– Вы не сдадите, – обиженно сказал я. – Почему это? – Потому что вам со всех сторон невыгодно, – пояснила я. – Фаина Алексеевна вам в лицо скажет, как она благодарна, а на деле затаит злобу, которую выльет при первом удобном случае. Да и артефакт вы тогда не получите. Наверняка есть способы ограничить даже такое серьезное обязательство, как принятая мной клятва в отношении вас. Слово, опять же, нарушите. Уверяю вас, я не собираюсь задерживаться здесь более необходимого, и нынешняя задержка вовсе от меня не зависит. Вы же сами доверили меня господину Белочкину, вот и пожинайте плоды своей доверчивости. – Гм… – сказал Ли Си Цын и весьма странно на меня посмотрел. – Я уверяла господина Белочкина, что готова сдать экзамены немедленно, он же решил, что мои знания по некоторым предметам до высшего балла не дотягивают, и вот… – По некоторым? – скептически спросил Ли Си Цын, уже не столь злой, как несколькими минутами раньше. – Если быть точной, то по истории и географии. Я в них немного ошибалась, – смущенно пояснила я. Путалась я не немного, но на тройку наверняка сдала бы, что не послужило бы препятствием для учебы на целителя. Но Белочкин решил перестраховаться. Честно говоря, я особо и не возражала, очень уж спокойно было у них в доме. И мне, и Мефодию Всеславовичу, который тоже не горел желанием куда-то срываться и бежать. – Теперь не ошибаетесь? – Кажется, нет. – Он опять насмешливо хмыкнул, и я поспешила добавить: – В конце концов, у меня еще полторы недели до начала экзаменов. Если где и ошибусь, то успею поправиться и выучить, Борис Павлович. Я понимаю, вы беспокоитесь больше даже не за себя, а за племянника, но он мальчик взрослый, выпутается. В этом я была уверена: за время нашего общения Песцов показал себя крайне изобретательным молодым человеком. И если нам не удалось выпутаться из всех возникших неприятностей, то отнюдь не по его вине. – У Димы есть артефакт против ментального воздействия, – неохотно сказал Ли Си Цын. – Пару разговоров с Волковым он выдержит. Но лучше бы, чтобы эти разговоры случились тогда, когда вас здесь не будет, Елизавета Дмитриевна. Он развеял полог тишины, тяжело встал и пошел на выход, бросив короткое извинение всполошившемуся хозяину. Мол, сигнал пришел, срочное сообщение, которое не позволяет более задерживаться. Но в другой раз непременно и придет, и посидит, и даже пообедает. – Поругались? – сочувственно спросил вернувшийся Белочкин. – Ох и тяжелый человек Борис Павлович, ох и тяжелый. Во всех смыслах этого слова. Но хороший, этого у него не отнять. Не переживайте, Ксения Ивановна, все будет хорошо. – Конечно, Арсений Петрович, – согласилась я. – Как только я сдам экзамены, так все и будет хорошо. – До Перунова дня никак, – расстроенно ответил Белочкин. – Но сколько там осталось-то, Ксения Ивановна? Сколько ни осталось, хорошо бы, чтобы до этого времени ничего не случилось, а то вряд ли «хороший человек» Ли Си Цын мне спустит, если я подставлю его клан. Доброта некоторых людей имеет свои границы, и мне сегодня их четко указали. Глава 39 Изучение имперских законов принесло свои результаты: удалось найти один из вариантов по выходу из клана Рысьиных, на которые намекал Ли Си Цын. Всего-то нужно было создать клан магу с силой больше пятисот единиц, которые у меня наверняка были. От желания бежать создавать собственный клан остановили существенные ограничения: мало того что глава клана должен был иметь доказательство гражданской зрелости в виде документа о знании гимназического курса, который я только собиралась получить, так и клан не мог состоять из одного человека, для регистрации требовались еще двое – оборотни или одаренные. И клановая фамилия не должна была совпадать с уже имеющимися. Если с последним было просто – можно было взять двойную фамилию, был бы клан Седых-Рысьиных, то где брать еще двоих, я понятия не имела. Боюсь, Николай откажется участвовать в этой авантюре, даже если я пообещаю, что клан будет называться Седых-Хомяковых. Хотя, на мой взгляд, клан Седых-Хомяковых звучит куда брутальнее, чем просто Хомяковых. Может, и удастся уговорить? Я вспомнила Петра Аркадьевича и Анну Васильевну, которая хоть и была Волковой, но предпочла родному клану со звучной фамилией другой, куда более скромный. Вспомнила и опечалилась: родители Хомяковы точно не поймут, приди детям в голову мысль создать со мной общий клан. А больше и обращаться не к кому. Нет у меня хороших знакомых ни среди представителей звериных фамилий, ни среди тех, кто владеет магическим даром. И не факт, что те, кто владеет магическим даром и не входят в клан, захотят присоединиться к моему. Зачем им это? Ни тайных знаний, ни денег, ни защиты… Я загрустила. Но ненадолго. Ли Си Цын говорил о нескольких вариантах. Возможно, остальные окажутся куда более реальными? Но сколько я ни рылась в справочниках, других вариантов не нашла. Возможно, они были сформулированы слишком неявно, а я не так хорошо разбираюсь в юридических хитросплетениях. Или опирались на столь древние клановые законы, что знали их только в тех кланах, которые стояли у истоков. Тем временем вовсю шли веселые празднования, отвлекая меня от повторения предметов к экзаменам. На балы меня вытащить Белочкиным не удалось, но желающие получить праздничное угощение регулярно вламывались в дом и пели корявые стишки, с трудом ложившиеся на музыку. Наверное, они имели сакральный смысл, но казались мне чуждыми, словно вместе с личиной Ксиу ко мне прилипло и немного ее культуры. Самая малость, как раз для того, чтобы не любить колядки. Сегодняшние колядующие вопили особенно громко и противно, но что-то в проникающих звуках было настолько цепляющим, что я, вместо того чтобы поставить плетение, отсекающее звуки, пошла смотреть на разыгрывающееся представление. Спускаться не стала, мне и со второго этажа было все прекрасно видно. Четверка мужчин в вывернутых мехом наружу тулупах и с закрытыми личинами физиономиями вовсю упражнялись в остроумии, если уж вокальные данные не оценили. Стоящие рядом со мной сыновья Белочкина от души хохотали: юмор был как раз такой, хорошо понятный детям. Впрочем, старший Белочкин тоже радовался как ребенок. Его же супруги не было. Наверное, Мария Алексеевна вообще отсутствовала, иначе она, как радушная хозяйка, уже отсыпала бы гостям заготовленные на такой случай сладости. Колядующие старались держаться как можно раскованнее, но было заметно, что такое поведение им несвойственно. В движениях одного я вообще уловила что-то смутно знакомое. Частично усилив нюх, я глубоко вдохнула и поняла, что не ошиблась: к нам с тайным визитом явился Моськин. Личина на нем была особенно противной: большая, черная, с ярко-алыми узорами, которые выглядели как пробивающийся сквозь трещины огонь. Она привлекала куда больше внимания, чем блестящее золотой фольгой солнышко на шесте. И была по-настоящему страшной. Сразу вспомнились слова Ли Си Цына о том, что Волков непременно рано или поздно пообщается с Песцовым и вытянет из того всю интересующую информацию. Но если бы Волков уже поговорил с Дмитрием Валерьевичем, неужели Ли Си Цын не предупредил бы меня каким-нибудь образом? Можно отправить неотслеживаемое магическое сообщение – я это точно знаю из учебников для военных магов. Там даже формула была для отправки на короткие расстояния. Ужасающе сложная формула. Страшно представить, как она выглядит для отправки куда-нибудь далеко. И все же я непременно испробовала бы ее, если бы мне было кому посылать сообщения… В конце концов, есть же и обычные письма. Отправь мне Ли Си Цын открыточку, неужели я не догадалась бы, что что-то неладно? – Вот ведь жук, – внезапно пробурчал проявившийся рядом Мефодий Всеславович. Судя по тому, что на него никто не обращал внимания, видела и слышала его только я. – Артефакт к перилам пристроил. Мне не понадобилось уточнять кто. Теперь я и сама заметила слабое свечение магии. Столь слабое, что не укажи на него домовой – я бы и внимания не обратила. – Только не вздумайте никому говорить! – всполошился Мефодий Всеславович. – Сразу себя выдадите. Артефакт-то пустяковый, ни для кого не опасный. Только видеть его здесь никому не положено. А уж китаянке без магии – тем паче. И запомните: нельзя вам сейчас магию использовать, вообще никакую. Он сурово на меня зыркнул и исчез, словно в воздухе растаял. Я бросила последний взгляд на подозрительного Моськина, которому хозяин дома как раз денежку какую-то вручил за представление, и заторопилась к себе в комнату – прояснять вопрос с артефактом. Домовой либо пришел вместе со мной, либо уже был там: проявился он, когда я закрыла дверь. – А почему магию использовать нельзя? – первое, что я спросила. – Так это, сигнал пойдет. Сразу поймут, что тут маг, – пояснил Мефодий Всеславович. – Я откуда знаю-то. У Соболева такие артефакты пачками делали. – Так это соболевский? – поразилась я. – Получается, он в союзе с Волковым? И получается, что я маг так себе, если не вижу чужих артефактов, пока меня носом не ткнут. А ведь должна быть настороже. – С чего бы им в союзе быть? – удивился теперь уже Мефодий Всеславович. – Артефакт-то простейший, плетение кто угодно повторит, даже самый слабый маг. И сложности в производстве нет. Простые, но эффективные. И размер удобный – не заметишь, если не знаешь. Крошечный, как жучок мелкий. И плоский, как лист бумаги. Не всякий углядит. – Так и испортить наверняка проще простого… – задумалась я. Очень уж не хотелось иметь рядом пусть артефактного, но шпиона и ограничивать себя в заклинаниях. – Это да, – согласился Мефодий Всеславович. – Да токмо вот в чем заковыка. Испортить маг может, а более никто. Испортите – это сразу как сигнал для волковской кодлы: тута я, ловите. Так они просто для проверки поставили. Никак не могут смириться, что ваш след потеряли. Подозревай они китаянку всерьез – тут уже был бы сам Волков, а не его подручные. И не колядовал бы, пробрался и проверил сам. – Но вы же говорите, артефакт на магию реагирует, а у меня личина. – Не снимайте, – посоветовал домовой. – Если по чуть-чуть подпитывать, артефакт не сработает. А вот снимать-ставить не выйдет, тут даже я не прикрою. От мага прикрыл бы, а от этого плетения – нет. Я сдавила виски руками, пытаясь собраться с мыслями. Вычислили меня или нет? – Пора бежать? – Тогда волковские точно уверятся, что здесь были вы и Песцов с Ли Си Цыном вам помогали, – довольно жестко сказал Мефодий Всеславович. – Нет уж, Елизавета Дмитриевна, пока у них, кроме подозрений, ничего нет, сидите тихо, как мышка, и делайте то, что собирались: экзамены сдавайте. И никакой магии и оборотов. Последнее было особенно обидно: под прикрытием Мефодия Всеславовича я постоянно практиковала вторую ипостась. И теперь рысь уже даже в самом начале после оборота не захватывала контроль, а полностью подчинялась человеческому разуму. Почти полностью. Во всяком случае, в доме Белочкиных ни одна подушка не пострадала. А то, что мышей стало меньше… Уверена, хозяева не расстроятся, если вдруг это обнаружат. Больше никакой активности я не замечала, даже колядующих почти не было, а если и появлялись, то лишь детишки, жаждущие набрать сладкого, пока есть возможность. Правда, вряд ли им удастся создать стратегический запас сладостей, наверняка быстро слопают. Из окон я выглядывала осторожно, но не замечала ни Моськина, ни кого другого, кто мог бы наблюдать за домом. На редкость спокойный район оказался у Белочкина, сюда посторонние почти не заходили, да и спрятаться им было негде. И все же волноваться я не переставала: само появление волковского подручного говорило, что расслабляться нельзя. Время до Перунова дня тянулось медленно, что заставляло меня постоянно нервничать. От гаданий я успешно отказалась: хватило мне спиритического сеанса с пришедшим духом по имени Царь и его непонятными намеками. А вот в Перунов день меня все же привлекли к забавному обряду маранки. Всему хозяйскому семейству и мне были выданы листы бумаги, на которых следовало вымарывать все плохое, что за год скопилось в душе. Грязь, боль, обида, раздражение, даже ненависть – все получило свое воплощение в грязных пятнах, замкнутых в круг. После чего Белочкин все листы собрал и сжег, что-то тихо бормоча себе под нос. Наверное, мне не составило бы труда подслушать, пользуйся я магией, но магия сейчас для меня недоступна. Да и стоит ли лезть в чужие клановые секреты? Нужно уважать хозяев приютившего меня дома. Как ни странно, после обряда мне стало спокойнее, словно он оказался залогом того, что все пройдет если не без потерь, то так, как должно. А на следующий день начались экзамены, и я полностью забыла и о Волковых, и о Рысьиных, и даже о Песцове с его родственниками: в голове не оставалось места, чтобы еще беспокоиться и об этом, все уходило на то, чтобы ничего не забыть. Задача затруднялась тем, что шитовское плетение, позволяющее сосредоточиться, было теперь под запретом. Может быть, поэтому географию я сдала всего лишь на «удовлетворительно», но это была единственная тройка. По языкам я наговорила на отлично. Математика письменно и устно тоже была оценена на высший балл. По русскому мои знания были оценены скромнее, всего лишь на «хорошо», хотя, как мне потом по секрету сказал Белочкин, в экзаменационной комиссии велось обсуждение, не поднять ли балл как иностранке. Возможно, сдавай я обычным путем, даже подняли бы, но поскольку экзамен принимался через артефакт, решили не рисковать: неизвестно, приняло бы магическое устройство, присутствующее на всех экзаменах, такую поправку. Поскольку я сдавала через артефакт, ко всем бумагам, на которых я что-то записывала, приходилось прикладывать руку. При этом там возникала странная характерная загогулина, которая появилась и на свидетельстве о сдаче экзаменов. Свидетельство в присутствии принимавшей экзамены комиссии мне торжественно вручил сам Белочкин, разразившись восторженной речью и сожалением, что я не дотянула географию до нужного балла. Но что по географии, что по истории у меня в голове булькала настоящая каша из обрывков воспоминаний из прошлой жизни и новых сведений из этой. Так что я скорее удивлялась тому, что по истории наговорила на четверку, чем тому, что не смогла этого сделать по географии. – Остается только удивляться прекрасному знанию русского языка. – Как на это мероприятие пробрался Моськин, было совершенно непонятно: из школьного возраста он давно уже вышел, а в учителя его вряд ли взяли бы. – Для жительницы иностранного государства… Кстати, а законно ли вообще свидетельство, выданное иностранке? Документа на гражданку Ван Ксиу, где было бы написано ее имя на русском, нет, а значит, свидетельство всегда можно оспорить. Осведомленность его была неприятной, но куда больше неприятной оказалась защита Белочкина. – Не знаю, что вы себе вообразили, милостивый государь, – недовольно фыркнул он, – но выдано свидетельство по всем правилам Российской империи. Была уплачена пошлина, о чем есть документ. А что касается несоответствия имени, так это исключено, поскольку вся процедура шла через артефакт, а значит, иного толкования быть не может. А еще значит, что в самом плохом случае Волков будет знать, что у меня на руках есть документ о сдаче экзаменов за гимназический курс. Моськин посмотрел так, что я сложила свидетельство и убрала его подальше, в карман. Кто знает, возможна ли выдача дубля взамен утраченного документа, или придется пересдавать. Лучше не рисковать. – Господин, а вы имеете что-то против китайцев? – храбро спросила я. – Или только против женщин? Господин любит только мужчин? – Что вы себе позволяете? – Моськин вспыхнул как спичка. – Простите, если я сказала что-то не то. – Я поклонилась, имитируя Ксиу. – Наверное, я недостаточно хорошо знаю ваш язык. Или традиции. – А по какому праву вы вообще выясняете правомерность выдачи документов? – нахмурился Белочкин. – Кто вы такой? – Я – представитель клана Волковых, – гордо ответил Моськин, словно примазывание к чужой страшной фамилии делало его хоть немного авторитетнее. – Клана, который беспокоится о качестве российского образования. Чтобы не выдавали непонятно кому свидетельства по желанию любого проходимца. – Если в Министерстве просвещения возникнут вопросы о правомерности выдачи, – довольно холодно бросил оскорбленный Белочкин, – я на них непременно отвечу. Вам же я ничего объяснять не намерен ни как частному лицу, ни как представителю клана. Как вы вообще сюда попали? Члены экзаменационной комиссии зашушукались, а я начала озираться, планируя пути отхода. Моськин, конечно, не самый страшный персонаж, но он же может сообщить о своих подозрениях Волкову… – Нужно вызвать городового, – предложил один из членов экзаменационной комиссии, насколько я запомнила, учитель математики, невысокий боевой толстячок. – Нам не нужны здесь индивидуумы с любовью к лицам своего пола, развращающие молодежь. Ишь ты, дамы ему не по нраву. Он возмущенно двинулся к Моськину, оттирая его животом от меня и толкая к выходу, тот отступал, не забывая огрызаться и твердить, что это все измышления и ничего такого он не говорил. Но особо это Моськину не помогло, из кабинета его выдавили, словно пробку из бутылки с шампанским. Я же задрожала голосом и спросила: – Теперь у меня заберут свидетельство, да, Арсений Петрович? – Что вы, Ксения Ивановна, – всплеснул он руками. – С чего вы выдумали этакую глупость? Пока над губернией власть Соболева, Волковы рыщут и ищут, к чему бы придраться. Но пусть вас это не волнует: выданное через артефакт свидетельство не отзывается, оспорить его невозможно. Борис Павлович не зря озаботился артефактом, как чувствовал, что Волковы объявятся. Этим лишь бы придраться. – Волков – это такой страшный офицер? – Я расширила глаза, словно в испуге. – Он приходил ругаться к Борису Павловичу.