Удивлённый губернатор остановился и непонимающе захлопал поросячьими глазками, а я, едва взглянув на него, медленно поднялась из воды и направилась к рабыне. Меня интересовала та скорлупа, что от неё осталась — я хотела поближе рассмотреть собственный удел, которого чудом сумела избежать. — Богиня, ты решила составить нам компанию? — озвучил своё предположение ‘’окрылённый” губернатор. Он пятернёй сжал мою задницу, губами хватая сосок. Меня передёрнуло от омерзения, но свой приговор с отсрочкой индюку я вынесла ещё там, на площади, когда пересела в его экипаж. Сейчас же пришлось мило улыбнуться. Я аккуратно высвободилась из его лап: — Остановись, неугомонный толстячок мой! Дай мне взглянуть на эту девицу! — Что, понравилась? — откровенно развеселился он. — Она вышколена так, что может ублажить и тебя, госпожа моя. Да хоть целую роту! Желаешь опробовать? И в самом деле, в подтверждение слов хозяина рабыня с готовностью села передо мной на колени, её наготу не скрыла вода, однако нагота её меня не интересовала. Приподняв за подбородок голову девицы, я произнесла: — Взгляни на меня! … Можно быть великим лицедеем, талантливым притворщиком, сознательно прятать под личиной безразличия самые тайные помыслы, и в том я сама добилась неплохих результатов, но сокрыться от окружающих в кокон так ловко, что в глазах абсолютная пустота, хитрости и опыта недостаточно. Сие мастерство приобретается исключительно вытравливанием себя как личности, абсолютной потерей самоуважения и хоть мало-мальски сочувствия к себе. Этот взгляд … С таким я ещё не сталкивалась! Его и взглядом то назвать было невозможно — передо мной было нечто, что могло двигаться, есть пищу, дышать одним со мной кислородом, но давно похоронившее последние крупицы когда-то присутствующей в девичьем теле души. — Продай мне её! — всё также сжимая подбородок девушки, я резко повернулась к губернатору. — Зачем, дорогая? — в растерянности он уставился на меня, и тут же расплылся в слащавой улыбке. — Если понравилась — пользуйся. А хочешь я тебе её подарю? — Я вполне обеспечена, чтобы выкупить рабыню, но если ты действительно желаешь … — Дарю! — широким жестом махнул рукой губернатор и направился к подносу с яствами. — Жить хочешь? — стоя над рабыней, я заглянула ей в глаза, надеясь увидеть хоть что-то человеческое — налёт страха, оттенок испуга, искру надежды. Ничего! Бессмысленная пустота! Трудно объяснить то, что я сделала дальше, но мои действия не были мотивированы состраданием к рабыне. Несомненно, по отношению к ней это было жестоко, но, испытывая неимоверное облегчение, я свернула её хрупкую шею, убивая не несчастную, но способную мыслись и чувствовать рабыню, а уничтожая уродливое ничтожество, олицетворяющее иную, несуществующую Иллиам Дроум-Зартрисс. Когда же вода купальни приняла отягощённое смертью тело, а водяные круги растеклись по поверхности и водная гладь успокоилась, застывшим невидящим взором мёртвая рабыня равнодушно уставилась на меня красивыми распахнутыми глазами, и на краткий миг показалось мне, будто аура освобождения окрасила её стан еле заметным голубоватым цветом, и тут же взмыла вверх, унося с собой последний вздох своей хозяйки. Как же немощен человек! Сколь мало нужно усилий, чтобы сломать и изуродовать его, и сколь много, чтобы поддерживать в нём жизнь. Хрупок мир смертных … — Как ты это сделала? — необычно тихий голос губернатора вывел меня из оцепенения. Два глубоких вдоха, прежде чем я повернулась к нему. Обескураженный взгляд, растерянное лицо, приоткрытый в удивлении рот. Сейчас, сей упитанный довольством и собственной весомостью в обществе индюк с нелепейшим именем цветка больше всего походил на испуганного простолюдина, вызывая во мне чувство брезгливости, смешанного даже с некой жалостью. — Ты забыл, дорогой мой, что я в подчинении у Лайнеф Лартэ-Зартрисс. Она и научила, — солгала я ему и с безмятежной улыбкой забрала из рук золочёный кубок, пригубив вино. — Прекрасное вино, господин! Действительно прекрасное! — Но зачем? — ошеломлённый моим поступком, губернатор с опаской взирал на меня. — Что зачем? — невинно переспросила я, разглядывая кубок. — Зачем убивать? Зачем портить хорошую вещь? — это двуногое не желало менять тему разговора. “Вот именно, вещь!” — хотелось крикнуть мне, а затем расправиться с ним так же, как с его рабой. Однако терпение, Иллиам, всему своё время. На политической сцене появилась новая фигура, некий Вортегирн, который вез в Лондиниум монаха Константа, ныне претендента на трон. Губернатор готовил празднество в бывшей резиденции Клавдия по этому случаю, на котором должен появиться Констант. Но судя по рассказам Крофорда о Вортегирне, сдаётся мне, этот ловкач будет умело манипулировать коронованным монахом, не ведавшим ранее мирских соблазнов и людской подлости в своей уединенной келье. И Крофорд будет той протекцией, которая позволит войти в доверие подозрительного опекуна будущего короля Британии: — Разве я должна что-то объяснять, если это моя рабыня? Или ты мне её не дарил?! — я изогнула бровь, предупреждая индюка о грозившем развернуться между нами скандале. Губернатор явно не желал со мной препираться из-за рабыни, но и лицо не хотел терять, поэтому, выдержав должную паузу, я капризно надула губки: — Не будем ссориться по мелочам, дорогой. Скажи лучше, когда же ждать Константа? — Желаешь развлечений? — с подозрением воззрился он на меня. Какой нелепый вопрос! Кажется, у самца взыграли ревностные чувства. — О да! — пустилась я в жалобы. — В этом убогом, забытом цивилизацией месте скукота смертная и, если бы не обещание помочь подруге устроиться, ноги бы моей там не было. Это не замок, а настоящий свинарник, дорогой! А местные даже понятия не имеют, что такое элементарная гигиена. Я с содроганием думаю о том, что мне придётся туда вернуться, тем более после той резни, свидетелем которой я стала. — Так в чём же дело, богиня моя? Оставайся в Лондиниуме. — Нет, не могу, — вздохнула я. — Долг мой — помочь госпоже моей, или хотя бы попробовать помочь. Губернатор состроил кислую мину. Определённо, он недолюбливал Лайнеф, но выяснять причины у него я не стала. Зачем? Прекрасно зная вспыльчивый характер подруги и видя, кто передо мной сейчас стоит, выслушивать враньё индюка я не намерена. — Хорошо, Иллиам. Я обещал тебя познакомить со знатью, и завтра я это сделаю — Констант в городе! — широким жестом он поднял свой кубок. — Но после того, как ты попытаешься исполнить свой долг, богиня, надеюсь, ты согласишься скрасить моё одиночество. Крофорд. Простофиля Крофорд. Как же он был нелеп в собственном стремлении уподобиться римским цезарям! Гораздо более естественно он бы смотрелся за стойкой какого-либо питейного дома или харчевни. В какой-то момент мне даже стало жаль убивать его, если бы … Если бы не стоящая передо мной пустота … * * * Полупрозрачный хитон из златотканой парчи на греческий манер, подпоясанный алой лентой, был призван скорее подчеркнуть, чем скрыть заманчивость очертаний фигуры и груди. Гиматий, шерстяной плащ, что защищал от холода, ровными волнами облегал тело и крепился затейливой фибулой на плече поверх хитона. Убранство завершала высокая прическа с ниспадающими локонами волос, ожерелье и браслет на плече в виде золотой змейки, кольцами обвившей руку. Придирчиво осмотрев своё отражение в отполированном металлическом диске, символизирующем солнце, в руках мраморной скульптуры Афродиты, я осталась довольна увиденным. После вчерашнего инцидента в купальни, Крофорд не пришёл разделить со мной ложе. К моему удовольствию, кажется, он стал побаиваться моих объятий. Появился же только накануне своего отъезда в теперь уже резиденцию Константа: — Госпожа моя! — вошёл он в палату, когда я ещё нежилась на ложе. — Я должен проследить за последними приготовлениями. Вся знать начнёт собираться ближе к вечеру. Одень свои лучшие одежды и прихвати это. На резной столик легла изящная вещица — тканная маска, расшитая позолоченными нитями и испещренная драгоценными каменьями. — Что это? — в удивлении спросила я. — Маска, — глаза его возбужденно блеснули, он приосанился и с особой напыщенностью изрек, — это будет необычный праздник для патрициев и патрицианок, богиня. На римский манер. Первый и последний в таком роде в Лондиниуме. Непременно прикрой ею своё лицо. Крофорд уехал в резиденцию, когда до меня наконец дошёл весь глобальный масштаб задуманного им празднования. Он явно ополоумел в стремлении угодить новому вседержителю. Оргия для монаха! Подумать только! Я прыснула со смеху и вскочила с кровати. Весь день прошёл в придирчивом выборе одеяния, и, в конце концов, я остановилась на том, что сейчас и наблюдала в солнечном диске Афродиты: — Ну что ж, вполне не дурно. Пожалуй, можно выдвигаться, — вздохнула я, отчего-то испытывая непривычное волнение. Нет, я нисколько не сомневалась в своих чарах, и не беспокоилась и на счёт Вортегирна, но странная, необъяснимая тревога не отпускала меня, будто на этом праздновании должно произойти что-то из ряда вон выходящее. Глава 21 (АЛИСТАР) Наблюдая, как Шагс опустошает кувшин с вином, я вопросительно уставился на вернувшегося с новостями демона. Молох, который все эти дни не отходил от меня ни на шаг, предполагаю по поручению Фиена, проявил большее нетерпение — в несколько шагов он пересёк просторную, довольно таки опрятную комнату городского трактира и вырвал из рук Шагса кувшин: — Рассказывай! — рявкнул он, отставив полупустой сосуд в сторону. Шагс с сожалением проводил кувшин, рукавом рубахи вытер губы, смачно крякнул и, ища поддержки, обратился ко мне: — Алистар, ну хоть ты ему скажи! Что он себе позволяет?! Весь день ношусь, как взмыленные, по крупицам собираю информацию, ни крохи во рту, а этот упырь глотку не даст промочить. — Упырь со скуки загнивает в чертовых стенах, когда от тебя, кобеля, вовсю воняет сдобой и бабой, — проворчал Молох. И действительно, мой нюх конечно не столь остёр, как у демонов, но даже я без труда ощутил, что вместе с появлением Шагса в комнате появился устойчивый аромат свежеиспеченного хлеба, смешанный с запахом довольно безвкусных женских духов. — Что, завидуешь? — поддразнил ухмыляющийся демон соплеменника. — Завидуй, завидуй! Куда там твоей Ионке тягаться с юной женой булочника по части прелестей?! Довольный собой Шагс хохотнул, но его смех потонул в напряженной тишине, мгновенно воцарившейся в комнате. Молох замер, осознавая двусмысленность неосторожных слов приятеля. Ноздри его раздулись, глаза налились кровью, и помещение прорезал гневный рокот: — К чему ты клонишь, мать твою? Ты что, мразь, лапал мою бабу? Может ты и трахал её за моей спиной? Чёрт возьми! Кажется, договорились! Лучшему трактиру Лондиниума под названием “Гордость Британии” сейчас грозила нешуточная перспектива разориться, потому что в мгновение ока рассвирепевший демон, издав утробный рык, с кулаками пошёл на Шагса, норовя проучить обидчика. И несмотря на то, что меня так и подмывало насладиться сценой мордобития, мстительно памятуя, как ещё недавно Шагс с дружками потешался над моей разукрашенной стараниями Фиена физиономией, пришлось выступить в роли миротворца, — меньше всего в чужом городе нам нужно внимание окружающих. — Прекрати! — преградил я дорогу Молоху, встав между демонами. — Отойди, советник. Пусть ты и на короткой ноге с вождём, но не тебе меня останавливать, ушастый. Я разберусь с ним по-свойски. Проигнорировав оскорбление, я решил зайти с другой стороны: — Ну хорошо, Молох, быть по-твоему. Я с удовольствием посмотрю, как ты залепишь этому весельчаку оплеуху, давно хотел на это полюбоваться, — выразительно посмотрел я на Шагса, дословно цитируя его же слова, и вновь сел на угол стола. — Давайте! Вцепитесь друг другу в глотки, сожгите своей яростью этот славный трактир, во всеуслышание заявив, что в Лондиниум прибыли данноттарские дикари! Посейте среди люда панику, пусть набежит стража. Но что они для вас? Так, … надоедливые мухи. А я смогу с чистой совестью седлать коня и отправиться в обратный путь. Ах, да! Забыл предупредить! Ответ перед Мактавешем, отчего его планы о величии Каледонии пошли прахом, сам держать будешь. Вероятно, мои слова проникли сквозь толщу гнева до сознания демона и достигли своей цели, потому что Молох смачно выругался и, пробормотав «Дома потолкуем», отошёл от Шагса, но тут уже взвился сам Шагс: — Да посыпятся на твою чугунную голову все святоши! Ты что, меня плохо знаешь, Молох? Не трогал я твою бабу! Я демон, чту законы расы, и уж никогда бы не позарился на то, что принадлежит собрату, — без тени улыбки заявился Шагс. Похоже, он был оскорблен недоверием друга и решил утопить обиду в вине, так как вновь схватился за злосчастный кувшин. — Тогда следи за своим языком, — справедливо рыкнул Молох. Шагс на это не ответил — окончательно опустошив сосуд, он отшвырнул его, уселся за стол, громко рыгнул, отчего я поморщился, и кивнул головой. — Ну а теперь о деле. Считая инцидент исчерпанным, я сел на угол стола и обратился к Шагсу: — Рассказывай! Тот вскинул голову, оживился, и речь его полилась изо рта, как дары из рога изобилия: — Что ж, всё по порядку … Когда утром ты, Алистар, отправил меня в город с поручением разнюхать что да как, выяснить, что судачат о власти смертные, я не знал, куда податься и решил прогуляться до городской площади. Ну и сучки в этом городе, скажу я вам, братцы! У меня аж слюни потекли, — я вымученно закатил глаза, — только уж слишком холёные и своевольные. Ни здрасьте вам, ни до свидания, только носы кверху. Не то, что наши девки. Я аж растерялся. Правда, некоторые бросали заинтересованные взгляды. А что, я ж и мордой, и статью вышел … Не понимаю, чего Фиен городок этот к рукам не приберет? Добра здесь навалом, оборона нулевая, за полдня управились бы. Застоялись мы в казармах, Алистар. Мы ж звери, хоть и прирученные, а зверю крови надобно. Уж я бы оторвался на этом пастбище — и плоти накушался, и член бы до блеска надраил. Сколько ж нашим девкам тела то зализывать после наших ласк? Жалко же своих баб портить.