– Все верно. Для вас я не смогу сделать вообще ничего. Он протянул бумагу, и оба его гостя тут же узнали бланк СЭПО, который невозможно ни с чем перепутать. Они быстро прочли документ, это было классическое обязательство соблюдать служебную тайну. – И все же вы здесь, – сказал Бергер. – Во время официального приема. Смокинг и все такое. Стенбум посмотрел на него долгим изучающим взглядом. На мгновение и впрямь показалось, что главврач видел Бергера и раньше. – И как вы это объясняете? – наконец спросил Стенбум. – Любопытство, – ответила Блум. – Профессиональное любопытство. Вас не удовлетворило объяснение СЭПО. – Объяснение? – воскликнул Стенбум с сухим смешком. – Я знаю, – сказала Блум. – Наши коллеги могут вести себя немного бесцеремонно. Рискну предположить, что они просто ворвались сюда, накинулись на вас и уехали, не сказав ни слова в объяснение своих поступков. Их ведь звали Рой Гран и Кент Дёёс? Якоб Стенбум наклонился над большим столом и постучал по документу. – Даже если все, что вы говорите, фрёкен Лундстрём, правда, есть вот это. – Не могу этого отрицать, – сказала Блум. – Но у нашего вечернего визита две цели. Отчасти мы хотели бы дополнить слишком немногословный отчет наших коллег, отчасти – предложить пансионату Линдсторп, хотя и запоздалое, объяснение. И у нас тоже есть свое обязательство молчать. Эта бумага касается в первую очередь репортеров, но не полицейских. Мы тоже не хотим, чтобы вы поговорили с прессой. Наши с коллегами цели совпадают. Но на сей раз вы можете получить объяснение. – Очень на это надеюсь, – добавил доктор Стенбум и направил все свое внимание на более достойного собеседника. – Расскажите, пожалуйста, все о Сэме Бергере, – попросила Блум с улыбкой, которая, мягко говоря, не привела Бергера в восторг. Зато на главврача Якоба Стенбума она подействовала, и он заговорил без обиняков: – Сэм Бергер находился в удручающем состоянии, когда санитары подобрали его около главного входа. Он был одновременно обессилен и агрессивен, говорил что-то непонятное, разобрать удалось только его имя: Сэм Бергер. Сразу же стало очевидно, что речь идет о психозе, а из-за его тяги к насилию мы решили, что его лучше держать на снотворном. Кроме того, он получал значительные дозы психотропных препаратов. В течение пары недель мы уменьшали количество снотворного в среднем раз в три дня, чтобы посмотреть, успокоился ли он. Но это случилось только через две с чем-то недели, двенадцатого ноября. Когда он пришел в себя, наш прогноз выглядел оптимистично, в его взгляде было заметно понимание, и он вел себя спокойно, пусть этому и способствовали все еще большие дозы седативных средств. К сожалению, дежурная медсестра отвлеклась в коридоре на другое дело, отперев его дверь. Ее срочно вызвали в другую палату, а Бергер заметил, что дверь открыта, и сбежал. Пробрался в кухню, натянул на себя несколько белых халатов и пару слишком маленьких сапог, вышел на место для курения на террасе, перелез через балюстраду и спрыгнул на поле. Потом побежал по направлению к дороге, где он, видимо, еще раньше видел проезжающий мимо автобус. И автобус действительно появился, когда Бергер с большим трудом пытался перебраться через покрытое снегом поле. Он успел вовремя и пытался задержать автобус, который, разумеется, не остановился ради явно психически больного пациента. Так он изранил себе правую руку и лицо. Я решил снова его усыпить, но он изогнул иглу, так что лекарство вытекало на постель. В первой половине дня ему удалось одолеть медсестру и сбежать еще раз. К сожалению, именно тогда и прибыли ваши коллеги, и им пришлось гнаться за ним по снегу. Один из них догнал Бергера в поле и задержал. После этого все происходило в строжайшей тайне, нас отстранили от всего. Гран и Дёёс допросили Бергера за закрытыми дверями, а потом уехали, взяв со всех участников погони подписку о неразглашении. Потом я сам долго говорил с Бергером, и у меня не возникло никаких сомнений в том, что его самочувствие значительно улучшилось, но при этом он выказывал сильнейшее желание покинуть Линдсторп. Мы понаблюдали за ним еще один день и выписали его в воскресенье, пятнадцатого. – Выписали его? – Как бы там ни было, но для нас он так и остался неким «Джоном Доу», чью личность мы не установили. Мы знали только, что он называет себя Сэмом Бергером, но он не смог назвать идентификационный номер. При нем не было ни документов, ни других бумаг, чтобы понять, кто он. Мы, как вы знаете, являемся частным пансионатом, специализирующимся на психиатрическом лечении за счет частного финансирования. Прежде всего, речь идет о реабилитации алкоголиков и наркоманов, но и других пациентов мы тоже принимаем в случае наличия свободных мест. Однако в этом случае нам необходимо знать их идентификационный номер. – Чтобы иметь возможность получить деньги от областных властей? – Это слегка упрощенная формулировка, – ответил доктор Стенбум. – Но в течение двух с чем-то недель мы только тратили на него свои средства. – Другими словами вы ничтоже сумняшеся отпустили пациента, не долечив его? – Мы больше ничего не могли для него сделать. Бергер почувствовал руку Блум у себя на бедре. Он знал, что это означает, и этому прикосновению снова удалось его успокоить. Он замолчал. Все ядовитые замечания, готовые сорваться с его языка, испарились. Вместо него заговорила Блум: – Коллеги из СЭПО взяли его отпечатки пальцев, не так ли? – Да, но безуспешно. Что и неудивительно, он же коснулся пальцами автобуса, шедшего со скоростью восемьдесят километров в час. – Правой рукой, да, – сказала Блум. – А левая? – Кончики пальцев были травмированы, так что и эти отпечатки не годились. – Травмированы? – На подушечках было так много шрамов, что невозможно было использовать отпечатки для опознания. – Шрамов? Как будто он сознательно срезал кожу, чтобы помешать снять отпечатки? – Не могу ответить на этот вопрос. – А ДНК? Гран и Дёёс взяли анализы? – Насколько я знаю, нет. И мы тоже. – Но от Сэма Бергера остался же какой-то органический материал? Вы сохранили взятую у него для анализа мочу, кровь, частицы кожи? Стенбум покачал головой. – К сожалению, нет. От него не осталось ни единого следа. – Мы можем осмотреть здание? – спросил Бергер, вставая. Главврач Якоб Стенбум посмотрел на него, но промолчал. – Мы хотим пройти по следам Сэма Бергера, – сказал Сэм Бергер. Стенбум поморщился и посмотрел на часы. – Меньше, чем через час мне предстоит говорить речь перед членами правления компании «Гудьир». – «Гудьир»? – удивился Бергер. – Это важно, с деловой точки зрения, – пояснил Стенбум. – Они тестируют свои зимние шины здесь на севере. И держат своих алкоголиков, наркоманов и психически нездоровых сотрудников подальше от остального мира. Они все вместе прошли по лестнице, которая когда-то, наверное, выглядела весьма впечатляюще, но теперь была покрыта линолеумом, и свернули в бежевый коридор. В него выходило несколько одинаковых, прочных, снабженных замками дверей. Стенбум подошел к одной из них. – В настоящий момент в палате Бергера проходит курс детоксикации и избавления от кокаиновой зависимости сын одного из директоров «Ауди». Но эта комната точно такая же. Он отпер замок, и все вошли внутрь. Там стояла кровать, повернутая изголовьем к дальней стене, рядом с ней капельница и небольшой стол на колесиках. У противоположной стены, рядом с дверью, находилась дверь в туалет, раковина и зеркало. Окна выходили прямо на заснеженное поле, за усилившимся снегопадом почти ничего нельзя было разглядеть. Бергер остановился у окна и посмотрел на улицу. Казалось, он видел это раньше. – Он часто смотрел в окно, – сказал Стенбум. – На поле? – спросил Бергер. – На дорогу с автобусами? – Думаю, да. Жажда бегства была в нем очень сильна. – Что-то еще? – Он делал один жест, мы видели его несколько раз. – Жест? – Возможно, адресуясь к своему отражению. Он складывал правую руку в подобие пистолета и стрелял из него в себя. Бергер прижал ладонь к ледяному стеклу и спросил: – Куда он отправился потом? Стенбум проводил их по коридору, вверх по лестнице и по еще одному коридору, который вывел их к двери без замка, но с очень большой ручкой. Главврач открыл дверь и пояснил: – Кухня. Он пробыл здесь какое-то время. Он был босой и искал обувь, нашел пару сапог в чулане. Они были ему малы. А здесь, возле стола с полдником, висят белые халаты поваров вроде тех, которые он украл. Это были капли рациональности в море иррационального. Он знал, что замерзнет в снегу, на пути к свободе. Блум потрогала белые халаты. – Но это уже другие, да? – Те, конечно, сразу отправили в стирку. Возможно, какой-то из этих был и тогда. Но с тех пор его постирали уже несколько раз. Блум кивнула и подошла к чулану, заглянула внутрь. Бергера потянуло к окну над мойкой. Отсюда открывался вид на поле с большей высоты, и отсюда разглядеть за снегопадом огромную белую поверхность было проще. Поле, поле свободы. Он смотрел очень внимательно, и чем внимательнее он вглядывался в пейзаж, тем сильнее менялась перспектива, тем глубже он в нее заглядывал. Словно в картинке с оптической иллюзией, когда из изображения обнаженной женщины начинает проступать портрет Фрейда. – Значит, Бергер имел обыкновение стоять у окна? – спросил Бергер. – Только у себя в палате, – пожал плечами Стенбум. Бергер поднял ладонь к окну, но держал ее на расстоянии от стекла, растопырив пальцы. – Он дотрагивался до стекла? – Бывало. Хотя, как я уже сказал, в своей палате. – Интересно, не случилось ли этого и здесь. Как часто убирают кухню? – Ежедневно… Впрочем, если вы об окнах, то в холод их мыть затруднительно.