На гладком, всегда чистом полу в коридоре мальчишки разглядели пятна и горки чего-то напоминающего ржавую пыль, а возле диванчика лежал ворох перепачканных вещей, с виду комплект женской пижамы большого размера. Мальчишки молча углубились в коридор и, повернув, остановились у кабинета медсестры. Деревянная дверь со вставным стеклом до пола была не заперта. Свет в кабинете горел. Мобильный телефон Зинаиды Григорьевны сиротливо лежал на столе, как и её пальто, висело на вешалке, только вот сама медсестра куда-то исчезла. В изоляторе было темно и они не стали заходить внутрь помещения. Как оказалось, свет был включён только в левом коридоре медблока и в кабинете медсестры. — Нет, всё это явно не нормально, — по-бабски истерично взвизгнул Чебурек и громко сказал. — Мы должны немедленно позвонить в полицию. — Идиотина, угомонись, — прошептал Воробьёв хватая друга за руку. — Давай спокойно проанализируем ситуацию, иначе попадём в неприятности, как лопухи. — Всё очень плохо, — упрямо сказал Чебурек, и добавил — нутром чую. — Ну, тогда нам остаётся вывить все факты и действовать по обстоятельствам. Пошли, прогуляемся, — решительно предложил Воробьёв, направляясь обратно в коридор, утаскивая впавшего в ступор Чебурека за собой. На улице снова воцарилась зима. Кружащийся густыми хлопьями снег снижал обзор и, покинув корпус медблока через пожарный выход, мальчишки озябли. Лениво переваливая ноги, погруженный в собственные мысли Чебурек, неожиданно задрал голову вверх, вглядываясь в очертания тёмной вышки и истуканом замер на месте. — Пашка, я не пойду дальше. Ты как хочешь, но, сам гляди, свет у Савельича не горит. Так быть не должно. Это нарушение должностной инструкции. Точно тебе говорю. — Не дрейфь, Генка идём до конца, — нарочито бодро выдавил Воробьёв, потому что только присутствие друга, которому нужна была его поддержка, не давало ему самому сдаться под наплывом собственного страха. — Нам осталось только дойти до пищеблока и глянуть, куда подевались ребята. А заодно посмотрим на пост охраны у центральных ворот, — сказал Воробьёв и крепко сжал пальцы Чебурека. — Но, но, как же, — замямлил Чебурек, вглядываясь сквозь налипшие на ресницы снежинки в лицо тощего друга. — Ты же не дрищь Чебурек, или я ошибался. Тогда давай топай назад и не трави мне потом байки, как ты сиганул в реку с моста и следил в дремучем лесу за двоюродным братом и его сисястой шлюшкой. Чебурек сжал зубы, затем глубоко вздохнул, точно смирился с собственной участью и крепко сцепил руки в замок и сказал: — Ладно, уговорил ты меня Пашка. Пошли, разберёмся, со всем этим фиговым дерьмом, пока я не превратился здесь в сосульку. — Воробьёв натянуто улыбнулся и хлопнул по плечу друга. * * * За время, проведённое в медблоке, следы подростков из спального корпуса замело. Генка и Пашка шли под свист ветра То и дело мальчишки слышали, как резко лязгает на ветру не запертая железная дверь овощехранилища. В кухонном корпусе было темно. Даже над дверью кладовой, где разгружали продукты, фонарь в ребристом кожухе не горел. Напротив пищеблока располагался трудовой корпус, где проходили уроки труда, и размещался личная вотчина завхоза. В окнах завзятого полуночника свет тоже не горел. Они остановились, когда Генка разглядел чёрные капельки на асфальте. Кровь, уверенно подумал он. Воробьёв шепнул сквозь зубы, — Чего как столб стал, — а потом и сам разглядел два грузовика у ворот с открытыми дверями, привозящие в трудколонию продукты. Пашка сглотнул, от нехорошего предчувствия у мальчишки засосало под ложечкой, а в горле образовался комок. — Пригнись, — шепнул Воробьев, и они присели, упираясь спинами в стену. Дальше был открытый простор, да только мусорные баки в ограждении кирпича. Мыслей не было. Мальчишки без слов поняли друг-друга и замерли на месте, наблюдая за происходящим. Странно передвигая ноги и сутулясь, в незастёгнутой куртке и без привычной форменной шапки невысокий крепыш охранник, точно сонная муха запирал центральные ворота. Из-за его чудного поведения и нелепого внешнего вида вызывающего смутную тревогу, мальчишки не стали просить его о помощи. Дождавшись, когда мужчина повернётся к ним спиной, Генка и Пашка, отодвинулись от стены здания и поползли к огороженным кирпичной кладкой мусорным контейнерам. Снова резко скрипнула дверь овощехранилища. Охранник уверенно направился к овощехранилищу, за ним ковылял, откуда-то появившийся, то ли завхоз, то ли его сменщик Медведев. — Тсс, — прошипел Чебурек, а потом и вовсе замер, скукожившись в своём укрытии. Воробьёв же зажал рукой рот, чтобы не закричать. Они увидели, что из овощехранилища гурьбой стали подниматься мальчишки, некоторых, явно бессознательных подростков волокли точно кули с мукой. Вдруг вышедший охранник задрал голову вверх, повернулся, замер на месте и стал приглядываться в их сторону, точно что-то почувствовал. Шапка съехала на бок, и на его лбу что-то двигалось. Непонятное, длинное, подрагивающее, как усики. Воробьёв дёрнул друга за руку, мол ложись. Чебурек рухнул в снег, и они поползли по-пластунски пока не упёрлись в сторону оранжереи, возле которой росли яблони. Затем медленно поднялись и побежали. От страха у обоих мальчишек тряслись поджилки. Разворачивающиеся на их глазах события становились всё более иррациональными, оттого и накатывал на ребят липкий необъяснимый ужас. Они не знали куда бежали, но инстинктивно избегали спальни, избегали медблока и, пробравшись в центральный корпус, бежали по пустым неосвещённым коридорам, пока не забрели в один из кабинетов, где проводились занятия. Там они спрятались в громоздком шкафу, со всяким реквизитом и старьем, где забившись к самой стене согрелись и заснули. * * * Воробьёв всхлипнул и проснулся первым, сначала не понимая, где он очутился и что происходит. Кругом темнота, а рядом кто-то лежал и сопел носом то и дело постанывал, как скулящий пес. Сердце мальчишки учащённо забилось и тут же сжалось от страха. Он не мог сориентироваться, руки натыкались на предметы, хватали бумагу, и задевали стеклянную тару и что-то похожее на перья. От паники и спёртого воздуха мальчишка начал задыхаться. — Аах, — проснулся, простонав Чебурек. Воробьев дернулся, угодив спиной в стену, и чуть не заорал, но узнал интонацию голоса друга. Голова работала плохо. Но потихоньку перед ним начала складываться картина. — Где мы? — тихо промычал Чебурек. — Я писать хочу, — добавил, точно маленький и схватил Пашку за руку, которую в любой другой раз Воробьёв бы выдернул, но сейчас решил всё оставить как есть. Сейчас он был слегка не в себе, растерян и честно сказать до усрачки напуган. Он снова вздрогнул, по позвоночнику разлился холод и замер где-то в кишках свернувшись узлом ледяных осколков. Пашка пытаясь отделаться от приснившегося кошмара, который, судя по крепко сжимающим его ладонь пальцам Чебурека, кошмаром вовсе не был. — Что делать будем? — бодро и с надеждой сказал Чебурек и болезненно сжал руку Воробьёва. Пашка вздохнул. Вот так всегда его без спроса снова назначали лидером. — По обстоятельствам Генка. По обстоятельствам. Они выбрались из кабинета и никого не нашли. В центральном корпусе было неестественно тихо. Не сновали туда сюда подростки, не было слышно гула голосов и смеха. Не улюлюкало вечное радио директора, которое включалось ежедневно в целях просвещения подрастающего поколения классической музыкой. По пути мальчишки направились в туалет, где сделали все свои дела, поочередно становясь в коридоре на всякий случай на стреме. * * * Они присели возле окошка на мягкий, продавленный диванчик. Решили передохнуть и всё обдумать. Рядом в деревянных ящиках нависали своими мясистыми листьями экзотические цветы. Воробьев предложил бежать, Генка уговаривал позвонить в полицию, или домой, попросить бабушку приехать и его забрать. Слышать подобный детский лепет из уст Чебурека ему было не впервой. Поэтому Пашкой было предложено первым делом направиться в столовку, где, в обычное время во время завтрака собиралось очень много людей. Генка же рвался в спальню, игнорирую собственный извечный утренний аппетит, мол, вот бы ему первым делом то позвонить. Воробьев настоял на своём и потащил его в столовку. Пройдя по коридору и спустившись по лестнице, они обнаружили, что на посту возле вахты на первом этаже — никого. А, подойдя к дверям столовой, разглядели там кучку подростков и несколько взрослых, которые с остервенением жрали что-то красное, напоминающее мороженое мясо, периодически почёсываясь. Мальчишки столбом замерли возле дверей и Воробьёв шикнув, запретил входить внутрь. Генка и не слышал он приковал свой взгляд к отёкшему серому, как скисшее тесто покрытое наростами лицо поварихи взвалившей свои телеса на стол в среднем ряду Её грязные руки месили на столе головку сыра. Только вот головка сыра была вымазана красным. Подростки за столиками выглядели дико в своих свалявшихся мокрых майках. Их кожа была бледной, а открытые участки тела покрывали наросты. Многие знакомые лица напоминали надутые гелием маски, будто их изнутри нешуточно распирало от газа. Мальчишкам ни за какие коврижки не хотелось к ним подходить. У них даже мысли не возникло кого-то здесь о чём то спрашивать. С громким «пуф» лопнул нарост на лбу тощего подростка, жевавшего, что-то мягкое и красное в среднем ряду. Он задёргался и упал на пол. Из образовавшейся у него дыры на лбу проклюнулся коричневый извивающийся отросток. Оканчивающийся мягким чешуйчатым шариком. Как у улитки мать его. Шарик завертелся на своей оси, а потом открылся и уставился прямо на мальчишек. Это было уже выше их сил. — Бежим! — тихо с придыханием на ухо Генке произнёс Воробьёв. Они медленно на цыпочках отступили от двери столовой, а затем изо всей мочи побежали к лестнице. В спальне царил разгром. Кто-то злостно разворошил все постели, раздолбал лежащие на прикроватных тумбочках телефоны, разворошил из шкафов вещи. Окна так и остались распахнутыми, на полу растаявший снег давно превратился в воду. Убедившись, что в спальне никто не прячется, Воробьёв предусмотрительно закрыл дверь и поставил под ручку спинку стула. — Итак, переодеваемся, затем забираем из тумбочек все нычки и валим из трудколонии ко всем чертям! — как отважный герой боевика провозгласил Пашка и первым начал снимать потную, грязную одежду и промокшие кроссовки с вонючими носками. Они вылезли через окно, благо спальня находилась на первом этаже. На улице их снова ждал полный облом. За центральными воротами строго следил замерший точно в анабиозе охранник. Шапка ушанка еле натягивалась на его распухшую как арбуз голову. Ее края, то и дело сами по себе странно подрагивали. Мальчишки остановились у кухонного блока, не рискнув приблизиться к мусорным контейнерам. При дневном свете и так было отчётливо видно, как в дверь овощехранилища спускались группки подростков, некоторых даже вели насильно, скрутив под ручки как военнопленных. Через некоторое время подростки выходили, вытаскивая мешки с картошкой. А когда несколько чумазых мальцов в трусах и майках присели на корточки и стали жадно вгрызаться в грязные сырые клубни, то Генка и Пашка совсем обомлели и были вынуждены отвернуться, пытаясь побороть приступ рвоты. Время приближалось к обеду. Подростки не спешили покидать овощехранилище, а охранник всё так же точно оцепенелый стоял на стрёме у ворот. Итак, за забор мальчишкам было без помощи не перескочить, даже если бы они притащили сюда стремянку. Трехметровая стена, а сверху колючая проволка подключённая к сети могла отвадить от побега кого — угодно. Пришлось снова вернуться в спальню. — Они все рехнулись, — прошептал Чебурек, устроившийся возле подоконника.