— Ну, под водой было не видно, — ответил Вик. — Ты же толкнул его ногами вниз! — Мм, я… Я его не трогал, — полушутя-полусерьезно сказал Вик. — А вот и трогал! Джейни говорит, что трогал, и Эдди, и Дункан, и… и Грейси, и Пит, и все, кого я знаю! — Да неужели? Господи, это ужасно! Трикси захихикала: — Ты шутишь! — Нет, не шучу, — серьезно сказал Вик, хотя именно так с ней и шутил. — А откуда твои друзья все это знают? — Они слышали. — От кого? — От… от родителей. — Кто? Все? — Да! — По взгляду Трикси было ясно, что она врет — редкий случай, — а к тому же сама не верит в то, что говорит, и сомневается, что отец ей поверит. — Не верю, — улыбнулся Вик. — Кто-то один услышал, а вы потом подхватили. «Не смейте этого делать», — хотел сказать он, однако знал, что Трикси не послушается; вдобавок не стоило показывать ей, что он предостерегает ее из страха. — Все просят рассказать, как ты это сделал, — заявила Трикси. Вик закрыл кран: вода в ванне доходила до плеч Трикси. — Я этого не делал, солнышко. Если бы я это сделал, меня бы посадили в тюрьму. Ты разве не знаешь? Разве ты не знаешь, что за убийство приговаривают к смертной казни? Он говорил шепотом, чтобы произвести на нее впечатление, а еще потому, что вода больше не шумела и Мелинда могла услышать их разговор из коридора. Трикси какое-то время сосредоточенно смотрела на него, потом, совсем как Мелинда, рассеянно отвела взгляд и посмотрела на водолаза под водой. Ей не хотелось верить, что Вик этого не делал. В белокурой голове пока еще не было моральных принципов, во всяком случае в отношении такого серьезного вопроса, как убийство. Разумеется, Трикси не взяла бы чужого, даже кусочка мела из школы, но убийство — это другое. Она каждый день читала об этом в комиксах, видела это по телевизору у Джейни, а когда отважные ковбои в вестернах кого-то убивали, в этом было что-то захватывающее и даже героическое. Она хотела, чтобы он был героем и храбрецом. Вик понял, что стал для дочери меньше ростом. Трикси подняла голову и сказала: — А по-моему, ты его утопил. Просто говорить не хочешь. На следующий день, после обеда, Вик и Трикси поехали в питомник на Ист-Лаймском шоссе и за семьдесят пять долларов приобрели щенка боксера, мальчика. Щенку только что купировали уши, и они, скрепленные бинтом и лейкопластырем, торчали над головой. По свидетельству о происхождении его звали Лесной Роджер. Вику очень понравилось, что Трикси выбрала именно Роджера — в основном за скорбное выражение его обезьяноподобной мордочки и за перевязанные уши. В питомнике Роджер два раза задевал ушами за что-нибудь, скулил, и мордочка у него становилась совсем грустной. По дороге домой Трикси держала щенка на коленях, обняв за шею. Вик не видел ее такой счастливой даже на Рождество. Мелинда изумленно уставилась на песика и, наверное, сказала бы какую-нибудь гадость, если бы не видела, как обрадована Трикси. Вик нашел на кухне большую картонную коробку под спальное место, обрезал ее стенки на высоту в десять дюймов и с одной стороны проделал проем для прохода. Дно он застелил парой детских одеялец Трикси и поставил коробку в ее комнате. Он купил собачьих галет, детские каши и собачий корм, рекомендованный работником питомника. Аппетит у щенка оказался хороший, и, поев вечером, он завилял хвостиком, а мордочка у него повеселела. Еще он поиграл резиновым мячом, который Трикси катала по полу. — В доме затеплилась жизнь, — заметил Вик Мелинде, но ответа не последовало. 18 В ноябре Вик и Мелинда снова пошли в клуб, на ежегодный бал Листвы в честь наступления осени. Получив приглашение, Вик решил, что лучше посидит дома, но спустя четверть минуты передумал. Правильнее будет пойти, а на людях Вик любил поступать правильно. Его отрицательная реакция на приглашение была вызвана, как он себе объяснил, двумя или тремя причинами. Во-первых, на балу в честь Дня независимости их с Мелиндой отношения были намного лучше, и ему хотелось избежать сравнения того, что между ними происходит сейчас, с той, более благополучной порой, что была у них четыре месяца назад. Во-вторых, сейчас его всецело занимала рукопись на итальянском (вернее, на сицилийском диалекте), от которой он не хотел отрываться. В-третьих, Мелинду пришлось уговаривать. Она идти не желала, но настаивала, чтобы пошел он. Она выставляла себя запуганной, страдающей женой, которая сидит дома и рыдает в одиночестве. Главным образом ей хотелось показать себя (не показываясь на публике) врагом своего мужа, а не спутницей его жизни. Однако же Вик, напомнив ей кое-что, убедил ее пойти. Четвертым, не очень серьезным препятствием, которое, впрочем, особо не досаждало, было то, что фрачную пару следовало ушить в талии. Большой бальный зал клуба украшали осенние гирлянды, люстры были сплошь унизаны сосновыми шишками, тут и там среди красновато-коричневых и желтых листьев виднелись небольшие тыквочки. Вик с наслаждением, в привычном одиночестве, патрулировал зал по периметру. Видимо, дома он на миг усомнился в своем самообладании, потому что не знал, можно ли верить рассказам Трикси. А сейчас ему было интересно прохаживаться или стоять рядом с теми же, кто присутствовал на июльском балу. Вот миссис Поднански, приветливее и дружелюбнее, чем когда-либо. Макферсоны совершенно не изменились: к десяти вечера Мак уже залил глаза, но наверняка продержится весь вечер; супруга Мака поздоровалась с Виком, окинув его долгим любопытным взглядом, в котором, возможно, мелькнула настороженность, но замечание о том, что он похудел, сводило на нет любые подозрения. — Ты сел на диету? — с восхищением спросила она. — Поделись секретом! Забавы ради Вик рассказал о диете, которую тут же и придумал. Гамбургер и грейпфрут, и больше ничего. Гамбургер можно съедать то с луком, то без. Но больше ничего. — Главное, чтобы гамбургеры и грейпфруты надоели до тошноты, — сказал Вик, улыбаясь. — В конце концов так и происходит. Миссис Макферсон выказала неподдельный интерес, но Вик прекрасно понимал, что ее пышная талия никогда не уменьшится ни на дюйм. А если она вдруг упомянет об этой диете Мелинде и окажется, что та ничего подобного не знает, так это для Мелинды обычная история — всем известно, что ей нет дела до того, чем занимается и что ест ее муж. Все встречали его с теплотой, и Вик чувствовал, что и сам, в общем, держится почти так же бодро, как в июле. Он пригласил на танец Мэри Меллер — и не один, а два раза. Потом потанцевал с Эвелин Коуэн. Мелинду он не стал приглашать, потому что не хотел танцевать с ней. Но его все-таки беспокоило, сносно ли она проводит время. Ему не хотелось, чтобы она скверно себя чувствовала. Меллеры любезно поговорили с ней, а потом она пошла танцевать с каким-то незнакомцем. Как-нибудь скоротает она этот вечер, решил Вик, хотя большинство их друзей и знакомых, в том числе и Макферсоны, определенно не хотели ей улыбаться. Вик выпил с Хорасом у изогнутой барной стойки и рассказал о присланной ему итальянской рукописи. Это был дневник полуграмотной старухи, которая в двадцать шесть лет вместе с мужем приехала в Америку с Сицилии. Вик хотел подредактировать рукопись, чтобы сделать ее удобочитаемой, а потом опубликовать. Дневник потрясающе отражал обыденную жизнь при администрации Кулиджа[34], и текст, повествующий главным образом о воспитании троих сыновей и двух дочерей, перемежался уморительными рассуждениями о политике и тогдашних героях спорта, таких как Примо Карнера[35]. Один из сыновей пошел служить в полицию, другой вернулся в Италию, третий стал букмекером в нелегальной лотерее, одна из дочерей окончила колледж и вышла замуж, другая вышла замуж и уехала с мужем-инженером в Южную Америку То, как обитательница нью-йоркской Кармайн-стрит представляла себе Южную Америку, одновременно и вызывало смех, и приводило в ужас. Хорас хохотал над рассказом Вика. — Это для тебя что-то новенькое? — спросил Хорас. Вик краем глаза заметил, что Мелинда стоит с Ральфом Госденом и незнакомцем, с которым танцевала уже несколько раз за вечер. — Да, — сказал Вик. — Мне давно хотелось чего-то новенького. Рукопись прислала та самая дочь, которая уехала в Южную Америку. Совершенно случайно. Она прочла о «Гринспер Пресс» в каком-то южноамериканском журнале, узнала, что я публикую книги не только на английском, но и на иностранных языках, и решила прислать мне дневник матери, надеясь, что он меня заинтересует. Написала мне очаровательное письмо, очень скромное и в то же время полное надежды. Мне хочется напечатать дневник параллельным текстом, как Ксенофонта. На итальянском и на английском. Сицилийский диалект мало кому понятен. — А как ты его читаешь? Ты так хорошо знаешь итальянский? — спросил Хорас. — Нет, но со словарем получается неплохо, а у меня, совершенно случайно, есть словарь итальянских диалектов. Несколько лет назад я купил его у букиниста в Нью-Йорке, а теперь вот пригодился. Почти все понимаю. К тому же почерк вполне разборчивый. Хорас покачал головой: — Какой ты разносторонний человек! Вик искоса посмотрел на Мелинду и ее спутников. Грузный незнакомец, ее недавний партнер по танцам, таращился на Вика с откровенным любопытством, — видно, Мелинда только что о нем рассказывала. Ральф, скрестив руки на груди и гибко изогнув корпус, всем своим видом олицетворял эфемерность. Мистер Госден не смотрел на Вика. Многие, конечно же, знали, что еще недавно Ральф был любовником Мелинды. Сейчас он смеялся и вообще вел себя довольно смело. Грузный незнакомец раскинул руки, приглашая Мелинду на танец, и они грациозно двинулись в центр зала. Ральф Госден, глупо улыбаясь, смотрел на них, а может быть, только на Мелинду. Заметив, что Хорас проследил за направлением его взгляда, Вик снова уставился на свой бокал. — Это Ральф Госден? — спросил Хорас. — Да. Старина Ральф, — сказал Вик. Хорас рассказал, что в их лаборатории сейчас исследуют эпилептика после лоботомии; операция проводилась под местным наркозом, и пациент шевельнулся, что привело к неравномерному иссечению отдельных участков мозга. Хораса и Вика чрезвычайно занимало все, что связано с головным мозгом, — травмы, заболевания и хирургическое вмешательство, — и они часто дискутировали на эту тему. Они продолжали обсуждать отчет о поведении пациента после фронтальной лоботомии, когда к ним подошли Мелинда и ее партнер по танцам. — Вик, познакомься, это мистер Энтони Камерон, — сказала она. — Мистер Камерон, мой муж. Мистер Камерон протянул крупную ладонь: — Здравствуйте. — Здравствуйте, — сказал Вик, пожимая ему Руку. — А это мистер Меллер. Хорас и мистер Камерон тоже обменялись приветствиями. — Мистер Камерон — подрядчик. Приехал сюда в поисках участка для строительства дома. По-моему, тебе будет интересно с ним побеседовать, — сказала Мелинда чуть нараспев, и Вик понял, что она вовсе не поэтому представила им мистера Камерона. Маленькие блекло-голубые глазки мистера Камерона глядели в упор и не вязались с его массивными чертами. Он был не очень высок, с квадратной, непомерно большой головой, как будто не из обычной плоти и костей. Он слушал собеседника, приоткрыв рот. Хорас рассказал ему об участке на холме между северной оконечностью Литтл-Уэсли и городским центром; с холма открывался вид на Медвежье озеро. — Я его уже смотрел. Там недостает высоты, — ответил мистер Камерон и улыбнулся Мелинде, как будто щегольнул метким словцом. — Возвышенностей тут не так уж и много, если, конечно, не забираться в горы, — сказал Вик. — Ну, мы можем и забраться! — заявил мистер Камерон, потирая массивные руки. Его волнистые темно-каштановые волосы были какими-то сальными и словно бы источали приторный аромат. Разговор зашел о рыбалке в здешних краях. Мистер Камерон заявил, что он опытный рыбак и всегда возвращается домой с богатым уловом. В дальнейшей беседе обнаружилось, что он понятия не имеет о самой обыкновенной мушке для рыбалки в ручьях, но тем не менее продолжает хвастаться своим мастерством и размахивает руками, демонстрируя свой способ закидывать удочку. Хорас с неприязнью посматривал на него. — Не хотите ли коктейль? — спросил Вик. — Нет-нет, спасибо. К спиртному я не притрагиваюсь! — с лучезарной улыбкой объявил мистер Камерон громким голосом человека, проводящего много времени на свежем воздухе. Зубы у него были маленькие, ровные, один к одному. — А вечер сегодня что надо, да? — Он посмотрел на Мелинду. — Хотите еще потанцевать? — С удовольствием, — сказала Мелинда, поднимая руки. — До встречи, мистер ван Аллен, мистер Меллер, — попрощался Камерон, удаляясь в танце. — Рад знакомству. — До встречи, — ответил Вик. Они с Хорасом переглянулись, но воспитание не позволило им улыбнуться или отпустить какое-нибудь замечание. Они продолжили разговор о другом. Ральф Госден ни разу не танцевал с Мелиндой, потому что мистер Камерон приглашал ее почти на все танцы. К двум часам ночи Мелинда, захмелев, начала танцевать сама с собой, размахивая длинным ярко-зеленым шарфом, который в начале вечеринки прикрывал ее плечи. Зеленый шарф оттенял розовый цвет атласного платья — не нового, явно надетого с целью подчеркнуть страдания Мелинды, — и предполагалось, что наряд символизирует непорочную нежность яблони в цвету, однако сейчас и лицо, и платье Мелинды были далеки от нежности и непорочности, а высветленные летним солнцем пряди ее волос буйно колыхались. Такому мужчине, как Камерон, это наверняка понравится, равно как и сильное, гибкое тело Мелинды, и ее лицо, на котором сквозь смазанный макияж сияло счастливое хмельное выражение. Во всяком случае, мистер Камерон считал его счастливым. В том, как она танцует, как бесшабашно размахивает шарфом, задевая соседние пары танцующих, сквозил вызов. Она бросала вызов всем присутствующим. Сначала она изображала из себя страдалицу, но очень скоро бросилась в другую крайность и пустилась в лихой разгул, полная решимости доказать, что ей веселее всех. Вик вздохнул, размышляя о непостоянстве настроений Мелинды. На следующий день после обеда Вик возился с террариумами для улиток, как вдруг в гараж вошел мистер Камерон, без пиджака, в одной рубашке. — Есть кто дома? — жизнерадостно спросил мистер Камерон. Вик вздрогнул от неожиданности, потому что не слышал приближения машины.