«Как выглядит загробный мир?» – подумала я, силясь не закрывать глаза, хотя вся вселенная давила на веки. Может, если постараться, можно в него заглянуть? Увидеть звёзды и реки, мерцающий знак выхода. Но я не видела ничего. И наконец позволила векам сомкнуться. Глава 18 Когда мы очнулись, Фредерик покинул нас, испарившись из наших тел серыми клубами. Ощущение было такое, словно с меня слезает кожа. Меня вырвало, и Генри тоже. Я была рада видеть его рядом, хотя он, как и я, лежал на полу, вытирая рот. Боль в животе на месте нанесённого убийцей удара стала стихать. Всё тело защипало – это тепло стало брать своё, растапливая холод смерти. Игорь подлез мне под руку, ткнулся головой в грудь и замяукал. «Глупая девочка. Храбрая девочка». – Оливия, – окликнул Генри, – как ты? Я кивнула и даже не стала возражать против того, что Генри до сих пор держал мою руку, сжимая её до боли. Эта боль означала, что мы оба здесь, живы и здоровы. Как только я смогла надолго раскрыть глаза, то огляделась. Мы находились в концертном зале, снова старом и ветхом. Мистер Уортингтон парил поблизости с огромной дырой на месте рта. – Это было так странно, – прошептали Тилли и Джакс. Летая над нами, они изучали нас, словно подопытных в сумасшедшем эксперименте. – Что именно? – поинтересовалась я. – Фредерик просочился в вас, – объяснила Тилли, – и потом вы оба сидели, взявшись за руки, откинув головы назад и широко раскрыв рты, в которых что-то бурлило. Думаю, это Фредерик. – Девочка-призрак улыбнулась. – Чудеса. Джакс, казалось, был не слишком доволен. – Тилли объяснила вам, что произошло? – тихо спросил он. Я кивнула. – Где Фредерик? Тилли указала на другой конец сцены: – Вон там. Привидение композитора свернулось в углу, как испуганный ребёнок, такое прозрачное, что его едва было видно. Ещё не доверяя ногам, я подползла к нему. – Фредерик? – Я положила руку ему на плечо. Моя кожа выглядела как лёд, оттаивающие пальцы были сине-лиловыми. – У нас получилось? Он повернулся ко мне с вытянутым лицом. Когда он моргал, глаза сползали вниз и снова возвращались на место. Он едва не разваливался на части. Его тело колыхалось, словно находилось на дне озера, глубоко под водой. – Мне это далось нелегко, но теперь всё хорошо, – проговорил Фредерик. Он попытался обнять меня, но я начала дрожать, и он отстранился. – Ах, Оливия, Генри, простите меня. Я не помнил, как это мучительно. – Не волнуйтесь об этом, Фредерик, – сказала я, хотя живот всё ещё болел и всё тело ныло. – Мы с Генри знали, чем рискуем. – Но вы не знали, что вас будут убивать, – ответил Фредерик, качая головой. Она с тихим щелчком отвалилась, и он взял её в руки, глядя на себя. – Надо же. Томас, лучший друг, заказал моё убийство. Я задрожала от этого слова. Оно прозвучало страшно, в соответствии со своим значением, связанным со злобой, мстительностью и притаившейся в темноте бедой. – Но мы вернулись, и теперь всё хорошо, – произнёс Генри, подходя ко мне. Он казался сейчас совсем другим, каким-то притихшим. Опыт смерти изменил нас. У меня все мысли перемешались, и я не могла встретиться с Генри глазами. Ещё несколько минут назад он был у меня в мозгу, а я у него. Он почувствовал мою ненависть по отношению к Маэстро и к филармонии, увидел мою спальню, узнал, что меня беспокоит нонни, которая день ото дня становится всё меньше, и каждое утро я боюсь проснуться и обнаружить, что она скукожилась до полного исчезновения. А я узнала про белую комнату, рыжеволосого мужчину, поле боя, банку. Это было всё равно что увидеть друг друга голыми. Я вдруг осознала, что глаза мне застилают слёзы. Мне нужно было остаться одной; мне нужно было подумать. Генри положил ладонь мне на руку. «Я не хочу, чтобы ты прикасался ко мне», – про себя произнесла я и не сразу вспомнила, что он больше не слышит мои мысли. От этого я испытала большую радость, чувство защищённости – но и ощутила пустоту. Я сбросила его руку и сделала глубокий вдох. – Теперь мы знаем ваш якорь, Фредерик, – сказала я. – Это музыка, которую вы написали. – Я подошла к краю сцены, сложила руки на груди и стала смотреть в темноту, на мерцающий знак выхода. На пути к смерти знака выхода нет, подумала я, и эта мысль почему-то меня разозлила. Никаких подсказок. – И нам остаётся только найти ноты. Мы договорились подождать неделю, прежде чем приступить к поискам якоря Фредерика. Он не преувеличивал, когда говорил, что одержимость отбирает много сил. Я чувствовала себя как мешок с мусором, который ещё и поколотили молотком. Каждая косточка в теле ныла. Временами меня тошнило, и приходилось бегать в туалет. Порой по ночам я вдруг просыпалась от ужаса с острой болью в животе – отголоском убийства. Однажды, проснувшись таким образом, я обнаружила, что на краю моей кровати сидит мистер Уортингтон и смотрит на меня. Я резко села, столкнув на пол негодующего Игоря. – Мистер Уортингтон, что вы здесь делаете? Нонни повернулась на своей кровати и улыбнулась мне: – Это одно из привидений, Оливия? – Ну… да. – Передай ему привет. Ох. – Она обхватила себя руками. – Жаль, что я его не вижу. Как думаешь, однажды оно мне покажется? – Он, – машинально поправила я. – Его зовут мистер Уортингтон, он бизнесмен. Может, и покажется, не знаю. Сначала они должны убедиться, что могут тебе доверять. – Я достойна доверия. Molto fidato[16]. Ему нравятся платки? – Может быть. – Я натянула одеяло до подбородка. – Мистер Уортингтон, зачем вы здесь? Я не разрешала вам входить в мою комнату. Призрак снял шляпу и стал крутить её в руках. Лицо его выглядело необычно несчастным. – Ты громко кричала, Оливия. – Нонни вынула из коробки, стоящей около её кровати, платок и прижала его к себе. – У тебя был кошмар. Un incubo[17]. Теперь с тобой это часто случается, раньше такого не было. Игорь раздражённо встряхнулся и сердито посмотрел на меня. «Разве ты не понимаешь? Старина по-своему переживает за тебя. А теперь, если позволишь, раз уж меня разбудили, пойду перекушу». Он выскользнул из двери спальни и растворился в темноте. – Вы волнуетесь за меня, мистер Уортингтон? – прошептала я потокам холодного воздуха, клубящимся и колеблющимся передо мной. Он, конечно, не ответил, но устроился поудобнее на краю кровати и застыл солдатиком. Когда я снова улеглась, боль в животе уже ослабла. В первый раз, когда я заснула в классе, миссис Фаррити сделала мне предупреждение. В следующие два раза она пригрозила наказанием. На четвёртый раз она вздохнула и стала стучать своим знаменитым молоточком по металлическому каркасу учительского стола, пока я не вскочила. – Оливия, – нахмурившись, сказала она, – если мои уроки тебя усыпляют, иди-ка постой в углу. Я заморгала, стараясь проснуться. Все засмеялись, и Марк Эверетт, конечно же, громче всех. Я пожалела, что Генри учится в другом классе. В его присутствии Марк не позволил бы себе издеваться надо мной. Хотя кто знает – с тех пор как Генри стал садиться со мной за обедом, Марк не особенно его жаловал. – Встать в угол? – Да. Стоя спать гораздо труднее. – А лошади спят стоя, – шепнул мне Марк, когда я плелась в угол, – и ослы тоже. Иа-иа! – Он скорчил безобразную рожу и скосил глаза к носу. – Это ты сейчас похож на ишака, а не я, – огрызнулась я. Раздалось хихиканье, и миссис Фаррити снова вздохнула. – Оливия… – Ладно, молчу, – сказала я. – Хотя я всего лишь защищаюсь от нападок. Я встала в угол с решимостью выглядеть невозмутимо, словно не было ничего стыдного в том, чтобы стоять там на посмешище всему классу, хотя мне хотелось свернуться калачиком под партой и заснуть.