* * * Электрик подъехал к воротам. Как было принято, он просигналил три раза и звук получился оглушительно громким, или это ему только показалось. Нет, решил Максим Бронеславович, не показалось. Обычно во время обеда на территории трудколонии очень шумно и многолюдно. Шум голосов подростков, и персонала тонул в рокоте механизмов и включенных приборов, работающих в цехах подвала и первого этажа основного корпуса. Как знал электрик в трудколонии никогда, и никто ещё от работы не отлынивал. На то и была построена трудколония, хмыкнул про себя мужчина. Он ещё раз посигналил. Всё без толку. Куда подевался щепетильный Сан Саныч, всегда бдящий у центральных ворот? Ах, ёлки, моталки вот лопнет моё терпение и будет тебе Сашка ой какой выговор! Электрик снова просигналил долгим, как у паровоза гудком. Мужчина намеревался уже было выйти из машины, как дверь неожиданно щёлкнула и медленно, точно не хотя, ворота стали открываться. Хм, дождавшись, когда образуется достаточно широкий проход, он направил автомобиль внутрь. Первое что бросилось в глаза мужчине за воротами — это тишина, будто все на территории разом вымерли. Может сегодня проводится экстренное собрание, или еще, какое мероприятие? Странно как-то, — отметил про себя электрик и выбрался из машины. В постовой будке охранника свет не горел. Никто не торопился к нему на встречу. Неужели действительно все вымерли, как чёртовы мамонты? Настроение электрика разом стало ухудшаться. На стоянке стояли грузовик молочника, специальная машина, развозящая хлебобулочные изделия и как ни странно грузовик с логотипом мясокомбината. — Эй, ау, есть тут кто? — шутливо сказал электрик, не узнавая в тишине свой голос. С хрустом чавкал под ногами подтаявший снег. Максим Бронеславович рассмотрел, что двери покинутых машин настежь распахнуты, а в водительскую кабину грузовика мясокомбината изрядно надуло снегом. Тишину пронзил натужный скрип. Так вручную, если не было электричества, закрывали ворота. Но зачем кому-то втихаря закрывать ворота? Электрик обернулся, рассмотрев сутулую фигуру в фуфайке и валенках, с надвинутой на лоб мохнатой шапкой, точно стоял дикий холод, а не оттепель. Фигура показалась ему знакомой. Так это же пропойца завхоз, или его приятель кладовщик? Мужчины были примерно одной комплекции и одного роста, поэтому их часто путали. Так кто же это тут ведёт себя так невежливо? Электрик махнул рукой, намереваясь привлечь внимание фигуры в фуфайке. Махнул раз, другой. Смутно осознавая, что происходящее с ним напоминает тупой фильм, в котором сколько ни смотри, ничего понятного так и не вырисовывалось и главного героя всё время по ходу дела водили за нос. — Эй! — крикнул электрик и осёкся, недоумевая: а зачем мужик не обращает на него внимание и продолжает закрывать ворота. Неужели всё-таки проблемы с электричеством? Или ещё что катастрофическое случилось. Бред какой-то. Строящий догадки электрик облегчённо вздохнул, потому что собственные размышления всегда избавляли его от душевного смятения. Но тут мужик в фуфайке закрыл ворота и подошёл поближе к машинам. Электрик, наконец-то рассмотрел его лицо с огромным чёрным пятном, разросшимся от переносицы до подбородка. — Батюшки! — ошалело произнёс Бронеславович. Повернувшись на его голос, мужик неожиданно резво направился в сторону электрика. Странная пошатывающаяся походка приближающегося мужчины приводила в недоумение. Так скакал бы пьяный орангутанг, потерявший точку опоры в своём теле. Мужик не шёл, он просто подпрыгивал и заграбастывал из стороны в сторону ногами, волоча за собой снег. Прыг скок. Электрик очнулся от наваждения и сделал пару шагов в сторону, подальше от мужика в фуфайке. Внезапно его внимание отвлёк резкий и протяжный скрип, двери в овощехранилище, поэтому неизвестно откуда появившуюся рядом с ним женщину Бронеславович просто не увидел. — Грх, — не то простонала, не то просипела она и схватила электрика со спины за плечи. Первое, что он ощутил — это было зловоние, забившее нос, запахом тухлой рыбы. На секунду от неожиданности электрик замер, произнёс, что-то вроде. «Эй, эй», на что не получил ответа и его недоумение стремительно отступало перед нахлынувшим страхом. Электрику хотелось обернуться, узнать, а кто это к нему нахально так прицепился, но всё его внимание приковал чудовищный прыжок совершаемым мужиком в фуфайке, вдвое сокративший расстояние между ними. Нормальный человек так прыгнуть точно не смог бы. Сердце мужчины забилось в горле пульсирующим в висках: бух-бух. Адреналин схлынул в кровь, растопив лёд возникшего ступора в кишках. Электрик стал отчаянно вырываться. Мгновенно устаканились мысли, включился рефлекс и давнишние занятия самбо. Страх придал ему сил, оплывшее лишним жирком тело вновь стало гибким. Электрик поднатужился и, дёрнувшись всем телом, вырвался из захвата женщины, затем побежал, выбрав своим направлением главный корпус. На периферии мелькали совсем уже бредовые картины: полуголые перемазанные чёрным, как сажей трубочисты подростки. «Дурдом на колёсах какой-то», мысленно завопил Бронеславович, влетая в раскрытую дверь и тут же отступая назад, к крыльцу, потому что увидел того кто сидел на вахте. Непомерно раздутое тело трепыхалось как желе, бледные в темноте руки коменданта потянулись к нему, подрагивали точно лишённые напора воды шланги, но, коснувшись зоны света, стремительно вернулись обратно к туловищу за столом, будто бы обожглись. «Что происходит, чёрт возьми»? задал себе вопрос электрик и не нашёл ответа. Поэтому мужчина доверился своему инстинкту и набрав в грудь воздуха пулей проскочил мимо вахтёра, бросился в открытый гардероб, где ни смотря на происходящие события в трудколонии, как ни в чём не бывало, висели тёплые детские вещи, а свет из широких окон, в отличие от тёмного фойе, освещал все помещение. В гардеробе, слава Богу, никого не было. Бронеславович дрожащими от облегчения руками вытащил ключ из замка и стремительно заперся изнутри. Затем прислонился к стене и вздохнул. Электрика затрясло, собранные волевым порывом мысли снова запутались, то и дело в голове сами собой возникали абсурдные предположения. Поэтому мужчина просто стоял и глубоко дышал, спокойно мысленно разговаривая с собой. Вдох. Выдох Максимка. Так. Вот и всё. * * * — Тише. Генка. Успокойся. Может они не смогут к нам пробиться. — Нет, — мычал Чебурек. — Нас точно сцапают Пашка. Я не хочу умирать, — и вцепился в руку Воробьёва как клещ. «Чёрт, чёрт, чёрт»- сквозь зубы шипел ругательства Пашка и разглядывал актовый зал, пытаясь думать. Итак, что мы имеем. А дверь всё сотрясали удары, поначалу тихие, но настойчивые, вскоре усилившиеся, точно твари, в которых превратились бывшие подростки из трудколонии, чуяли страх мальчишек и прекрасно знали, что они в ловушке. Тяжёлые бардовые шторы на окнах свисали до пола. За онами же был виден задний двор, где располагалась теплица, и грядки, на которых летом подростки дружно поливали огурцы, помидоры и прочие огородные радости, посаженные поварихами. Длинные ряды деревянных покрытых лаком скамеек замирали в метре от сцены, возле стены стояло старое пианино, а на самой протоптанной до шелушащейся краски сцене аккуратно огораживая края, висел подвязанный толстым шнуром, такой же бардовый как шторы на окнах, занавес. — Дверь, запасная дверь Чебурек идем, — озвучил пришедшую в голову идею Пашка и потянул грузного Чебурека к сцене. В дверь, к которой они придвинули несколько поставленных одна на другую лавок уже не стучали, а грохотали, вызывая протяжный натужный скрип древесины. Дверная ручка ходила ходуном, но ряды скамеек пока ещё сдерживали прорыв. Мальчишки взбежали на сцену, лихо, перескочив три ступеньки. Пашка первым добрался до двери с пожарной табличкой зелёными буквами» выход»- и, повернув ручку, жалобно застонал. Заперто. Выход, оказался тупиком. — О нет, — обречённо сказал Чебурек. — Пашка, Пашка, что делать? — начал бормотать Генка точно маленький испуганный мальчик. — Тихо, — стал озираться по сторонам Воробьев. Под натиском тварей дверь в актовый зал неуклонно сдавала позиции и сдвигала скамейки, образуя щель в которую проталкивались бледные руки с грязными ладонями. Кряхтенье, свист и сопение от приложенных усилий, неуклонно расширяло тварям проход. — А сука!!! — закричал Пашка и схватил деревянный стул с мягкой спинкой, стоящий подле пианино и побежал обратно к двери, на ходу крича Чебуреку. — Живо открывай окно и хватай штору, спускайся вниз. Давай! Генка лишь бросил взгляд на бледное лицо Пашки и кивнул. Скрипели скамейки. Отчаяние было сродни страху, но мальчишка направился к окнам, намереваясь открыть их. Пашка издав дикий животный вопль, стал со всей силы дубасить стулом по рукам и пролезшим в дверной проём головам подростков. Спинка стула окрасилась кровью. Хлюпнул, взрываясь ошмётками гноя и крови чёрный нарост на лице самого упорного подростка. Свист и скулёж слились в унисон. Из прорвы рук в проёме двери от ударов стула отдёрнулись и исчезли из виду лишь пара другая конечностей. Остальные твари упорно лезли вперёд к желанной добыче, игнорируя, а то и вовсе не испытывая боли в покалеченных пальцах, локтях и предплечьях. — Ааа!! — завопил Воробьёв и разбил стул о чью-то квадратную, вздутую как налитый гелием шар голову. Затем кивнул Генке, повисшему на шторе, словно толстый малолетний Тарзан. Мельком Пашка подумал, что всё путём. Не убьется, кореш второй этаж не пятый, а штора вон старинная крепкая выдержит. Он сжал губы в тонкую полосу и от души загадал про себя, чтобы так и вышло. С животным криком, напоминающим вопли бабуина Тарзан — Чебурек спикировал с подоконника и скрылся за окном. Моргнув, Пашка понял, что в руке у него осталась одна спинка от стула. С грохотом, сминая скамейки к стене, открылась дверь, и белая рука схватила Воробьёва за свитер, потянула к себе до треска в вязаных петлях. Щелкнули зубы, в дверь ввалился Бык. Его мутные глаза напоминали глаза дохлой рыбы. Голодные и точно сонные, как пригретые солнцем мухи. Ни тени узнавания не промелькнуло в его глазах. Воробьев перестал быть неудачником и бывшим посмешищем не способным дать отпор. Теперь для Быка он стал просто едой. Бык облизнулся. И его рука тут же крепко сомкнулась на лацкане свитера Пашки, раздался треск рвущейся ткани. Воробьёв упирался, как мог, но хватка Быка была безжалостной. Он практически не делал усилий, а просто притягивал мальчишку к себе всё ближе и ближе. В отчаянии Воробьёв застонал и, дождавшись подходящего момента изловчившись, ударил Быка ногой живот. Его лицо всё так же оставалось, отёкшим покрытым чёрными наростами и казалось бесстрастным, точно у буддистского монаха. От страха у Пашки свело живот. Бык, открыл рот и высунул поражённый гнойничками синюшно-чёрный язык. Раздался хлопок, и самый большой гнойник лопнул в воздух взметнулась отвратительная вонючая пыль. Пашка зачихал. Отвратительная вонь разъедала лёгкие, резала глаза. — Еда, — таки выдавил из себя Бык и снова потянулся к Воробьёву, снова открыл рот, из которого капала слюна, как у больного ротвейлера, а сам Бык при этом, точно ухмылялся. «Это конец, конец. Я не хочу вот так сдохнуть!» — надрывно кричало всё внутри Пашки. Лицо Быка приближалось. Внезапно, рука мальчишки, неосознанно шарившая вокруг в поисках хоть чего-нибудь полезного, коснулась деревяшки и пальцы уверенно сжали её. Обхватили — и Пашка понял, что это отломанная ножка стула. Точно по команде в актовый зал ввалились другие подростки. Их лица, их дикий облик: полулюдей, получудовищ сдвинул сознание Пашки с мертвой точки. С воплем: — Получай сука! — он заехал ножкой стула Быку в глаз, брызнула кровь. От боли, ярости Бык заревел, на мгновение отдёрнулся в сторону. Хватка его пальцев ослабла.