Бабкина выходка развеселила мужиков, развеселила всех, за исключением Ансгара и молодого выжлятника. Те о чем-то еле слышно беседовали, и Вша, перехватив поудобнее веревку, ускорил шаг. Вшу возмущало, что уважаемый человек вот так запросто разговаривает с секутором. Мальчишка решил убедиться, не сговорились ли они, не замыслили ли они чего против Сестер. Воздух наполнился ароматом Материнского Молока, а это значило лишь одно – они идут близ священного Холма, рядом с местом, где ночью была принесена новая жертва Царице. – Что будет дальше? – секутор говорил с пугающей отстраненностью. – Дальше будут жертвы, и Вы приклоните колено, примете Матушку. Ансгар был возбужден. Таким его можно было видеть не часто. – А дальше? – А дальше Царица откроет Вам свое имя. – Имя? – Имя. Это великая честь. Вша знал имя Царицы и гордился своим знанием. Мальчик убедился – Ансгар не замышляет ничего дурного, и подошел еще ближе. Выжлятник окинул его холодным оценивающим взглядом. – Спроси его, – Ансгар ткнул Рейна локтем в бок и ухмыльнулся. – Спроси его, ты же хочешь спросить. – Про Аарона? – Я размозжил голову этого человека камнем, – Вша поднял руку и замахнулся ей. Вышло скверно, и он повторил. Прямо как на берегу Хельги, – вот так. – Поздравляю, – Рейн отвел глаза, – многие пытались, и только у тебя вышло. – Он отважный паренек, – заметил Ансгар. – Сестры помогали ему. Вша не поспевал за взрослыми – Зачем нам Её имя? – Любопытный выжлятник. Ты все сам узнаешь, а пока, – Ансгар вынул из-за пояса Рейна нож. Тот самый, которым он приговорил Горста, – тебе надо избавиться от своих кудл. – Чего? – Режь волосы, – подсказал Вша. – Зачем? Ансгар пожал плечами. – Я так решил, выжлятник. Я так хочу. И Рейн послушно взял нож. Послушно обрезал хвост, который прежде был предметом его гордости. Теперь все это уже не имело значения. – Так зачем нам Её имя? – повторил свой вопрос Рейн. – Оно дает нам над Ею власть, – повторил Вша слова старого Вита. – У Ей есть власть над нами, у нас над Ей. – Сопляк прав. – Но это же… глупость. Власть так запросто не раздают. – Это Материнская любовь, выжлятник, – смакуя слова, произнес Ансгар, – а любовь – это всегда доверие. Погляди назад. Там волокут нашего старосту. Он не оправдал доверие, и теперь его песенка спета. Плотная завеса дыма таяла, а ветер из обжигающего кожу стал прохладным. Они выходили из пролеска, становясь ближе к Матушке еще на добрую сотню шагов. Факелы, Вша, – скомандовал Ансгар. – Начинается благодать. Сестры, плывшие по воздуху впереди процессии, исчезли, а позже и чернозем посевного поля сменил присыпанную иссохшими сосновыми иглами землю. Прохладное осеннее утро, туман и ослепший край, пропитанный гнильем. Они зажгли факелы и, высоко подняв их над своими головами, увидели, как вдалеке, будто в ответ на их обращение, появились яркие точки, едва различимо пробивающиеся сквозь саван утреннего тумана, укрывший под собой холодную землю. – Они ждут нас! – радостно прокричал Ансгар. – Началась благодать, братцы! Выше факелы! Рейн не понимал, чем вызвана всеобщая радость. Младший из людей покойника Горста не видел ничего сакрального в том, что обитатели Ив зажгли факелы в ответ на их действие. Рейн не мог разделить всеобщей радости, но и отступать ему более было некуда. – Встреча с Хозяйкой волнительна, – подбодрил его Ансгар, – но это твое решение. Ты получишь намного больше, чем сможешь когда-либо потерять. 2 Словно во сне, Рейн видел, как в свежевырытый колодец заливали Материнское Молоко. Без ужаса и отвращения, наоборот, с сердцем, исполненным радостью, глядел, как совсем еще сопливый пацан бросился в нутро этого самого колодца. Староста Ив объявил, что первая жертва принесена, и всеобщей радости не было предела. Холм близ деревни Ивы почти обрел смысл. Они пили водку, плясали, и Сестры, приняв обличия прекрасных дев, танцевали с каждым из них, сношаясь с мужчинами, вытворяя такое, о чем Рейн прежде и не мог подумать, с детьми и бабами. Всем им казалось, что они участвуют в чем-то великом и праведном, но тогда младший из ганзы секуторов еще сомневался в правильности каждого своего шага, хоть он уже и видел чудеса Царицы, ощутил на себе Её любовь. Дым от костров нитями поднимался к самому небу, и солнце светило ярче, и земля под их босыми ногами была мягче и теплее. Вымотанные непрекращающимися танцами, утомительными сношениями они срывали глотки, восхваляя Матушку, проклиная Отца Переправы. Рейн не знал, сколько времени длился праздник, но подозревал, что течение времени замедлилось, а то и вовсе замерло. Осеннее утро стало по-летнему знойным и по-пьяному лихим. Аромат молока и сирени, запах пота и водки. Крики старосты Подлеска, которого сняли с цепи и волокли к колодцу. Ансгар был лучшим из них, и теперь не оставалось ни доли сомнения в том, что этот человек был круче, сильнее и отчаяннее дурака Горста и болвана Аарона. Теперь Рейн знал, что все совершенные этими людьми действия были направлены на то, чтобы отстранить его от Материнской любви. Ансгар схватил перепачканного грязью мужчину за волосы и прокричал что-то на неведомом Рейну наречии. Он трижды проклял имя каждого из них. Так ему посоветовали поступить Сестры. Проклясть и забыть навеки. Люди затихли. Праздник замер. Празднующие замерли в ожидании предсмертных хрипов старосты Подлеска. Ансгар точным ударом меча снес голову второй жертве и скинул бьющееся в судорогах тело в колодец. Рейн захохотал. Он узнал этот меч. Этот меч прежде принадлежал Аарону. Стоило отсеченной голове плюхнуться в колодец, Материнское Молоко забурлило, и уровень воды в колодце поднялся, разливаясь по земле, стекая с Холма вниз, затапливая все вокруг. Рейн не успел понять, когда это случилось, и куда делось поле близ Ив. Солнечный свет умер, и на смену восходящему светилу явил себя прекрасный Золотой полумесяц, а Материнское Молоко обратилось в холодные воды Серебряной Реки. – Мы должны идти! – прокричал Ансгар. – Матушка призывает нас! И они пошли в воду. Вдалеке чернел Угольный берег, позади оставалась полная стыда жизнь и паскудная вера в Отца Переправы. Один за другим люди исчезали в ледяных хлябях Серебряной реки, и не было мига счастливее. Рейн проводил взглядом Ансгара. На глаза навернулись слезы. Паскудное нутро не желало уходить на Угольный берег, твердило о неправильности происходящего. Последним вода поглотила убившего Аарона сопляка. Младший выжлятник был последним, кого еще не успели принять серебряные воды. Он сделал шаг вперед, а за ним еще один. Ступни увязали в ледяном иле. – Не спеши, – прошептала Возлюбленная. Сестры стояли позади него и отражались в зеркальной глади воды. Желтоглазые змеи не имели ничего общего с резвящимися на празднике девами. – Матушка собрала жатву, – прошипела Покинутая. – Царица сыта, – добавила Скорбящая. – На тебя у меня иные планы, – произнесла Царица. Рейн содрогнулся, услышав знакомый голос. Она говорила с ним в пролеске, обращалась к нему на берегу Хельги. – Тебе еще рано пить из моей реки, мальчик. Выжлятник не мог повернуться, не находил в себе сил посмотреть на её отражение. – Моя Царица. Существо, напоминающее прекрасную женщину с волосами цвета осенней листвы, обняло плечи Рейна. – Лиара, – прошептала она и поцеловала его в щеку. – Теперь ты знаешь мое имя. Как ты распорядишься этим знанием? Он бы мог велеть ей исчезнуть. Приказать затаиться на Угольном берегу и оставить людей, если не на всегда, то хотя бы на добрую сотню лет. Так когда-то поступил последний из прежних жителей Оддланда. Так мог поступить всякий, в чьем сердце еще не угас огонь Отца Переправы. Так бы поступил Горст, так бы мог поступить Аарон. Совершенно точно так бы и сделал Эвжен. Рейн глубоко вздохнул. – Я сохраню твое имя в тайне, – эти слова обожгли его губы. – Умница, – улыбнулась Лиара и вновь поцеловала выжлятника, но теперь в темечко.