Трактир оказался весьма приличным заведением, хотя я по названию подсознательно ожидала увидеть нечто темное и грязное. Скорее, это был небольшой ресторанчик, чистый и светлый. Фикус в углу чувствовал себя весьма вольготно и выглядел так, словно рос здесь уже много лет в любви и холе. Витавшие в воздухе аппетитные запахи ненавязчиво намекали, что кормят здесь неплохо. А столики, покрытые белейшими накрахмаленными скатертями, так и манили к себе, словно были зачарованными озерами, таившими секреты в глубинах. Вкусные секреты, пахнущие свежей выпечкой и жареным мясом. – Филиппа, вам нравится вот этот столик, у окна? – прервал мои мечтания Песцов. Я важно кивнула, соглашаясь с его выбором, и не менее важно прошествовала к указанному столику, из окна рядом с которым открывался чудный вид на не совсем уже утренний город. Официант, или скорее половой, если речь о трактире, принес две книжечки меню, но Песцов одну ему вернул, заявив, что дама русский не разумеет, так что нам на двоих одного меню хватит. – А вообще, любезнейший, может, посоветуете что? – вдохновенно спросил Песцов, даже не раскрыв оставшуюся книжечку. – Что у вашего повара сегодня получилось особенно хорошо? Они начали обсуждать завтрак, а я, стараясь не прислушиваться, чтобы не выдать себя, продолжила наблюдение за улицей. Люди шли по своим делам, и никому не надо было бежать и прятаться. Улыбающаяся девушка со стопкой учебников, перевязанных кожаным шнурком, напомнила мне Оленьку. Женщина с корзиной, из которой торчал мерзлый рыбий хвост, была похожа на повариху Владимира Викентьевича. Дама в меховом манто глядела на окружающих с высокомерием княгини Рысьиной. А вот этот хлыщ очень похож на Юрия, форму бы ему еще. Но с формой такой толстенный саквояж носить нельзя, это я запомнила. Тип с саквояжем свернул в трактир, в котором мы сидели с Песцовым в ожидании завтрака, я дальше следить за ним не стала, поэтому для меня оказалось полнейшей неожиданностью, когда возле нашего столика внезапно прозвучало: – Мисс Мэннинг? Я удивленно повернулась, увидела того самого хлыща и кивнула. Высокомерно так кивнула. Мол, я-то мисс Мэннинг, а вот вы, любезнейший, кто? Песцов-то его точно знал: вон как неприязненно смотрел, не торопясь даже здороваться, не то что представлять знакомого. Впрочем, с последним тот прекрасно справился сам. – Андрей Анатольевич Моськин. – Он смешно шаркнул ногой и склонил голову. – К вашим услугам. У меня поручение к вам от штабс-капитана Волкова, с которым у вас были достигнуты определенные договоренности. Не дожидаясь ответа ни от меня, ни от Песцова, он сел на свободный стул, продолжая двумя руками держать саквояж. Носом он водил так, словно пытался уловить сразу все запахи в зале. Надеюсь, запах выпечки не даст ему заметить, что от меня не пахнет ровным счетом ничем. – Здесь обещанные господином штабс-капитаном деньги. От вас требуется всего лишь собственноручно написать расписку. Глава 29 Песцов смерил столь пренебрежительным взглядом Моськина, словно тот пришел в мятой одежде и грязных ботинках, да еще и высморкался в рукав. Моськин ничуть не стушевался, поэтому мой компаньон высокомерно процедил по-русски: