– «Ург», – прочитала я вслух. Игорь, с недовольным видом умываясь, мяукнул. «Что-что?» – Здесь написано «ург». Смотри. – Я стала выкапывать бумагу из стены. Под ногти набивалась земля. – Такое впечатление, что здесь кто-то копал, а потом вдруг остановился. Игорь проскользнул у меня между ногами, мяукая ещё громче. – Это же партитура концерта. – Я как можно бережнее извлекла бумаги из стены. Всего двадцать листов, мятых и грязных, но я всё же сумела прочитать ноты. Фредерик написал своё произведение в тональности ми-мажор. Странно было видеть его почерк – эти знаки выведены его настоящей, непризрачной рукой. – Игорь, взгляни. Здесь написано «Фредерик ван дер Бург». Мы нашли якорь! Но когда я, идиотски улыбаясь, обернулась, из пола туннеля выскочили четыре длинные чёрные руки. Их пальцы, в четыре раза длиннее человеческих, сомкнулись вокруг Игоря и стали тянуть его в пролом в стене, рядом с которой клубилась темнота и извивались меняющие форму тени. Лимб. Глава 22 Пронзительно закричав, я поползла к Игорю. – Отпустите его! – Злость пересилила испуг, и я стала колотить по чёрным рукам теней. Каждый удар обжигал мне кулаки и сопровождался шипением, как при жарке мяса. Но меня это не останавливало. Я не позволю им забрать у меня Игоря! Чёрные пальцы касались моей одежды, гладили меня. Меня окутывал холод. Потом тени вдруг отдёрнули руки, словно от огня, отпустили Игоря и бросились прочь в пролом в стене туннеля, издавая ужасный вой, от которого у меня заныли зубы. Я никогда ещё не слышала таких отвратительных звуков. Но даже уползая в Лимб, они тянулись ко мне. Я отшатнулась, и тени исчезли. Я осталась одна, прижимая к себе закоченевшего, покрытого инеем Игоря. – Всё хорошо, странный глупый котик, – прошептала я. Игорь обиженно зашипел. «Меня чуть не убили, а ты обзываешься!» Вдруг кто-то окликнул меня: – Оливия! Генри спрыгнул в яму и обнял меня. За его спиной около входа в туннель витали призраки. – Ты вся дрожишь, – сказал Генри. – Что случилось? Ты цела? Позвонить в Службу спасения? Я позволила ему прижать меня к себе на несколько секунд, а потом отстранилась: – Всё нормально. Только немного обожглась. Генри присвистнул, увидев мои кулаки, которыми я отбивала кота у теней. На рёбрах ладоней красовались одинаковые ожоги в виде буквы «С». – Как ты будешь это скрывать? – Не знаю… может, под перчатками? – Ну да, они ведь совсем не привлекут внимания. – Что ты здесь делала, Оливия? – сурово спросил Фредерик. Он, Тилли, Джакс и мистер Уортингтон были почти прозрачными. Сквозь их колышущиеся тела мерцали стены туннеля. – Что с вами? – спросила я, протягивая к ним руки. – Пожалуйста, не трогай нас, Оливия. Мы сейчас очень хрупкие. – Это всё из-за Лимба, да? Из-за той пробоины в стене? Они взглянули туда, где был вход в Лимб. Фредерик с тоской вздохнул. Тилли обхватила себя руками, словно пыталась от чего-то удержаться. Джакс отвернулся. Мистер Уортингтон дрожал, и от него исходил холод. – Да, – сказал Фредерик. – Это были тени из Лимба. Они звали нас сюда. – Эти гнилые, вонючие… – пробормотала Тилли. – …грязные, лживые… – пробубнил Джакс. – К счастью, они не подходят близко, когда вы с Генри рядом, и мы смогли… как это назвать? Противостоять искушению. Генри прошептал: – Вы почти совсем прозрачный, Фредерик. – Сопротивление Лимбу отнимает много сил. От борьбы устаёшь, понимаете? – Лицо у Фредерика подёрнулось рябью. – Так что же ты здесь делала, Оливия? – А, кстати! – Я схватила ноты и победно помахала ими. – Я нашла ваш концерт, Фредерик. Получите свой якорь. Фредерик распахнул глаза и потянулся к нотам. Я задержала дыхание, и Генри схватил меня за руку, предупреждая: как только Фредерик коснётся нот, он исчезнет. Отправится в иной мир, и это произойдёт слишком скоро. А я не подготовила прощальных слов и не знала, что сказать. Казалось, даже Игорь боялся дышать. Сомкнув пальцы вокруг партитуры, Фредерик выпрямился во весь рост. – Но как вам удаётся касаться бумаги? – прошептал Генри. – Это ведь мой якорь. – Фредерик улыбнулся и провёл призрачным пальцем по первой странице. – Думаю, мне предназначено коснуться её. Я подождала, сколько хватило сил: – А почему ничего не происходит? Вы всё ещё здесь. Ничего не получается? – Генри, будь любезен, принеси мне скрипку, – спокойно попросил Фредерик. – И давайте все соберёмся на сцене. – Ах! – Я посмотрела вслед Генри, который выбрался из туннеля, и внезапно почувствовала себя совсем маленькой, меньше нонни. – Вы должны сыграть свою музыку, да? Фредерик положил свободную руку мне на плечо. – У каждого якоря есть цель, он должен сослужить какую-то службу, чтобы его обладатель обрёл цельность. Что есть музыка, которую никто никогда не слышал? – Просто чернила на бумаге, – глухо произнесла я. Тилли летала рядом, лёжа на боку и щурясь на меня: – Оливия, что с тобой? В то же время Джакс спросил: – Что случилось, Оливия? – Всё хорошо, – ответила я, хотя это была неправда. Сначала Маэстро плачет, теперь Фредерик уходит. Всё произошло так быстро. Я ощутила пустоту и усталость. – И, кстати, вы опять говорите одновременно. Тилли сделала в воздухе небольшой круг, Джакс улыбнулся. Им нравилось, когда я говорила им об этом. Пока Генри и призраки проверяли, все ли разошлись из зрительного зала, я уложила нонни спать. Из-за закрытой двери Маэстро, как всегда, гремела музыка, сотрясая стены. Я автоматически отметила про себя: снова вторая симфония Малера. Это даже хорошо, он не будет нас слышать. Генри встретил нас на сцене со старой скрипкой из подвала, и пальцы Фредерика обвили гриф. Прозрачные серые струйки стали напоминать живую плоть. Композитор поднёс инструмент к плечу и прижал его подбородком. Послышался глухой гул, как если бы в соседней комнате работал телевизор с выключенным звуком. Фредерик щипнул струны, и в ушах зазвенело тонкое пиццикато. Музыкант медленно поставил смычок на гриф. Раздался ужасающий неблагозвучный скрежет. – Ну вот, – застенчиво проговорил Фредерик. – Похоже, даёт о себе знать долгое отсутствие практики. Мне нужно немного времени. Мы собрались вокруг дирижёрского пульта на краю сцены и стали ждать, пока Фредерик снова начнёт чувствовать скрипку. Меня посетили смутные воспоминания о таланте композитора. В ночь одержимости его дар оставил у меня в мозгу глубокое впечатление, напоминавшее то ощущение, с которым я держу в руках уголь и альбом; это мой талант, моя скрипка. – Жаль, что мы не сможем услышать эту музыку по-настоящему, – прошептал Генри, придвигаясь ко мне, – в исполнении оркестра. Если после смерти я встречу этого негодяя Томаса, то уж скажу ему всё, что о нём думаю, не сомневайся.