Мальчик продолжал шептать. Йона пододвинулся и нагнулся, пытаясь что-нибудь расслышать. – Пошел в жопу! – заорал Юсеф прямо ему в ухо. Комиссар отшатнулся, обошел койку, потирая ухо и пытаясь улыбнуться. Юсеф, с серым лицом, прошипел: – Я дознаюсь, что это за чертов гипнотизер такой, я ему глотку порву, найду его и его… Лисбет Карлен подбежала к кровати и попыталась остановить запись. – Юсеф! Ты имеешь право ничего не говорить… – Не лезьте, – оборвал ее комиссар. Она взволнованно посмотрела на него и дрожащим голосом сказала: – Перед допросом вам следовало сказать ему… – Вы ошибаетесь. Нет закона, который регулирует проведение допроса. – Йона повысил голос. – У него есть право хранить молчание, это так. Но закон не требует, чтобы я информировал его об этом праве. – Простите. – Все нормально, – буркнул Йона и повернулся к Юсефу. – Почему ты так злишься на гипнотизера? – Я не обязан отвечать на ваши вопросы, – огрызнулся тот и шевельнул рукой, пытаясь указать на Лисбет. Глава 17 Утро пятницы, одиннадцатое декабря Эрик сбежал вниз по лестнице и выскочил из подъезда. Он снова оказался на Свеавэген. Почувствовал, как по спине стекает холодный пот. От злости болела голова. Он не понимал, как мог так по-идиотски вести себя и оттолкнуть Симоне из-за того, что обиделся. Эрик побрел по направлению к Оденплан, сел на скамейку возле библиотеки. Холодно. Рядом под ворохом тонких одеял спал какой-то человек. Эрик поднялся и пошел назад, к дому. Купил в пекарне хлеба и латте маккьято для Симоне. Поспешно, широкими шагами взбежал по лестнице. Дверь была заперта. Эрик достал ключи, отпер дверь и сразу понял, что в квартире никого нет. Эрик подумал, что должен доказать Симоне: она может положиться на него. Сколько же времени понадобится, чтобы снова убедить ее в этом. Он стоял у кухонного стола и пил кофе, чувствуя себя больным. Надо найти таблетку лосека. На часах около девяти. До начала дежурства в больнице еще несколько часов. Эрик взял книжку и лег в кровать. Но, вместо того чтобы читать, задумался о Юсефе Эке. Смог ли комиссар разговорить его? Квартира стояла тихая, покинутая. От лекарства по желудку распространялся мягкий покой. Ничто из сказанного под гипнозом нельзя использовать в качестве доказательства, но Эрик знал, что Юсеф говорил правду. Это он перерезал семью, хотя мотивы все еще были неясны, как и то, каким образом сестра командовала им. Эрик закрыл глаза и попробовал представить себе дом и семью Эков. Эвелин, должно быть, еще раньше почувствовала, что брат опасен, подумал он. Она годами училась жить рядом с человеком, не способным контролировать себя. Всегда настаивая на своем, с риском спровоцировать приступ ярости. Юсеф, должно быть, был драчливым мальчиком; его ругали, но он все равно дрался. Ее, старшую сестру, никто особенно не защищал. Семья день за днем старалась что-то сделать с яростью Юсефа, пыталась жить, не понимая всей опасности. Наверное, родители объясняли агрессию Юсефа тем, что он мальчик. Возможно, они чувствовали себя виноватыми в том, что позволяли ему играть в жестокие видеоигры, разрешали смотреть ужастики. Эвелин при первой возможности покинула дом, нашла себе работу и жилище. Но что-то заставило ее почувствовать: все становится еще серьезнее. Неожиданно она так испугалась, что скрылась в теткином доме и держала наготове ружье, чтобы защищаться. Юсеф угрожал ей? Эрик попытался представить себе, как Эвелин дрожит по ночам, сидя в деревянном домике, в темноте, а рядом с кроватью лежит дробовик. Он вспомнил свой телефонный разговор с комиссаром после допроса Эвелин. Что случилось, когда Юсеф явился к ней с тортом? Что он сказал ей? Что она почувствовала? Испугалась и схватилась за ружье? Или после этого посещения стала жить в страхе, что брат убьет ее? Эрик думал об Эвелин. Вспоминал, как она стояла перед домиком. Молодая женщина в серебристом стеганом жилете, сером вязаном свитере, вытертых джинсах и кроссовках. Она медленно шла между деревьями, покачивался хвост на макушке. Детское беззащитное лицо. В безвольной руке дробовик. Дуло волочится по земле, слегка шевелит кустики черники и мох. Солнце светит между стволами сосен. Внезапно Эрик понял, в чем дело: если Эвелин была напугана, если она взяла с собой ружье, чтобы защищаться от Юсефа, то носить его она должна была по-другому, а не опускать, приближаясь к домику. Эрик вспомнил, что у нее были испачканы коленки – темные сырые пятна от земли на джинсах. Она ушла в лес с ружьем, чтобы покончить с собой, подумал он. Встала на колени в мох, сунула дуло в рот – но передумала, не решилась. Когда он увидел ее на опушке леса, с ружьем, волочащимся по кустикам черники, она возвращалась в дом, к тому, от чего хотела бежать. Эрик взял телефон и набрал номер комиссара. – Йона Линна. – Здравствуйте, это Эрик Барк. – Эрик? Я собирался позвонить, но тут было до ужаса много… – Ничего. Я… – Я хотел сказать, – перебил Йона, – что ужасно, ужасно сожалею из-за газет. Обещаю проверить, где была утечка информации, когда шум уляжется. – Да какая разница. – Я чувствую себя виноватым – я убедил вас… – Я сам сделал выбор и никого не виню. – Лично я – хотя сейчас лучше не говорить об этом – все равно считаю, что подвергнуть Юсефа гипнозу было правильно. Мы же ничего не знали. Но вполне вероятно, что это спасло жизнь Эвелин. – Вот насчет этого я и звоню, – сказал Эрик. – Что такое? – Я кое о чем подумал. У вас есть время? Эрик услышал, как Йона что-то двигает. Похоже, он подтащил стул и сел. – Да. Время есть. – Когда мы были на Вермдё, возле теткиного дома, – начал Эрик, – я сидел в машине и увидел женщину среди деревьев. У нее в руках был дробовик. Как-то я понял, что это Эвелин, и подумал, что ситуация может стать опасной, если она вдруг столкнется с полицией. – Да, она вполне могла начать стрелять через окно. Если бы решила, что видит Юсефа. – Сейчас, дома, я опять думал про Эвелин, – продолжал Эрик. – Я увидел ее между деревьями. Она медленно шла к дому, в одной руке несла дробовик, и дуло волочилось по земле. – И?.. – Если человек боится за свою жизнь, разве он станет так носить ружье? – Нет. – Я подумал, что она ушла в лес, чтобы покончить с собой, – сказал Эрик. – Джинсы были испачканы на коленках. Она наверняка встала на колени во влажный мох, направив дуло в лоб или в грудь, но потом передумала, не решилась. Вот что я думаю. Эрик замолчал. Услышал, как комиссар тяжело дышит в трубку. Где-то на улице завыла автомобильная сигнализация. – Спасибо, – сказал Йона. – Поеду поговорю с ней. Глава 18 Пятница, одиннадцатое декабря, вторая половина дня Допрос Эвелин должен был проходить в одном из кабинетов тюрьмы. Чтобы сделать унылую комнату уютнее, кто-то поставил на письменный стол красную жестянку с рождественским печеньем и икеевский подсвечник с электрическими свечами на окно. Эвелин и ее сопровождающий из группы поддержки свидетелей уже сидели на своих местах, и Йона включил запись. – Я знаю, что мои вопросы могут показаться сложными, – тихо сказал он и глянул на девушку. – Но я был бы благодарен, если бы вы ответили на них как можно подробнее. Эвелин молча рассматривала свои колени. – Потому что я не думаю, что молчание пойдет вам на пользу, – мягко добавил комиссар.