– Ну хватит, – огрызнулся он. Глава 10 Вторник, восьмое декабря, вторая половина дня Эрик знал, что не сможет уснуть, но все равно попытался. Сон никак не приходил, хотя комиссар вел машину очень мягко. Они ехали по дороге номер 274, через Вермдё[6], к домику, где, как предполагалось, находилась Эвелин Эк. Когда проезжали старую лесопилку, в днище машины застучал гравий. Эрик ощущал боль и сухость в глазах – это из-за кодеина. Щурясь, он разглядывал узкие газончики с деревянными дачными домиками. Голые деревья в стерильной декабрьской прохладе. Свет и краски заставили Эрика вспомнить, как в школе их водили на экскурсии. Запах гнилых стволов, грибной запах, идущий от земли. Мать Эрика полдня работала школьной медсестрой в гимназии в Соллентуне и свято верила в пользу свежего воздуха. Именно она захотела, чтобы его звали Эрик Мария. Необычное имя явилось результатом того, что мать Эрика отправилась в Вену изучать немецкий язык и там сходила в “Бургтеатр” на “Отца” Стриндберга. В главной роли был Клаус Мария Брандауэр. Мать Эрика так впечатлилась, что долгие годы помнила имя актера. Ребенком Эрик всегда пытался скрыть среднее имя, Мария, а подростком узнал себя в песне “Парень по имени Сью” – услышал ее на пластинке Джонни Кэша, записанной в тюрьме Сан-Квентин. Some gal would giggle and I’d get red, and some guy’d laugh and I’d bust his head, I tell ya, life ain’t easy for a boy named Sue[7]. У отца Эрика, служащего Государственной страховой кассы, было в жизни одно-единственное настоящее увлечение. Отец был иллюзионист-любитель. Он наряжался в самодельную мантию, купленный по случаю фрак и складной цилиндр, который называл шапокляком. Эрику с друзьями приходилось сидеть на жестких стульях в гараже, где отец устроил маленькую сцену с потайными люками. Бóльшую часть трюков отец почерпнул в каталоге “Бернандос мэджик” в Брумёлле: волшебные палочки, которые звенели и складывались, бильярдные шары, множащиеся при помощи скорлупы, бархатный сачок с двойным дном и блестящая ручная гильотина. Сейчас Эрик думал об отце с нежной радостью, вспоминал, как тот ногой запускал магнитофон с записью Жан-Мишеля Жарра, одновременно производя магические пассы над летающим черепом. Эрик от души надеялся, что папа не замечал, как, став постарше, сын стыдился этих представлений и перемигивался с приятелями у него за спиной. Наверное, сложного объяснения тому, почему Эрик стал врачом, не существовало. Он никогда не хотел быть никем другим, не представлял себе иной жизни. Помнил дождь в первый день летних каникул, помнил, как поднимали флаг, пели летние песни… Эрик всегда учился на отлично по всем предметам – этого от него ждали родители. Мать частенько говаривала, что шведов избаловали, что они воспринимают свое благополучие как нечто само собой разумеющееся, тогда как оно, скорее всего, не более чем маленькое историческое примечание в скобках. Она считала, что система с бесплатной медициной и стоматологией, бесплатными яслями и детскими садами, бесплатными школами и бесплатными университетами может рухнуть в любой момент. Но сейчас самый обычный юноша, самая обычная девушка могут выучиться на врача, архитектора или доктора экономических наук в любом университете страны, и им не потребуются для этого состоятельные родители, специальные стипендии или подаяние. Осознание этих возможностей было преимуществом, окружавшим Эрика золотым сиянием. Оно давало ему выигрыш во времени и жизненную цель, а также некоторое юношеское высокомерие. Эрик вспомнил, как он, восемнадцатилетний, сидел на диване в Соллентуне, любуясь на аттестат с высшими отметками, и вдруг бросил взгляд на небогатую комнату. Книжные полки с безделушками и сувенирами, фотографии родителей в мельхиоровых рамках – конфирмация, свадьба, пятидесятилетие – в окружении десятков изображений их единственного сына, от пухлого младенца до усмехающегося юнца в костюме с узкими брюками. В комнату вошла мать и протянула ему бланки заявлений для тех, кто хочет получить медицинское образование. Она, как всегда, оказалась права. Явившись в Каролинский институт, он словно пришел домой. Выбрав специализацией психиатрию, Эрик понял, что профессия врача подходит ему даже больше, чем он думал. После стажировки, восемнадцати месяцев работы терапевтом (необходимых для того, чтобы Управление социального обеспечения и здравоохранения выдало медицинскую лицензию), Эрик работал в организации “Врачи без границ”. Он оказался в Чисимаиу, к югу от Могадишо, в Сомали. Это было горячее время для полевых госпиталей, оснащение которых состояло из забракованных в Швеции больничных материалов, рентгеновских аппаратов шестидесятых годов, просроченных медикаментов, ржавых грязных коек из закрытых или перестраиваемых больничных отделений. В Сомали Эрику впервые пришлось иметь дело с людьми, пережившими тяжелые травмы. Апатичные дети, которые больше не хотели играть; подростки, которые лишенным всякого выражения голосом рассказывали, как их принуждали к совершению чудовищных преступлений; женщины, с которыми обращались настолько скверно, что они не в состоянии были говорить и лишь уклончиво улыбались, не поднимая глаз. Эрик понял, что хочет помогать людям, чьи права бессовестно нарушались, чьи муки длились, хотя истязатели давным-давно исчезли. Эрик вернулся домой и в Стокгольме выучился на психотерапевта. Но лишь начав специализироваться в психотравматологии и психиатрии катастроф, он столкнулся с разными теориями гипноза. В гипнозе его привлекала оперативность, скорость, с какой психолог может добраться до причин травмы. Эрик понимал, насколько это важно, когда приходится работать с жертвами войны или природных катастроф. Он обучился основам гипноза в Европейском обществе клинического гипноза, вскоре стал членом Общества клинического и экспериментального гипноза, Европейского совета медицинского гипноза, Шведского общества клинического гипноза. Долгое время переписывался с Карен Олнесс, американским педиатром, чьи революционные методы гипнотизирования хронических больных и страдающих от сильных болей детей до сих пор впечатляли его больше всего. Пять лет Эрик проработал в Красном Кресте в Уганде с людьми, пережившими травму. В этот период у него совсем не было времени, чтобы пробовать и развивать приемы гипноза. Случаи всегда бывали ошеломительно тяжелыми, почти всегда речь шла о том, чтобы обеспечить необходимую помощь. За все это время Эрик прибегал к гипнозу с десяток раз и только в простейших случаях, чтобы снять боль при повышенной чувствительности или для первичной блокады устойчивых фобий. В последний угандийский год ему пришлось долго биться с девочкой, которую запирали в комнате, потому что она кричала не переставая. Католические монахини-медсестры рассказали, что девочка ползла по дороге, ведущей из трущоб к северу от Мбале. Монахини решили, что девочка принадлежит к народности багису, так как она говорила на языке лугису. Девочка не спала ни единой ночи, беспрерывно крича, что она ужасный демон с огненными глазами. Эрик попросил монахинь открыть дверь в комнату, где лежала девочка. Едва увидев ее, он понял, что ребенок страдает от острого обезвоживания. Когда он попытался дать ей попить, она завыла, словно ее обжег один вид воды. Ребенок катался по полу и вопил. Эрик решил применить гипноз, чтобы успокоить малышку. Одна из монахинь, сестра Марион, переводила его слова на букусу, который девочка понимала. Погрузить малышку в гипноз оказалось легко. Всего через час она изложила все, что составляло ее психическую травму. Автоцистерна, вышедшая из Джиньи, двигалась по Мбали-Сороти-роуд, к северу от трущоб. Тяжелая машина перевернулась и упала в глубокий придорожный ров. Из пробоины на землю хлынул чистый бензин. Девочка бросилась домой и рассказала своему дяде, что бензин просто уходит в землю. Дядя побежал туда с двумя пустыми канистрами. Когда девочке удалось догнать его, вокруг цистерны уже собралась толпа. Все набирали ведрами бензин из канавы. Стоял ужасный запах, светило солнце, было жарко. Дядя махнул девочке, подзывая ее. Она взяла первую канистру и потащила домой. Канистра была страшно тяжелой. Девочка остановилась, чтобы поставить ее на голову, и увидела какую-то женщину в голубом покрывале, стоявшую возле цистерны по колено в бензине и наполнявшую бутылочки. Дальше, по дороге к городу, девочка заметила человека в желтой камуфляжной рубахе. Он шел, держа в зубах сигарету, и когда он затянулся, все вдруг вспыхнуло. Эрик как сейчас видел девочку, рассказывающую свою историю. У нее был низкий глухой голос, слезы струились по щекам, когда она рассказывала, как поймала огонь сигареты глазами и перебросила его на женщину в голубом покрывале. Огонь у нее в глазах, твердила она. Потому что когда она обернулась и посмотрела на женщину, та загорелась. Сначала полыхнуло голубое покрывало, а потом всю ее охватил огонь. Вскоре вокруг цистерны бушевал ураган пламени. Девочка бросилась бежать, не слыша позади себя ничего, кроме криков. После сеанса Эрик и сестра Марион долго говорили с девочкой о том, что она рассказала под гипнозом. Они снова и снова объясняли ей, что загорелись пары бензина, те самые, с сильным запахом. Искры от сигареты человека в камуфляже подожгли цистерну. А она, девочка, тут совсем ни при чем. Всего через несколько месяцев после случая с девочкой Эрик вернулся в Стокгольм. Он хотел получить грант от Совета по медицинским исследованиям, чтобы серьезно углубить свои знания о гипнозе и лечении травм в Каролинском институте. Тогда же он встретил Симоне. Эрик помнил, как увидел ее на университетском празднике – она была оживлена, с раскрасневшимися щеками, и излучала радость. Первое, что бросилось ему в глаза, – это светло-рыжие кудри. Потом он посмотрел на ее лицо. Высокий бледный лоб, тонкая светлая кожа, усеянная светло-коричневыми веснушками. Девушка походила на ангела, маленькая и стройная. Эрик и сегодня помнил, как она была одета в тот вечер: зеленая облегающая блуза, черные брюки и темные туфли-лодочки на высоких каблуках. Губы накрашены бледно-розовой помадой, а глаза светились ярко-зеленым. Уже через год они поженились и довольно быстро попытались завести ребенка. Это оказалось нелегко, неудача следовала за неудачей. Эрику особенно запомнилась одна из них. Симоне была на шестнадцатой неделе, когда потеряла девочку. Ровно через два года после этого несчастья родился Беньямин. Эрик, прищурившись, смотрел в окошко. Он слышал, как Йона на волне полицейского радио тихо переговаривается с коллегами-полицейскими на пути к Вермдё. – Я тут кое о чем подумал, – начал Эрик. – Да. – Я говорил, что Юсеф Эк не может сбежать из больницы. Но если он сумел так изранить себя ножом, ничего нельзя сказать наверняка. – Я тоже так думаю. – Прекрасно. – Я уже поставил одного из наших ребят у двери палаты. – Наверное, это лишнее. – Наверное. Три машины выстроились в ряд у обочины под линией электропередачи. В ярком свете стояли, переговариваясь, четверо полицейских. Они надевали бронежилеты и рассматривали карту. Солнце освещало стекло старой теплицы. Йона снова сел на водительское место, принеся с собой морозный воздух. Он ждал, пока остальные рассядутся по машинам, задумчиво похлопывая ладонью по рулю. Из радио вдруг послышалась быстрая гамма, потом прорвался громкий треск. Йона переключил канал, проверил, все ли члены группы на местах и, прежде чем повернуть ключ в зажигании, обменялся с каждым парой слов. Автомобили двинулись вдоль бурого поля, мимо березовой рощи и высокой, покрытой ржавчиной силосной башни. – Подождите в машине, пока мы будем там, – тихо сказал Йона. – Хорошо. Несколько ворон поднялись с обочины и улетели. – У гипноза есть отрицательные стороны? – спросил комиссар. – В смысле? – Вы были одним из лучших в мире, но перестали заниматься гипнозом. – У людей могут быть веские причины скрывать некоторые вещи, – ответил Эрик. – Это понятно, но… – И эти причины очень сложно оценить во время сеанса. Йона скептически взглянул на него: – Почему мне не верится, что вы покончили с гипнозом только из-за этого? – Не хочу обсуждать. Вдоль дороги мелькали стволы деревьев. Лес становился все гуще и темнее. В днище машины стучал гравий. Они свернули на узкую лесную дорожку, проехали мимо нескольких дачных домиков и остановились. Вдалеке между соснами Йона увидел коричневый деревянный дом на темной поляне. – Я рассчитываю на то, что вы посидите здесь, – сказал комиссар Эрику и вылез из машины. Шагая к подъездной дорожке, где его уже ждали другие полицейские, Йона снова вспомнил о загипнотизированном мальчике, Юсефе. Слова, которые просто текли из его слабых губ. Он описывал свою звериную ярость с ясностью отстранения. Должно быть, мальчик помнил все совершенно отчетливо: судороги сестренки из-за высокой температуры, вызванный этим гнев, выбор ножа, эйфория от чувства того, что перешел границу. Однако к концу сеанса описания сделались путаными, стало труднее понять, что Юсеф имеет в виду, определить его истинные представления, решить, действительно ли старшая сестра, Эвелин, вынудила его совершить убийства. Комиссар подозвал к себе четверых полицейских. Не расписывая, кому что делать, проинструктировал насчет огнестрельного оружия: если возникнет необходимость, стрелять только по ногам. Он избегал полицейских словечек, упирая на то, что, вероятнее всего, они имеют дело с совершенно неопасным человеком. – Ведите себя осторожно, чтобы не напугать девушку, – объяснял комиссар. – Она может быть перепугана, может быть ранена. Однако ни на минуту не забывайте, что она может оказаться опасной. Он отправил патруль из трех полицейских вокруг дома, приказав им не заходить в садик перед кухней, держаться подальше, чтобы подойти к дому на безопасное расстояние сзади. Полицейские стали спускаться по тропинке; один из них остановился и сунул в рот пакетик табака. Шоколадно-коричневый фасад дома был сложен из находящих друг на друга панелей. Белая обшивка, черная дверь. На окнах розовые занавески. Дым из трубы не шел. На крыльце метла и желтое пластиковое ведро с сухими еловыми шишками. Йона увидел, как патрульные, с оружием в руках, на приличном расстоянии стали обходить дом. Хрустнула ветка. Вдали застучал дятел, разнеслось эхо. Йона следил за передвижениями полицейских и одновременно медленно приближался к дому, пытаясь рассмотреть что-нибудь через розовые занавески. Он жестом велел помощнику полицейского Кристине Андерссон, молодой женщине с острыми чертами лица, встать на дороге. У Кристины раскраснелись щеки; она кивнула, не спуская глаз с дома. Спокойно, с серьезным лицом она достала служебный пистолет и сделала несколько шагов вбок. В доме пусто, подумал Йона и подошел к ступенькам. Доски слабо скрипнули под его тяжестью. Постучав в дверь, он взглянул на занавески – нет ли за ними случайного движения. Ничего. Комиссар немного подождал и вдруг замер – ему показалось, что он что-то услышал. Всмотрелся в пространство возле дома, за кустами, за стволами деревьев. Комиссар достал пистолет, тяжелый смит-вессон, который он предпочитал стандартному сиг-сойеру, снял с предохранителя и проверил патрон в патроннике. Вдруг на опушке что-то лязгнуло, и какой-то зверь длинными угловатыми скачками пронесся между деревьями. Кристина напряженно улыбнулась, когда комиссар глянул на нее. Он указал на окно, подкрался и заглянул в дом через щель в занавесках. В полутемной комнате комиссар увидел плетеный столик с поцарапанной стеклянной столешницей и светло-коричневый диван. На спинке красного плетеного стула сохли двое белых хлопчатобумажных трусов. В кухоньке лежали несколько пакетов с макаронами быстрого приготовления, песто в банках, консервы и мешок яблок. Несколько ножей и вилок блестели на полу перед раковиной и под столом. Йона вернулся на крыльцо, знаком показал Кристине, что входит, открыл дверь и ушел с линии. Когда Кристина просигналила ему, что готова, комиссар заглянул в дом и перешагнул порог. Эрик сидел в машине и мог лишь издали наблюдать за происходящим. Он видел, как Йона исчез в коричневом домике и как за ним вошел один из полицейских. Вскоре комиссар снова вышел на крыльцо. Трое полицейских обошли дом и остановились перед комиссаром. Они что-то говорили и рассматривали карту, указывая на дорогу и другие дома. Казалось, Йона хочет показать кое-что в доме одному из них. Все последовали за ним; последний закрыл за собой дверь, чтобы не выпускать тепло. Вдруг Эрик заметил, что кто-то стоит между деревьями, там, где земля спускалась к болоту. Худенькая девушка с ружьем в руках, с дробовиком. Она направилась к дому, двойной блестящий ствол волочился по земле. Эрик видел, как он подпрыгивает на кустиках черники и на мохе. Полицейские не видели девушку, у нее тоже не было возможности их увидеть. Эрик набрал мобильный комиссара. Телефон зазвонил в машине – он лежал на переднем сиденье возле Эрика. Девушка не торопясь шла между деревьями, таща ружье. Эрик понял, что, если полицейские с ней неожиданно столкнутся, ситуация может стать опасной. Он вышел из машины, подбежал к подъездной дорожке и пошел медленнее. – Здравствуйте! – крикнул он. Девушка остановилась и взглянула на него. – Сегодня довольно холодно, – тихо сказал Эрик. – Что? – Холодно в тени, – повторил он громче. – Да. – Вы здесь недавно? – продолжал Эрик, приближаясь к ней. – Нет, я снимаю дом у своей тетки. – Вашу тетку зовут Сонья? – Да, – улыбнулась она.