— Куда уж вам с саксами то, коли с собственными самками разобраться не можете? — с трудом выдавил я из себя, давясь смехом. На глаза выступили слёзы, и свело живот, но стоило взглянуть на комично обиженную рожу Далласа, и я никак не мог уняться. — Иди уже. Я подумаю, что можно сделать, раз суровые демоны не могут справиться с ничтожной кучкой распоясавшихся баб. Наконец меч мой был возложен на законное место. Ещё улыбаясь, я подошёл к окну с обзором на часть владений Данноттара, в том числе и место ристалищ. Здесь, укрытый мрачными тенями от стен, в свободные минуты я с интересом наблюдал за Лайнеф. Это стало излюбленным занятием — подглядывать за моей воительницей, странным образом нашедшей общий язык с дикарями. Сперва я тихо злорадствовал, уверенный, что ей не удастся расположить к себе пиктов, но она не уставала меня удивлять. Теперь, ничтожества, именовавшие себя воинами, которым я позволил находиться рядом с принцессой, заглядывали ей в рот, а она, чувствуя себя обманчиво свободной, становилась непринуждённой и естественной. Тёмная получала своеобразную разрядку, а я возможность изучать её на тренировочной площадке, подмечая малейшие жесты, стремительные движения, и даже мимику лица. Иногда она смеялась и ветер доносил до слуха обрывки бархата того богатого, грудного смеха, звучавшего недавно в каледонских горах только для меня. Тогда на краткий миг я позволял себе слабость сожалеть, что запретил ей встречу с советником. Но лишь на миг, потому что в следующий момент одёргивал себя за эту слабость, понимая, ей придётся подчиниться… Как бы там ни было, но с появлением ушастой размеренная жизнь Данноттара, претерпев ощутимый стресс, пошла кувырком, преподнося ежедневные сюрпризы. Плохие ли, хорошие — это иной вопрос, но скучно с Лайнеф не было. И, чёрт возьми, мне это нравилось! — Фиен… — Ты ещё здесь? — обернулся я к стоящему за моей спиной Далласу. Озираясь по сторонам, тот зацепил взглядом взломанную дверь в противоположном конце палаты и тише обычного произнес: — Послушай доброго совета, Мактавеш! Когда признаешь правоту моего пояснения, — делая особое ударение на последнем слове, он кивнул в сторону Лайнеф, — сделай её своей по нашим законам, не по людским. И лучше не тяни! — Звучит предупреждением, — схватил я Далласа за грудки и, сверля взглядом, встряхнул хорошенько. — Что ведомо демону, о чём не ведает его господин? — Возможно, ничего… А возможно, нечто мрачное, о чём утаивают озлобленные души. Наш странный разговор прервали — за пределами палаты раздался топот приближающихся ног. Едва я отступил от друга, в кабинет вошли два воина, тащившие за собой человеческого ребенка лет десяти. Мальчишка был худ, вонюч и испуган. — Мой вождь, — швырнув пацанёнка на пол, обратился ко мне один, — Обнаружили в ущелье. Утверждает, что из Килхурна, пробирался сюда к своей госпоже. Но, вождь, Килхурн ведь наш, значит врёт, сучий выродок. Думаю, шпион саксов. Прикажи, вождь, и мы быстро развяжем ему язык. Я подошёл к стоящему навытяжку демону, изучая его лицо: — Скажи мне, страж Данноттара, кто ты — воин или палач? — Воин, мой господин, — глядя перед собой, немедля ответил он. — Но если… — Так будь воином, а не ублюдочным отморозком, — я повернулся к стоящему на карачках ребенку. — А ну, поднимайся, малец! Пойдём ка со мной. Пацанёнок нерешительно посмотрел на меня. В глазах затравленность, видать, досталось мальчонке. Но вот в серых глазах мелькнуло упрямство, он поднялся и последовал за мной. Ну что же, стерженёк в нем остался, а значит, дело поправимо, не сломали мальца. Мы подошли к окну. Ребёнок был невеликого роста и макушкой только-только дорос до оконного проема, поэтому пришлось подхватить его подмышки, чтобы он видел ту, которую, я уверен, искал. Но пацанёнок воспринял мой жест иначе и затрепыхался в руках: — Да не боись ты, чертёнок! Смотри лучше, — посадил я его на камень, удерживая одной рукой. — Её ты искал? Я указал на Лайнеф, которая именно в этот момент завалила наземь верзилу, тыркая ему в шею меч. — Да! Это наша госпожа! — радостно воскликнул мальчонка. — Мне нужно к ней! — Ты с ней увидишься, — пообещал я мальцу, поставив его на пол. — Но сперва тебе придётся мне рассказать, зачем проделал столь опасный путь, чтобы встретиться с ней. — Почему? — он упрямо поджал губы. — Потому, что перед тобой её будущий муж, — рассмеялся я. — Взаправду? Не врешь? — недоверчиво разинул чертёнок рот. — Слово Мактавеша!.. * * * За всё то время, что Лайнеф находилась в замке, я неплохо изучил её вкусы и пристрастия, поэтому, не застав на площадке, уже догадывался, где найду. Ей нравилось засиживаться на выступе скалы, скрытой от посторонних глаз ближайшими постройками. Люди здесь не появлялись, опасаясь сорваться вниз. Сюда не проникали их голоса, не доносилось конское ржание или звон стали. Неподвластное человеку, это место оставалось нетронутым. Пикты считали, что вода, воздух и земля здесь разрешают свои вечные споры, и благовеянно называли это место мысом трёх стихий. Но они ошибались потому, что не видели сейчас то, чему я стал случайным свидетелем. Зрелище, от которого захватывает дух. Буйство северных ветров перемежалось с поднимавшимися в небо столпами солёных брызг и с силой обрушивалось на древние камни. А посреди этого неистовства, распахнув руки, стояла несравненная фурия, гневно бросающая вызов своим никчёмным богам! Наблюдая за ней, я понимал, чего недоставало моему излюбленному месту — этой несносной сучки, всклокоченной, растрёпанной бунтарки, придававшей целостную завершённость развернувшемуся представлению. Именно её необузданная стихия, не уступающая природным, вызывала желание укротить собственным пламенем, подчинить себе. Этим она цепляла. И мне было абсолютно наср*ть на причины её фатального отречения, в тайне я ликовал от того, что намеренно или нет, отрёкшись, самолично она сделала шаг к осознанию истины — единый её бог есть я. — Что ты здесь делаешь, женщина? — помрачнел я при мысли, что поводом для встречи послужила смерть её людей. Не сразу она услышала меня. Когда, наконец, обернулась, растерянность застыла в блестящих глазах. Мокрые, спутанные волосы, удивлённо приподнятые, слегка вздёрнутые брови, тонкие черты лица, и эти приоткрытые губы с каплями солёной воды… Ну какой, к дьяволу, из неё воин?! Её место на моих простынях! Однако, темная упрямо вздёрнула подбородок, злобно выплёвывая очередную ложь: — Прошу у богов милости как можно дольше не видеть твоей наглой физиономии. Дьявол! Не время и не место, но, черт возьми, двухнедельное противостояние не пошло нам на пользу. С меня довольно! Чаша терпения лопнула… Я подошёл вплотную к Лайнеф, схватил за волосы, не обращая внимания на её возмущённый возглас, больно намотал на кулак: — Иногда, принцесса, желания исполняют даже отверженные боги! Грубо, жёстко, бесцеремонно я впился в её губы. Она отбивалась, обрушила на меня кулаки, лягалась ногами. По х*ру! В бездну всё! В ж*пу магию инкуба! Хочу сейчас! Настоящую! Вот такую глубокую, всклокоченную, стихийную! С не помутнённым чарами рассудком, а затуманенными от осознанной страсти глазами. Чтобы помнила каждый момент, пока меня не будет. Помнила и ждала. Отчего-то мне было важно, чтобы ждала. Я заломил её руки за спину, сжал кисти в кулаке, свободной рукой рванул за ворот рубаху, обнажив грудь. Чёртова шнуровка кожаных штанов не поддавалась. Сатанея, я буквально содрал их с тела Лайнеф, причиняя боль: — Ещё раз увижу в штанах — пеняй на себя! Не пощажу, высеку при всех! — оторвавшись от губ, зарычал ей в лицо. — Ты просто зверь, я тебя през… — Заткнись! — я заткнул её рот своим, уже зная, что услышу дальше. «Ну же! Кончай сопротивляться, детка! Ответь мне!» — мысленно призывал я, врываясь в её рот языком. Спешно поглаживая, тиская, сминая в совершенстве изученные бессонными ночами изгибы женского тела, мысленно я уже трахал её во всех излюбленных позах. Терпение, Мактавеш, терпение… К ней, как к норовистой кобыле, нужно иметь подход. Нежная грудь идеально ложится в огрубевшую ладонь, разительным контрастом на её фоне радует твердеющий под пальцами сосок. И наконец награда! Момент противоборства самой с собой. Обожаю эти мгновения! Я вероломно подтолкнул Лайнеф к самоотречению, когда спустился ладонью по плоскому животу вниз, коленом развёл ноги и собственнически ввёл в неё два пальца, большим дразня уже влажный клитор. О, да! Она уже дрожала, прижимаясь ко мне. Тягучий, выдавленный из самого нутра её выдох мне в рот, похожий на пред стон, звучал безоговорочным «да!». Никогда ни одна шлюха со всеми своими огразменными криками не смогла бы доставить мне большего удовольствия, как этот тихий выдох! И вот, преломив абсурдное упрямство, она отвечает на мой поцелуй. Дико, отчаянно. Осознанно! Именно так, как я возжелал. Я разбудил в ней страсть, и теперь она сама срывала с меня одежды, нетерпяще зарычав, когда я намеренно замешкался в штанах. Я не сдержал усмешки, чем выдал себя, за что и поплатился новым ударом воинственного кулачка в бок. — Стерва! — беззлобно выдавил из себя, смял её задницу и прижал Лайнеф к возбужденному члену. — Хочу тебя, ублюдок! — в тон мне ответила она, ощутимо укусила в шею и обвила руками мои плечи. — Тогда не жди пощады, ушастая! — зарычал я. Я оторвал тёмную от земли, и стройные её ноги, словно в тиски, тут же с жадностью обвили мой торс. Упираясь головкой члена в её лоно, одному дьяволу было известно, скольких усилий стоило мне промедление, я требовательно заглянул в бездонный карий глаз, только для меня горящий благородным янтарём, и выхрепел ей в рот: — Так кто твой бог, воительница? Долю секунды затуманенный страстью взор выражал непонимание. Но вот, зрачки её расширились, она открыла рот и задохнулась возмущённым воплем: — Мактавеш??! — Правильно, детка! — взревел я довольный, мощным рывком насаживая принцессу на изнывающий член. Горячая, страстная и МОЯ!.. * * * — Лайнеф? Эльфийка не реагировала. На мысе трех стихий мы потерялись во времени и пространстве. Солнце село за горизонт, Данноттар окутала ночь. Принцесса была в глубоком сне. Слишком много отдала энергии, слишком ненасытной была моя инкубская сущность рядом с ней. Я прислушался к её слабому дыханию, подмечая, насколько бледна в темноте её кожа. Что же… дело сделано. Через сутки точно очухается. Представив, как она рассвирепеет, когда придёт в себя, и сколько «прелестных» словечек в мой адрес сорвётся с этих нежных губ, когда оценит мою уловку, я не сдержал улыбки: — Ты верно сказала, детка, настоящий ублюдок, — прощальным поцелуем я впился в её рот. Неохотно оторвавшись от женского тела, поднялся, натянул штаны, подхватив на руки принцессу, прикрывая собственной рубахой, больше было нечем, и понёс Лайнеф к замку. «И всё же паскудство какое-то!» — рассуждал я, анализируя произошедшее, — «Всё намного проще, будь она зачарована. Тогда я с лёгкостью контролирую голод. Отчего, когда столь темпераментна, я теряю голову, рискуя не остановиться в одержимости насытиться ею?» Как это ни парадоксально, за ответом не нужно лезть в карман — моя война с эльфами не завершена. Она ни в коей мере не касалась Алистара, либо других ушастых тварей, рано или поздно встречавшихся нам на людской земле. Только Лайнеф! Убийца Повелителя, она перечеркнула жизни многих, разбила семьи, уничтожила будущее и прошлое целого поколения демонов. Я чувствовал ответственность и вину перед собратьями. Всего этого простить ей я бы не смог. Ни через сто лет, ни через тысячелетия. Жажда справедливой мести определяла моё отношение к темной, и, будучи под чарами, принцесса уже получала своё наказание. Но, твою мать! Ничто так чертовски не возбуждает, как достойный соперник, и эльфийская воительница возбуждала во мне зверский аппетит. Я уже приближался к замку, когда в темноте завидел бегущую ко мне Гретхен: — Чёрт! Только этой курицы мне сейчас не хватало. Где носит задницу Далласа?! К моему облегчению тот как раз выходил из казармы. — Что ты сделал с бедной девочкой? — подлетела ко мне Гретхен. Увидев окровавленную рубаху, с расширенными от ужаса глазами она воскликнула: — Ты убил её?! — Угомонись, женщина! Цела твоя госпожа. Спит. Как проснётся, принеси ей в покои что-нибудь пожрать, да эля. Мальца приведи, пусть расскажет о Килхурне. И ещё, пока нас не будет, во всем слушаться госпожу, но, предупреди её, с территории Данноттара ни ногой. Ты поняла? Гретхен закивала, но медлила уходить. На обоюдное счастье вовремя подоспел Даллас. Со смешанными чувствами насмешки и зависти я смотрел, как он бережно обнял за плечи жену и спокойно сказал: